Тайна рукописного Корана

— Большинство же из них без коней.

— Кони будут… я уже отослал своих людей, пригнали табун с дальних пастбищ.

— А стрелять-то они умеют?

— Эй ты, гидатлинец Мухамед, — подозвал Исмаил одного из всадников. Это был горец с бородой, похожей на железный наконечник сохи, на голове у него красовалась папаха — так называемая сах-капа, похожая на стог сена. — Наш уважаемый гость сомневается, умеете ли вы стрелять. Что ты скажешь, умеете?

Гидатлинец вскинул голову…

— Чей ты боец? — спросил его Ибрахим-бей.

— Исмаила.

— Чей у тебя конь?

— Исмаила.

— Чье оружие?

— Нашего уважаемого Исмаила…

Гидатлинцы умеют шутить, умеют они быть серьезными, умеют и рассеивать сомнения. Мухамед — человек особенный даже среди гидатлинцев. Случилось как-то с ним происшествие, после которого его прозвали «Ни вот столечко». А было это вот как: сидел он с одним сирагинцем у костра и смеялся чему-то своему. Сирагинцу это не понравилось, показалось, что гидатлинец смеется над ним.

— Чего ты надо мной смеешься?

— Да разве я над тобой? — и гидатлинец закатился еще пуще.

— Надо мной ты смеешься! — настаивал сирагинец.

— Да нет же, что ты!..

— Неправду ты говоришь, надо мной смеешься!..

— Говорю тебе, нет!

— А я говорю, да!

— Ну нет же, поверь.

— Да!..

— Ах, не веришь? Так знай! — И Мухамед выхватил из ножен кинжал, отрубил себе кончик мизинца и сказал твердо: — Ни вот столечко я над тобой не смеюсь! Просто мне вспомнился случай один, с соседом моим он как-то приключился…

Вот какой этот Мухамед…

Гидатлинец повернул коня, припустил его, отъехал на порядочное расстояние, положил на выступ скалы грецкий орех, вернулся назад, спрыгнул с коня, зарядил ружье, лег на землю и, прицелившись, выстрелил… Орех на камне разлетелся на кусочки.

— Вот как мы колем орехи! — сказал Мухамед, вскочил на коня и встал в строй.

— Это неплохо! — одобрительно воскликнул Ибрахим-бей. — Совсем не плохо!..

Затем конники начали джигитовать. Мухамед отличился и в этом. Чего только он не вытворял на своем очень чутком и послушном скакуне. Движения их были согласованы. Казалось, все фигуры высшей джигитовки они творили одним дыханием, во всем понимая друг друга.

Но конечно же не все были такими мастерами. Однако необходимыми в бою навыками верховой езды обладал каждый, кто сидел в седле…

Хасан из Амузги с аппетитом поглощал остатки наготовленных для турок яств, нисколько не тяготясь присутствием Саида Хелли-Пенжи. Они долго молчали. Первым заговорил Саид.

— Удивляюсь, — сказал он, — как ты-то сюда попал? Мне, скажем, деваться было некуда, и к тому же турок в пути встретил, будь они неладны. А ты!.. Такой человек, о каких говорят «черту чувяки наденет», — и вдруг прямо в логово зверя!.. Неспроста, наверно? — И Саид, словно хлебосольный хозяин, начал услужливо потчевать нежданного гостя мясом ягненка, свежим пчелиным медом и бузой. [12]

12

Буза (аруш) — хмельной напиток.

— Неспроста, говоришь, я здесь? Верно. Захотелось проверить, как ты ненавидишь Исмаила, — с усмешкой проговорил Хасан из Амузги, глядя Саиду прямо в глаза. — Помнится, ты готов был жизни не пожалеть, только бы отомстить ему…

— Я сказал тебе истинную правду, шкатулка у него.

— Очень уж ты легко позабыл своих спутников, убитых у Куймурской башни. Похоже, тебе все равно, чью кровь на себя принять, — только бы самому любой ценой выжить?..

— Но без книги с медной застежкой от этой шкатулки никакого толку! — словно бы оправдываясь, взмолился Саид Хелли-Пенжи.

— Быстро же ты меняешь шкуру. Хотел оседлать негодяя и сам оказался им стреноженным. Если бык запоздает накинуться, на него накидывается корова, так, что ли?

— Понимай как хочешь… — Досадно было Саиду Хелли-Пенжи слышать такие слова, но что поделаешь. Он помолчал, потом добавил почти шепотом: — Хочешь, помогу тебе бежать?

— Чем я обязан за такую твою заботу?

— Они идут. Подумай, я к твоим услугам… Берущий щедрее дающего — он возвращает…

Хасан из Амузги понял намек. Саида он знает. Этот человек без выгоды для себя на такое не пойдет. Предлагает помощь, — значит, и самому здесь не сладко, что-то и его тревожит. А может, совесть заговорила?..

В комнату вошли Исмаил и Ибрахим-бей. Удобно уселись на подушках, скрестив ноги, он стали молча наблюдать за Хасаном, который чувствовал себя так свободно, словно был дома.

— Вот какой у меня характер, — заговорил наконец Исмаил, причмокивая губами и разведя руки, — ничего не могу с собой поделать! Казалось бы, передо мной злейший и непримиримый мой враг, по которому давно плачет моя виселица… А я не могу быть яростным в своем гневе, потому что вижу перед собой человека. Даже предложил ему хлеб-соль…

— Хвала тебе, Исмаил, ты истинный горец. Хранишь обычай гостеприимства и великодушен по отношению к побежденному. Вообще-то одна ладонь не сделает хлопка! — сказал Хасан из Амузги.

— Вот, вот! Видишь, уважаемый Ибрахим-бей, он уже другую песню поет. Признает мои достоинства. Уж и не знаю, хорошо это или плохо, когда тебя хвалит недруг!..

— Ну как же не признать твоих достоинств, если ты один на всем свете можешь гордиться, что изловил меня. Ловкий ты, Исмаил. И коварный.

— Что верно, то верно, поймать его пытались многие! — закивал Исмаил.

— Что делать, бывает, крючок за дверью сам накидывается.

— Хасан из Амузги, ты, наверное, догадываешься, кто со мной и чьи это аскеры несли ночью караул?

— Единоверцы, суконные фески, которых ты ждал.

— Ты ведь тоже сын правоверного. Они пришли к нам издалека, чтобы помочь братьям по вере…

— Добра от них ждешь? Напрасно. Не ради тебя они здесь. Край наш с потрохами засунуть в свой хурджин — давняя их мечта.

— И она сбудется. Не пристало сыну правоверного обращать взор свой на север.

— Мало, очень мало у меня веры к туркам, Исмаил. Они обманут и меня, и тебя, и всех.

— А гяуры тебя не обманут?

— Нет.

— Откуда в тебе такая вера?

— У русских теперь новая власть, они сбросили царя, у них свобода, земля роздана крестьянам. А в Турции все еще сидит жестокий султан…

— Но в Дагестане большевики уничтожены. Они бежали, опережая следы своих коней.

— Смешно, если вы в это поверили. Убаюкиваете себя. Вот он я, большевик, перед тобой! И всюду большевики. Скоро вы в этом убедитесь. Разве солнце виновато в том, что филин не видит?