Тайна Верховной жрицы

Нынешние протестующие все чаще вспоминали подвиг предков. С легкой руки Геньцинека, красные повязки стали символом протестного движения. Он лично вместе с помощниками раздавал на площади алые платки, наставляя людей носить их и тем самым напомнить Альбергу, что любую власть можно свергнуть.

Повсюду на площади валялись мешки, камни, агитационные листовки. Чтобы оградить лагерь от разгона полицией, по его периметру были установлены заграждения. Вход шли обломки заборов, доски, листы железа, приставные лестницы…

Административные здания, чьи парадные двери выходили на площадь, были забаррикадированы изнутри. Подступы к зданиям охраняла полиция, а служащие приходили на работу с черного входа. Впрочем, пока митингующие лишь пару раз сделали вялые попытки захвата. Народ еще надеялся решить дело миром. Единственное заведение, которое пострадало от митингующих — ресторан столичного аристократа. Его владелец с ужасом взирал, как толпа горожан хозяйничает в его заведении, превращая элитное место в опорный пункт борьбы с властью. Аристократ пытался добиться аудиенции императора, но Альбрег отмахнулся: людям надо где-то ночевать. Лучше пусть громят ресторан, чем штурмуют дворец.

На площади повсюду горели костры, привлекая к себе самый разный люд. Возле одного из таких костров расположились пятеро человек: молодой лицеист, дородная женщина, работавшая прачкой, двое рабочих с фабрики и старик-фермер. Он единственный, кто сидел, примостившись на деревянный ящик. Остальные стоя грели руки у костра и вели беседу:

— Главное, не расходиться. Держаться всем вместе! Друзей на площадь звать. Чем нас будет больше — тем быстрее дело пойдет! — говорил первый мужчина.

— А толку-то стоять? Уже столько дней стоим и ничего! — спорил с ним второй. — Вот ежели б императора разок припугнуть хорошенько — он бы живо налоги поотменял.

— Припугнуть! — морщился первый. А пулю под нос не хочешь? Он как солдат своих выставит, да как ружья на нас наставит, и что тогда делать будешь?

— Не уж-то станет по нам стрелять? — охнула баба.

— А я бы и под пули пошел! — заявил мальчишка-лицеист, которому хотелось настоящих сражений.

— Полезет он. Ишь, смелый какой выискался. И толку-то от твоих геройств? — хмыкнул в усы первый мужчина.

— Это лучше, чем сидеть и бездействовать! — запальчиво возразил ученик. — Правильно Геньцинек говорит: надо брать дворец штурмом! Нам нужен новый правитель!

— Слушай своего Геньцинека больше, — махнула рукой баба. — Ты вон слыхал, чего про него народ говорит? С савенийцами он спутался! Ради них народ баламутит. У него дворец в Гердене отгрохан, и дом в Канзе строится. Нет ему веры. Эти богачи они все заодно. Он тебя вот, дурака молодого, под пули толкнет, а сам потом во дворце своем будет жить да бед не знать.

— Да скажите тоже! — обиделся парень, для которого Геньцинек стал своего рода кумиром. — Вы больше сплетни слушайте — вам еще и не такого расскажут! Как будто не знаете, что это все имперские шавки слухи распускают. Специально против Геньцинека настраивают.

— Кто распускает — я судить не берусь, да только против порядочного человека и распускать будет нечего, — не уступала баба. — Да и рожа у него странная. Нос как у поросенка, а сам тощий, мелкий, вертлявый. Все суетится, кричит.

— Трещина у меня по огороду пошла, — грустно вздохнул дед. На его слова не обратили внимания, так как это эту фразу он повторял уже не первый раз. — Вот рядом с домом прошла. Еще бы чуток левее и прям по фундаменту… — старик вздыхал. — Я ж не против императора. Ему ж оно виднее — на что налоги собирать. Пусть кто хочет тот и правит, да только меня бы не трогали. Но вишь… сушится почва. Нет в землице больше магии. Ей бы дать отдохнуть чуток. Хоть с годик. А кудыть я тогда сам денусь? Ведь каждый месяц деньги требуют. Да и пусть бы требовали. Но землицы бы новой завезли, с юга. Тогда бы и всяко полегче стало…

Дедок бормотал, не замечая, что собеседники не слушают его, продолжая спорить о своем.

Неожиданно в двух кварталах от лагеря прогремел взрыв. А спустя минуту еще один, да с такой силой, что грязно-черные клубы дыма потянулись к небу точно смерчевые вихри. По улицам прокатился грохот, от которого закладывало уши.

— Да это ж никак лицей мой горит! — восторженно крикнул мальчишка. — Неужто наши и до лицея дорвались? Ну дают!

И позабыв обо всем, рванул к полыхающему зданию, радуясь, что теперь еще долго не будет занятий.

***

— Ты доволен? — Эр ворвался в кабинет Альберга без предупреждения. По сути, он единственный, кроме покойных племянниц, имел на то право. И теперь этим пользовался.

— Взорванный лицей! В жилых домах стекла выбило. Более трех десятков погибших и около восьмидесяти раненых. Окрестные больницы переполнены! У людей траур! Ты этого хотел?

Император поднял тяжелый взгляд, оторвавшись от записки. Лицо его было мрачно, но Эр не придал этому значения. Он продолжал возмущаться:

— Разворотить половину квартала — это и был твой план? Так ты хочешь присмирить подданных? Убить? Да если бы я не знал тебя с детства — я бы после такого и руки тебе не подал!

Эр был вне себя от негодования. Он, конечно, понимал, что трагедия отвлечет горожан от протеста, заставит боятся савенийцев, но какой ценой!

— Что на тебя нашло?! Ты же говорил, это будет небольшой взрыв, что постараешься обойтись без жертв?!

— Сторож-скотина приворовывал, — меланхолично отозвался Альберг. — Стаскивал в подвал учебные мешки с активированной магией. Земля сдетонировала.

Император говорил об этом так, словно обсуждал погоду.

— Что-то еще случилось? — догадался советник. Он, наконец, заметил странное поведение государя.

— Вчера погиб С.

— Как? Почему?

— А сейчас мне доложили о смерти Громовца…

Эр потерял дар речи.

— Кто-то методично убирает всех из моего окружения… Вскоре доберутся и до меня.

Альберг взглянул в глаза советника и грустно улыбнулся.

Глава 19. Мошенник

В последние недели в голову Рурыка то и дело закрадывалась мысль, что его прокляли. Все, за что бы он ни брался — оборачивалось провалом, а самые прибыльные идеи приносили только проблемы. Вот и затея с погромом банка обернулась сущим кошмаром.

С одной стороны, дело получило широкую огласку. Столичные газеты, добившись от Альберга послаблений по части цензуры, вовсю пользовались свободой слова, описывая подробности скандала. Самые независимые издания приписали, что император лично участвовал в погроме, а одно совсем уж оппозиционное сообщило, что Альберг не только разгромил банк, но еще обесчестил кассиршу, и теперь та ждет от него ребенка.