Тайна расстрелянного генерала

– Отцу твоему напишу! Пусть забирает.

* * *

Отца уже не было. Комбрига Васильева расстреляли в марте, на день Парижской Коммуны. В последний раз он прошел по мокрому снегу, присыпанному черным пеплом, по мелким лужицам, разбросанным среди кирпичных стен, как стылые оловянные слитки.

В связях с эсеровским подпольем он не признался и не предполагал, что оправдание в конце концов придет к нему. Но через пятнадцать лет.

Сбылось сталинское: нет человека - нет проблемы. Только для жены и дочери расстрелянного комбрига проблемы остались.

В дивизию Васильева назначили другого командира, потом третьего. Возня с назначениями затянулась до нападения немцев, об угрозе которого всю весну запрещалось говорить.

15

В конце апреля несколько дней подряд незнакомый звук буравил небо над районной больницей. В перерыв Людмила Павловна вышла на крыльцо подышать и долго всматривалась в ослепительную падающую синеву.

– Что это?

В очереди сидевших на завалинке мужиков и баб произошло шевеление. За самолетом следили многие.

– Какой-то двухвостый летает, - отозвалась Меланья, сидевшая в середке очереди, вслед за Колькой Чапаем.

– Немец!
– процедил Колька.

– И чего летает!
– сказала осуждающе дальняя бабка из очереди.

На нее сразу обрушились.

– Значит, надо!
– наставительно заголосили с разных сторон.
– Небось правительству известно. Значит... разрешили. Эва куда допер!

У Кольки Чапая стянуло губы от злости и несогласия.

– Разлетался, сука!
– выдавил он, косо глянув вверх.

Людей в очереди прибавилось.

Людмила вдруг заметила, как быстро все переменилось в природе. Только вчера унялись дождь и ветер, пришло солнце. А кажется, ненастья не было вовсе. Вокруг разлилось зовущее тепло, и зелень мигом отозвалась. Еще утром виделся на ветках какой-то туман. И вдруг в одночасье развернулись листья берез и сочная зелень кинулась вдоль убегающего поля.

Из дома в дом в легком халатике прошла Надежда с градусниками. Людмила Павловна устроила ее медсестрой на неделю. Но она прижилась и продолжала работать.

Сойдясь с Иваном, она стала как бы совсем чужой. Людмила почти не общалась с ней на службе и дома разговаривала мало. Когда же Иван стал звать Надежду к себе, воспротивилась, неожиданно для самой себя.

– Хочешь крест поставить на своей жизни?
– кричала она.
– Иди! Обратного хода не будет.

Надежда заколебалась. И причина, по всей видимости, заключалась не только в теткиных возражениях. Иван тянулся душой и к Маньке Алтуховой. Это было видно и породило на селе новые домыслы и пересуды.

В общественном деревенском уважении Маруська нисколько не потеряла. Сперва спала с лица от оглушительной новости, когда вернулась с курсов. Но скоро опять раскраснелась, расцвела. Спокойствие вернулось к ней, не то что у рыжей Верки, которая грызла ногти от злости и похвалялась убить городскую соперницу. С ней племянницу Людмилы и не сравнивали. Зато Маруське городская Иванова зазноба явно проигрывала. Так и спрашивали: чего он в ней нашел? Глазастая, тощая, как рогоз. Может, учености у ней больше, чем у Маньки, зато одна бледность и глаза. А по деревенским меркам красота подразумевала румянец во всю щеку и ноги по ведру. В точности как у Маньки Алтуховой.

Никто, конечно, Ивану не говорил, насколько тот прогадал, отказавшись от добротного Маруськиного пятистенка с баней и садом. Остался в своей развалюхе со старым осклизлым ледником и огородом, выходившим на Рясинское болото. Вот она, любовь-то дурная!

* * *

Сколько Людмила ни ждала, Надеждины родители не подавали о себе вестей. И она решила сама избавиться от племянницы. Взялась за дело со свойственной ей энергией. Навестила кое-кого из друзей, разведала возможности. На лесопилке возле Минска, где работал знакомый прораб, нашлась должность в медпункте. И Надежду оформили в один день. Дали временное жилье, что по тем временам, как, впрочем, и по любым, считалось невероятной удачей. Поселили новенькую медсестру в бывшей конторе склада, ветхом домишке со стенами в одну доску и щелями на северную сторону. Известно - сапожник без сапог. Так и лесовики пожалели досок для собственной конторы. Состряпали за час, а просидели целых два года. В жару там еще можно было находиться, но в зимнюю стужу ветер пробивался в щели с таким неистовством, что даже бывалые люди не выдерживали.

Но одно дело обиход конторского жилья, другое - устройство девичьей светелки. Тут заботливые бабьи руки способны творить чудеса. Не прошло и недели, как нарядные обои высветлили комнату, засиял отскобленный пол. На окнах, пропуская солнечный свет, заколыхались занавески веселого салатового цвета. Обшарпанный канцелярский стол выбросили на помойку и сожгли вместе с ключами, не подходившими к замкам. Установили тонконогий, домашний. Взамен искалеченных стульев раздобыли табуретки. А главное, поставили широкую кровать. Не обошлось, конечно, без связей Людмилы. Но все устройство уютного гнездышка не стоило бойким родственницам ни копейки, чем тетка, естественно, гордилась. Несколько раз она ночевала у племянницы и не могла собой нахвалиться.

Вместе они ходили на базар, ездили в центр города, гуляли по улицам. Хотели обойти все музеи, но ограничились историческим. Остальное оставили до будущих времен, которые представлялись еще более радостными и благополучными.

Однажды, возвращаясь с базара, Надежда заметила в промчавшейся черной машине знакомый силуэт. И остановилась с бьющимся сердцем. Силуэт покачнулся, словно тоже узнал и заинтересовался. И что-то грозное почудилось ей в нем.

Зато тетка в тот же день явилась окрыленная и какая-то необыкновенная. Загадочно улыбаясь, посмотрела на племянницу. Потом отвернулась к завешенному окну и обронила только одно слово:

– Нашла!

16

Начало мая было таким теплым и ясным, словно пришел июнь. Восьмого числа, в свой день рождения, Надежда искупалась в речке, чего в такую рань никогда не делала прежде.

Это и был подарок. Других не ждала. И не обиделась, когда приехавшая Людмила Павловна ничего не сказала про день рождения. Отца с матерью не было рядом. Кто еще мог об этом помнить?

Наде хотелось побыть одной. Но тетка завертела все по-другому.

– Как живешь?
– спросила она, оглядывая постель.
– Надеюсь, не все местные кавалеры побывали тут?

С некоторых пор тетка повадилась ездить в город по делам. Напряженная веселость не сходила с ее лица, и Надя вдруг подумала, что тетка имеет какую-то важную, сокрытую ото всех цель. И влекут ее в столицу не дела и не забота о племяннице.

Через полчаса они уже ехали в автобусе к центру, переговариваясь о мелочах, которые для Надежды ничего не значили, но, как она чувствовала, для тетки имели какой-то затаенный смысл.

– К лету сошью себе сарафан, - сказала Людмила Павловна.
– Есть хорошая портниха - учти! Ивана давно не вижу, - добавила она безо всякого перехода.
– Так что привета не будет.