Танец мельника

— Кьюби...

— Хватит, прошу...

— Кьюби, ведь тебе не всё равно. Будешь и дальше отрицать?

— Я не на свидетельской трибуне!

— Можем ли мы еще встретиться? Возможно, после ужина.

— Нет! Если бы я знала, что увижу тебя здесь, то не приехала бы!

— Поговорить. Только десять минут.

— Нет.

— Так что же? — спросил Валентин, проталкиваясь через толпу и улыбаясь зажигательной, плутоватой улыбкой. — Ты к нам присоединишься? Клеменс и Клоуэнс уже там, не хотят упустить ни слова. Взбодрись, Кьюби, сейчас начнется фарс. Полагаю, ты приняла трагедию слишком близко к сердцу.

II

Около девяти вечера объявили еще один антракт, но Кьюби не сдвинулась с места. Когда представление закончилось, и они вышли в теплую и ветреную апрельскую ночь, на площади ждали и подмигивали экипажи, портшезы и фонари, но до Уорлегганов было всего четыре минуты пешком, а посему пятеро молодых людей отпустили экипаж и решили прогуляться, ступая осторожно, чтобы не угодить в лужи, конский навоз и кучи мусора. Они болтали и смеялись по пути от Хай-Кросс до церкви Святой Марии, потом по Черч-лейн на новую широкую Боскауэн-стрит, а оттуда на Принц-стрит, по правой стороне которой поднимались ступени в особняк Уорлеггана.

Они отужинали, но Джереми и Кьюби оказались на противоположных концах стола. Майор Тревэнион на сей раз сидел прямо напротив Джереми, но они смотрели друг на друга с каменными лицами и избегали разговоров. К счастью, стол был широк.

Тревэнионы провели ночь у Уорлегганов, но Джереми и Клоуэнс по просьбе матери после ужина проехали три мили вверх по холму до Полвилов. Джереми снова проклинал судьбу, потому что Тревэнионы собирались отбыть домой рано утром, а значит, завтра ему не представится возможность для встречи. Нынешним же вечером Кьюби явно избегала встреч. Но ужасная рана снова открылась, хотя он и считал ее исцеленной. Немного спокойствия, немного надежд... или немного смерти.

Затем, совершенно случайно, когда Джереми уже впал в отчаяние, он поймал ее в холле, когда девушка спускалась вниз по лестнице.

Конечно, она намеревалась пройти мимо, но он преградил ей путь. Дверь гостиной была полуоткрыта, как раз за его спиной.

— Дай пройти, — прошептала она резко, но Джереми не сдвинулся с места.

— Я попросил десять минут.

— Нет!

— Тогда пять. Скажи, объясни мне, скажи хоть чуть больше. Разве ты не должна мне хотя бы это? Говоришь, что сможешь продать себя, чтобы просто сохранить дом, не древнее и любимое семейное гнездо, приютившее десять или двенадцать поколений Тревэнионов, а замок, новый замок, красивый, но несколько нелепый, на который твоя семья безумно растратила состояние.

— Да! Если тебе угодно это так отвратительно выразить. Многие люди женятся ради денег. Конечно, мне не будет покоя, если я выйду замуж по любви, уеду в другую часть страны и буду наблюдать издалека, как дом, участки и все земли продадут, а Тревэнионы покинут место, где прожили не одно столетие! Так оно и случится, и я не стану этому содействовать!

— А Огастес и Клеменс? Они тоже поддерживают эти благородные идеи?

— Почему ты так настойчив? Клеменс, да, поддерживает. А Огастес... не могу сказать.

— Думаешь, если он найдет юную леди с приличным состоянием, то передаст большую часть денег старшему брату? Сильно сомневаюсь!

Она не ответила.

— Разумеется, — сказал Джереми, — его фамилия по-прежнему Беттсворт...

— Доброй ночи, Джереми — сказала Кьюби. — И прощай. Есть много приятных девушек, каждая из которых могла бы стать тебе лучшей женой. Я настоятельно советую найти такую.

— Это трудно, — ответил он, — потому что я уже нашел ту, что хотел. Мила она или нет, мне по-прежнему нужна только она.

От румянца ее сияющая кожа цвета слоновой кости скорее потемнела, чем порозовела.

