Таящийся ужас 3

— Да она же до сих пор с минуты на минуту ожидает его смерти, и то, что он будет какое-то время находиться в бессознательном состоянии — пустяк по сравнению с тем, что вы ей скажете: ваш муж будет жить. Для нее это главное.

— Да, вы правы, пожалуй, — согласился врач. — Ей обе новости надо сказать одновременно — и она легче все это воспримет.

— А все-таки как вы считаете — это вот с дядей Лешей надолго?

Врач вздохнул:

— Не могу сказать даже приблизительно. Такие случаи крайне редки, поверьте мне. Я лично вообще с этим ни разу не сталкивался. Все происходящее — на уровне мозга, а все, что с ним связано, пока во многом скрыто от нас. Может показаться, что для науки уже практически нет секретов, но это не так. Что происходило с вашим дядей и с его мозгом в те несколько страшных минут, что его сердце стояло? Да, отмирали какие-то клетки, но сколько? И как это отразилось на дальнейшей деятельности мозга? И почему он не приходит в сознание? Какой такой рычажок надо повернуть, чтобы мозг дал ему команду проснуться? Нет ответа — и в этом наша слабость.

— Вы пустите нас к нему?

— Завтра, — пообещал врач. — Приезжайте завтра.

— А с тетей Таней вы поговорите?

— Вы действительно считаете, что ее не надо предварительно подготовить?

— Это излишне. Для нее главное — что муж остался жить. Остальное она, кажется, переживет.

— Тогда зовите ее, — сказал врач.

Тетя Таня молчала все время, пока я вез ее домой. Она смотрела в окно, думая о чем-то своем. И я начал подозревать, что врач был прав — ее сначала необходимо было подготовить. Мы уже въезжали во двор, когда тетя Таня, по-прежнему глядя в окно, сказала негромко:

— Боже, какое счастье — он будет жить! — и заплакала.

В конторе сидел один Хома.

— Вострецов улетел? — спросил я, входя в комнату.

— Улетел, — кивнул Хома. — Еще утром. Просил передать, что к концу недели вернется.

— Шустрый, — буркнул я. — Хотя, может, и получится. Как у тебя дела с теми бетономешалками, о которых ты мне говорил?

— Сегодня в пять встречаюсь с начальником стройуправления. — Хома взглянул на часы. — Сейчас уже поеду.

Он пошел к дверям, но остановился, что-то вспоминая:

— Сан Саныч еще что-то просил передать, а что — не помню.

Он подумал еще немного, потом махнул рукой:

— Вспомню — скажу.

За ним закрылась дверь, и я услышал, как он спустился по лестнице. Я поднял трубку и набрал номер. К телефону подошла Светка.

— Как дела в институте? — спросил я.

— Нормально.

— Молодец. Тетя Таня тебе рассказала, что мы сегодня услышали от нашего врача?

— Да. Я хотела спросить тебя: это серьезно — то, что с дядей Лешей происходит сейчас?

Я услышал, как кто-то поднимается по лестнице.

— Думаю, что серьезно, — сказал я. — Хотя врач говорит, что угрозы для жизни нет.

Человек на лестнице уже подошел к самой двери.

— Но сколько они продержат его в больнице? — спросила Светка.

Дверь медленно открылась. На пороге стоял «волейболист».

— Пока не знаю, — ответил я. — Я перезвоню тебе позже, хорошо? — И положил трубку.

Этот парень стоял в дверях и молча смотрел на меня, не делая никаких движений. К себе я его, конечно, не подпущу — баллончик с газом у меня в кармане. Но что он задумал?

— Ну, — сказал я. — Слушаю тебя.

Ворот его футболки был распахнут, и я видел медальон на его шее: голова улыбающегося черта. Нагловатая была улыбка, неприятная. Сам «волейболист» по-прежнему молча смотрел на меня.

И в это время на лестнице послышались шаги. Парень посторонился, пропустив запыхавшегося Хому.

— Вспомнил, — сказал Хома. — Вострецов попросил, чтобы до его приезда с поляками ни о чем конкретном не договаривались.

Слушая Хому, я смотрел на «волейболиста». Тот постоял еще немного, потом бросил негромко:

— Ты не представляешь, как будешь жалеть о том, что сделал, — и, развернувшись, медленно начал спускаться по лестнице.

— Кто это? — опешил Хома.

— Мой враг, — сказал я.

Теперь я уже не сомневался — что-то должно произойти.

Светка встретила меня у порога.

— Как тетя Таня? — спросил я.

— Ты знаешь, что она мне сказала? Ходила, ходила по квартире, думала о чем-то своем, а потом вдруг говорит: «Мы должны забрать дядю Лешу из больницы».

— Как это — забрать? — удивился я. — Кто же нам его отдаст?

— Вот и я ей то же самое сказала. А она в ответ: «Он же не болеет, ему даже уколы перестали делать, так что не имеют права держать». Ты бы поговорил с ней.

Я прошел в комнату к тете Тане. Она сидела у открытого окна и смотрела куда-то между сосен.

— Тетя Таня, — тихонько позвал я.

Она вздрогнула и обернулась.

— Как ваши дела? — спросил я.

— Все хорошо, Эдичка. Я хотела поговорить с тобой.

— Я слушаю вас.

— Я сегодня подумала, что дядю Лешу надо непременно забрать из больницы. Я понимаю, что это стеснит вас со Светой, но я сама буду за ним ухаживать, пока он не придет в сознание.

— Дело не в том, стесните вы нас или нет. Пока дядя Леша без сознания, его из больницы никто не выпишет.

— Там за ним не будет никакого ухода, — сказала тетя Таня. — Здесь ему будет лучше.

— Но там он под присмотром врачей…

— И сколько же они собираются за ним присматривать? — Она взглянула на меня. — А если он не будет приходить в сознание долго, очень долго? Месяц, год? Он что — все время и будет там лежать? А как же я? Нет, его надо обязательно забрать оттуда. Мы привезем его сюда и обождем хотя бы недельку — может, все образуется. Ну, а если нет — я увезу его к нам, домой. И буду ходить за ним лучше, чем все медсестры вместе взятые.

Я покачал головой:

— И все-таки они дядю Лешу не отдадут.

— Как это — не отдадут? — удивилась тетя Таня. — Он что — их собственность?

Я понял, что она не отступится.

Врач едва не лишился дара речи, когда тетя Таня выложила ему свою просьбу. Мы стояли в коридоре больницы, и я в приоткрытую дверь видел палату и в ней — какого-то мужчину без ног, который непрерывно стонал.

— Вы представляете, о чем просите? — воскликнул доктор. — Нет, об этом не может быть и речи.