Тайна кода да Винчи

Мы оказались в группе пожилых финнов — с гидом их было только двадцать три человека. Медленно по стеклянной галерее, переходя из одного отсека в другой, мы продвигались ко входу в трапезную.

— Ты не удивляйся, сейчас от изображения осталось не более трети, — шепотом сказал Дик. — Леонардо воспользовался необычной техникой. Он рисовал «Тайную Вечерю» не в афреско, как это обычно делают, нанося фрески, а темперой. Считается, что Леонардо выбрал этот способ, чтобы иметь возможность вносить изменения в картину. В случае традиционной техники художник рисует прямо по грунту и должен это делать очень быстро, пока грунт не затвердел. Как только это произойдет, уже ничего изменить нельзя. Можно только закрашивать, заново класть грунт и рисовать повторно…

— Дик, ты понимаешь финский?

— С чего ты взял? — удивился Дик.

— Ты переводишь их экскурсовода…

— Да нет! — тихо рассмеялся Дик. — Это общеизвестные факты.

— А-а-а… понятно.

— В общем, Леонардо ошибся. Для того, чтобы темпера легла на стену, он придумал особенный грунт, состоящий из смолы и мастики. Леонардо хотел таким образом защитить картину от влаги, поскольку монастырь находился в низине и страдал от ливней и наводнений. Но оказалось, что такой грунт впитывает соли, вымываемые жидкостью из каменных стен, они-то и разъели картину. В результате первые реставрационные работы своей фрески производил сам Леонардо — после наводнения 1500 года. Потом здание еще неоднократно затапливалось. Некоторые «реставраторы» заменяли изображения Леонардо собственными рисунками, эти слои удалили только в середине XX века. А изначально краски были яркими, сочными. Сейчас ты увидишь Христа, он одет в одежду двух цветов — красного и синего.

— Это что-то символизирует? — спросил я.

— Да, это символ небесных стихий — огня и воды. Небо изливается на землю — или массами воды, во время Потопа, или огнем — так было с известными городами и будет в будущем, если верить Апокалипсису. Так вот, я к тому, что сейчас оба цвета выглядят бледными, но раньше, по воспоминаниям очевидцев, красный на Христе буквально горел, а синий, казалось, струился. Но утраченные краски — это не единственное несчастье картины. Какое-то время трапезная использовалась как конюшня…

— Как конюшня?! — мне стало жутко от такого варварского отношения к картине Леонардо.

— Да, — подтвердил Дик. — Кроме того, монахи прорубили в центре стены отверстие для дополнительного входа в трапезную. Так что теперь у Христа на изображении нет ног. Это мы знаем, что Леонардо был непревзойденным гением эпохи Возрождения. А тогда, в его время, — он был одним из множества художников. Ты можешь себе представить, что какой-нибудь современный муниципалитет закажет роспись для своего зала заседаний одновременно у Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонаротти?

— Нет, — уверенно ответил я. — Это бы разорило даже нью-йоркскую казну!

— Вот, — улыбнулся Дик. — А флорентийскую Синьорию это не остановило. Кстати, потом еще допекала Леонардо требованиями вернуть деньги за незаконченную фреску…

— Она сохранилась?

— Что? «Битва при Ангиари»? Нет, ее сбили. А стены спустя полвека разрисовал Вазари — художник и по совместительству — первый биограф Леонардо. Леонардо, кстати, он лично не знал, книгу написал спустя полвека и наделал в ней несусветное число ошибок, с которыми до сих пор ученые разбираются. «Евангелие о Леонардо» получилось фантастичным.

— Ты намекаешь на библейские Евангелия?