— Когда я узнал... — сказал Джереми, — когда мне сообщили, что тебе нужны деньги, а не родословная, я почувствовал даже большее отвращение. Желать человека более знатного — это высокомерно и привередливо, но вполне понятно. Но выставить себя на продажу за деньги...

— Если ты не дашь мне уйти, я позову брата!

— Зови! Давай. Зови!

Она этого не сделала.

— Ну вот, — продолжил Джереми, не двигаясь с места, — я думал, что смогу изгнать тебя из своей жизни, забуду о тебе, ты ведь всегда меня к этому подталкивала, сумею отложить неприятную страницу в сторону в качестве урока в тщетности... попыток судить о человеческой природе — о ее ограниченности, никчемности, разочаровании... До тех пор, пока к своему несчастью, я снова не встретил тебя сегодня...

Из гостиной послышался пронзительный хохот. Это был Анвин Тревонанс, который всегда так смеялся.

— Теперь, — сказал Джереми, — увидев тебя снова, я понял свою ошибку, когда предполагал, что могу тебя забыть, я по-прежнему к тебе привязан... И потому... вот о чем я подумал... Сколько ты хочешь, Кьюби? Если ты продаешься, то какова цена?

— Учитывая, что это исходит от тебя, — тихо сказала она, — может ли быть что-то более оскорбительное?

— Нет, я так не считаю. Я на рынке и хочу тебя купить. Я бы ограбил банк, чтобы тебя купить! Скажи, сколько ты стоишь?

Кьюби заплакала, совершенно беззвучно. Слезы лились из ее глаз и стекали по щекам. Некоторое время она даже не пыталась их вытереть.

— Десять тысяч? — спросил он.

— Ох, Джереми! Убирайся к черту и оставь меня в покое!

III

Все разъехались. Темноволосая и яркая сестра герцога Лидса отбыла вместе с достопочтенной Марией Агар, с которой провела вечер. Согласие отложить на месяц первую женитьбу в итоге повлекло за собой катастрофические последствия для его счастья, и Джордж немного тревожился, что будущая жена упорно хранит в секрете их вступление во второй брак. На самом деле, как он напомнил ей днем, вряд ли это осталось тайной. Вчера в сельском приходе церкви Святой Бреаги, где сейчас жила леди Харриет, огласили предстоящее бракосочетание, поэтому каждый, кто придет туда помолиться, непременно узнает. Ее тетка мисс Дарси безусловно знала. Мария Агар тоже. Кэролайн Пенвенен знала. А прислуге в Кардью вряд ли дадут меньше трех недель на то, чтобы подготовиться к появлению новой хозяйки.

Харриет погладила его по лицу и спросила:

— Хочешь устроить большую свадьбу с тремя хорами, пятью сотнями гостей и грандиозным шатром?

— Ты же знаешь, что нет! Это самое последнее, чего я хочу. Но это не...

— И я тоже. Лучше, чтобы никто не говорил об этом событии до последней недели — тихая, простая церемония, чем меньше родственников и друзей, тем лучше. Разве это не более подобающе для нас?

— Да, я согласен, но...

— Тогда умоляю, не куксись.

Джордж так давно не слышал это слово в свой адрес, что не был уверен, польщен он или раздражен. Но Харриет победила.

Одним из преимуществ секретности было то, что не пришлось ничего рассказывать Валентину до того, как тот вернется в Итон. Наказанный отцом в прошлом году за чрезмерные расходы и безнравственное поведение и вынужденный провести целый семестр в провинции, Валентин теперь стал заметно осмотрительнее, и напряженность между ним и сэром Джорджем уменьшилась. Но оба всё еще оставались недовольны друг другом. Многие юноши проходят через цинизм, усталость от жизни, разочарование, но это означает только то, что они не уверены в себе и испытывают трудности переходного возраста. У Валентина всё зашло куда дальше, и часто он вызывал раздражение у Джорджа своей привлекательной внешностью и язвительными высказываниями. Иногда, когда они ссорились, у Джорджа вновь возникали старые подозрения, и ему с трудом удавалось сдержать клятву, данную у тела мертвой жены, что он больше никогда не уступит прежним, разъедающим душу сомнениям и ревности, которые погубили последние годы их семейной жизни.