Танец с дьяволом
Шрифт:
Когда «родительский завтрак» закончился, Дэнни позвали к директрисе. У нее в кабинете сидели Деннисоны, и по выражению их лиц он понял: сейчас что-то произойдет.
— Сядь, Дэниел, — сказала директриса, кивнув ему. — Хочу тебе кое-что сообщить.
Он медленно опустился на стул, вопросительно взглянул на миссис Деннисон.
— Дэниел, — произнесла та. — Бог не дал нам с Джоном детей… и мы хотим усыновить тебя.
— Да, мой мальчик, — слабым голосом подтвердил ее муж и слегка откашлялся.
— Вы хотите меня… усыновить? — Дэнни не верил своим ушам.
Миссис Деннисон склонилась к нему и поцеловала его в лоб.
Перед
— Эти сведения мы никому не даем, Дэнни, ты же знаешь.
— Но ведь мы с ним так дружили!
— Дружили. Но в жизни приходится иногда забывать наши сиюминутные привязанности ради чего-то более важного. Ты должен помнить, Дэнни, что мы пришли в этот мир, чтобы любить Господа и служить ему.
Дэнни снова почувствовал, как спазмы сжимают горло. Он никогда больше не увидит Роя, никогда не сможет рассказать ему об отце, матери, Рахили, никогда не поделится своей тайной с единственным человеком, способным сохранить ее. Он несколько раз хотел сделать это — и останавливался. А теперь у него — новая жизнь, и он вступает в нее под новым именем. Теперь он — Дэниел Деннисон, сын Маргарет и Джона Деннисон. У него — своя комната на втором этаже их маленького домика, как две капли воды похожего на другие домики по обе стороны узкой, обсаженной деревьями улицы. Его кровать, в нише под скосом потолка, стоит у окна. В ящике он хранит свои реликвии — кольцо от парашюта, которое дал ему на прощание Тайрон, и бейсбольный мячик — подарок Роя.
В доме, где приятно пахло лавандовым мылом, во всем чувствовались викторианские вкусы миссис Деннисон — от ситцевого чехла на диване и абажуров с бахромой до салфеток с кружевными краями.
Мистер Деннисон несколько раз заводил речь о прошлом мальчика, о его корнях, но Дэнни отвечал кратко, что его разлучили с родными во время войны, и он попал в лагерь. Маргарет в таких случаях старалась перевести разговор на другое и никогда ни о чем его не расспрашивала, однако в минуты нежности называла его «мой цыганенок». Впрочем, минуты эти были редки: она обращалась к нему, как к взрослому — Дэниел.
Мистер Деннисон, которого Дэнни так и не смог никогда назвать «отец», часто прихварывал, и потому мальчик проводил много времени наедине с Маргарет. По утрам они вместе шли в школу, а вечером она, как и прежде, помогала ему с английским. По субботам ходили в кино.
Мистер Деннисон настаивал, чтобы Дэнни посещал воскресную службу. Они с женой принадлежали к евангелической церкви и, как потом узнал Дэнни, мать-директриса не сразу согласилась отдать своего воспитанника в некатолическую семью. Впрочем, проповеди пастора действовали на него так же усыпляюще, как и месса. Но здоровье мистера Деннисона ухудшалось, он все больше времени проводил дома, и воскресные службы отпали сами собой.
Интерес мальчика к кино не ослабевал: он уже ходил в библиотеку Сиракузского университета и читал книги по истории и теории кинематографа, а сидя перед экраном, обращал внимание на то, какими средствами достигается правдоподобие, как строится кадр, работают свет и звук.
Они посмотрели «Белый зной». Дэнни, подавшись вперед, вцепился в ручки кресла, завороженно глядя, как преследуемый полицией гангстер взбирается по лестнице на нефтяную цистерну. Вокруг бушует пламя. Гангстер кричит «Мама, погляди на меня — я на вершине мира», и тут цистерна взрывается. В этом месте
Дэнни коротко всхлипнул. Маргарет погладила его руку.По дороге домой она грустно сказала:
— Ты меня извини, зря я тебя повела смотреть такие ужасы…
— Но зато как замечательно она сделана! Все как настоящее, правда?
— Слишком настоящее — невозможно смотреть.
Дэнни промолчал, не сказав то, что ему хотелось сказать: «Я бы мечтал снять такую картину».
К его шестнадцатилетию был испечен шоколадный торт и извлечена бутылка шампанского. Мистер Деннисон, тяжело отдуваясь, сидел во главе стола в халате и не притронулся к вину, хотя и провозгласил тост «За здоровье нашего сына…» Внезапный спазм помешал ему продолжить. Маргарет дала ему таблетку. Сделав глоток вина, она протянула Дэнни маленький сверток в нарядной упаковке. Он развернул — там оказались ручные часы из нержавеющей стали на черном кожаном ремешке. От волнения он никак не мог застегнуть его у себя на запястье, так что миссис Деннисон пришлось помочь ему. У него никогда еще не было часов, и он растроганно поблагодарил своих новых родителей.
— Ну хорошо, довольно сильных ощущений на сегодня, — сказала миссис Деннисон. — Джек, тебе надо лечь в постель, — и она подала ему таблетку снотворного и стакан воды.
— Позволь, Маргарет, я же принял…
— Ах, Джек, какой ты стал забывчивый! — улыбаясь, она вложила таблетку ему в рот и поднесла к губам стакан.
Дэнни молча помог ей убрать со стола и перенести в кухню посуду.
— Ну а тебе, именинник, тоже пора спать, но не забудь сначала доделать уроки.
— Не забуду, Маргарет, — сказал он, зная, что ей нравится, когда он так ее называет.
Она прикоснулась губами к его щеке.
— Попозже я зайду проверить.
Приняв душ, Дэнни надел чистую пижаму, висевшую на спинке кровати, и открыл хрестоматию — ему нравилось перечитывать стихи, которые они проходили с миссис Деннисон в классе, а она часто просила продекламировать их. Его английский был теперь безупречен, никто бы не догадался, что это не родной ему язык.
Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появилась она. Дэнни с удивлением увидел на ней не теплую ночную кофточку, в которой она обычно спала, а полупрозрачную, с глубоким вырезом на груди сорочку.
Она присела на край его кровати. Дэнни не мог отвести глаз от ее груди: под тонкой тканью явственно обрисовывались напряженные соски.
— С днем рожденья, Дэниел, — она наклонилась к нему. — Мы оба так рады, что ты с нами.
— Спасибо вам за часы, — с трудом проговорил Дэнни, загипнотизированный ее присутствием.
Она говорила как во сне, и словно не слышала его:
— Никогда не забуду тот день, когда ты читал Киплинга на вечере. Ты ни разу не взглянул на меня, ни разу не сбился, ты стоял на сцене — такой уверенный, высокий, красивый… и читал: «…Земля — твое, мой мальчик, достоянье, и более того, ты — человек…»
Она перебирала его кудрявые волосы, и у самой щеки он чувствовал ее грудь. Сердце колотилось, ладони стали влажными.
— Смотри, — она показала за окно, — какая луна… — свободной рукой она погасила лампу. — Так лучше, правда?
— Правда, — прошептал он.
Мурашки побежали по его телу, когда она прилегла рядом и прижалась к нему. На какой-то миг ему захотелось вскочить и убежать, но тут она прильнула к его рту, кончиком языка мягко раздвигая плотно сжатые губы. Его обдало жаром.