— Ну а ты думаешь! — развел руками Дик. — Их-то писали вообще спустя два столетия! Ни одного очевидца уже не было в живых, да и способы хранения информации явно были хуже…

— Странно все это…

— Это сейчас для нас Леонардо — это Леонардо. А для современников он был «неудобным исполнителем», срывающим сроки сдачи работ. В реальной истории все иначе, все по-другому, а не так, как нам кажется спустя столетия. Конюшня в помещении с фреской Леонардо для истории — обычное дело. Остается только удивляться, почему Леонардо завершил «Тайную Вечерю», ведь этот монастырь, конечно, не мог заплатить ему адекватный гонорар.

Я повернул голову и увидел на стене стенд, сам того не заметив, зачитался:

«Обвинить Леонардо в медлительности мог только человек, который совершенно ничего не смыслил в работе гения. Леонардо написал свое великое творение за три года, даже меньше. И весь этот срок картина не выходила у него из головы. Итальянский писатель Маттео Банделло, который в детстве посещал монастырскую школу и наблюдал Леонардо за работой, описывает его так: "Он часто приходил в монастырь на рассвете… Торопливо взобравшись на леса, он прилежно трудился до тех пор, пока наступившие сумерки не заставляли его остановиться; при этом он совершенно не думал о еде — так был поглощен работой. Иногда Леонардо оставался здесь дня на три-четыре, не притрагиваясь к картине, только заходил и по несколько часов стоял перед ней, скрестив руки и глядя на свои фигуры так, будто критиковал самого себя. В полдень, когда стоящее в зените солнце делало улицы Милана безлюдны, я видел, как он торопился из дворца, где он работал над своей колоссальной статуей, не ища тени, самой короткой дорогой, в монастырь, чтобы добавить мазок-другой своей картине, после чего немедленно возвращался"». — Пойдем! — позвал Дик.

Я посмотрел в его сторону и понял, что работник музея открывает последнюю дверь перед входом в трапезную. У меня почему-то вдруг отчаянно заколотилось сердце и сами собой обмякли ноги. Настоящая история… Я стою перед залом, в котором Леонардо да Винчи несколько лет рисовал «Тайную Вечерю».

Глава XLII БРАТЬЯ

Пьетро Содерини — верховный гонфалоньер флорентийской Синьории — внешне очень мало походил на своего брата — Франческо. Того самого епископа, которого Леонардо спас под стенами Монтефельтро от наемников Борджиа.

Пьетро был тучным, белым, рыхлым, медлительным. Думал он подолгу и очень основательно. Любил повторять цитату из Екклесиаста, что «осторожность — высшая из добродетелей». К авантюрам своего неугомонного брата относился очень плохо. Однако обойтись без него не мог.

— Ты бы откупался от всех и вся, пока во Флоренции оставалось бы хоть сколько-нибудь золота! — ругал его Франческо.

И действительно, только бурная дипломатическая деятельность епископа спасала флорентийскую казну от полного опустошения.

— Кстати, раз уж ты заговорил об экономии, — желчно сказал Пьетро, — то объясни мне ради Христа, почему мы должны не только сделать заказ этому заносчивому ублюдку да Винчи, да еще выплатить ему такой огромный аванс за небольшую и, в сущности, несложную картину?

— Ты плохо разбираешься в живописи, мой дорогой брат, — глаза епископа Содерини стали злыми и холодными, — а еще хуже в политике. Не ты ли хотел выкупить у Чезаре ту бродяжку за сто тысяч золотых?

— Я, но ведь ты сказал… — начал оправдываться Пьетро.

— А ты знаешь, где она теперь? — епископ скривил рот.

— У Медичи, полагаю… — неуверенно развел руками верховный гонфалоньер.

— Ты уверен? А может, ее убили после конклава в Риме? А может, ее выдали папе? Может, Чезаре успел спрятать ее в Урбино? Может, она у французов! Может, подохла на полпути от римской лихорадки! Мы не знаем! А этот ублюдок, как ты его называешь, возможно, знает! И мы будем платить ему, давать заказы, причем новых можешь не выдумывать. «Битву при Ангари» он будет рисовать лет десять…