Тайна заброшенной часовни

— Поверьте, мне ничуть не хочется совать нос в ваши дела, — мягко сказала мама. — Просто я… как бы это сказать… ну, просто я начала беспокоиться. Всякий имеет право на собственные секреты. И я не собираюсь заставлять вам ими со мной делиться. Однако, если не ошибаюсь, игра, которой вы увлеклись в последние дни, перестала быть игрой и… перестала быть безопасной. Я ведь вижу: тут что-то связанное с часовней, с магистром Потомком и капралом Стасюреком. Словом, сдается мне, вы впутались в уголовную историю. Да или нет?

— Да, — шепнула Ика.

— А нельзя ли узнать поподробнее, — спросила мама, — что это за история?

После нескольких минут тягостного молчания первым заговорил Брошек.

— Потерпите еще немножко, — попросил он. — Самое позднее через три дня мы вам все расскажем.

Икина мама покачала головой.

— Ладно, что поделаешь, — вздохнула она. — Вижу, члены Клуба имени Шерлока Холмса намерены молчать даже под пытками. Так уж и быть, молчите. Но у меня есть одна просьба, очень серьезная.

— Какая? — немного веселее спросила Ика.

— Вы должны дать мне честное слово, что в случае опасности мы с отцом будем немедленно вызваны в качестве резервного батальона.

— Слово-то зачем давать? — удивилась Ика.

На мамином лице появилась очаровательная хитрая улыбка.

— Если мне не изменяет память, — сказала она, — за последние три года никто из вас слова не нарушал. Надеюсь, так будет и впредь. Поэтому я его от вас и требую. А в противном случае, под предлогом опасности наводнения, немедленно увожу отсюда всех пятерых. И тут уж я вам даю честное слово!

— Это шантаж! — возмутилась Ика.

Однако при этом они с мамой весело переглянулись. Условие было не таким уж и неприемлемым.

— Считаю до трех, — сказала мама. — Раз… два… три!

— Честное слово! — одновременно выкрикнули Ика и Брошек.

Мама смешно наморщила нос.

— Двенадцать букв. Цветок на букву «к». Задумайте желание. Быстро! Раз, два, три…

— Колокольчик! — крикнула Ика.

— Колокольчик, — сказал Брошек.

— Опыт подсказывает мне, — произнесла мама, вставая со скамейки (а это означало конец разговора), — что вы задумали в течение ближайших двадцати четырех часов завершить некую операцию и разоблачить преступника или даже шайку преступников. Верно?

— Ох! — с негодованием фыркнула Ика. — Ужасно сложно было догадаться! Тебе и трудиться не пришлось.

— Да уж, дело нехитрое, — пробормотал Брошек.

— Ладно, ладно, — рассмеялась мама. — Вы правы. Однако напоминаю: ловить преступников — это вам не цветочки собирать. Жизнь не всегда усеяна розами. И даже колокольчиками.

— Это еще надо обдумать, — вежливо сказал Брошек.

И тут Икина мама доказала, что она вполне достойна своей дочурки. Высунув язык, она показала Брошеку нос и произнесла его голосом:

— А мне надо обдумать, есть ли хоть немного мозгов в ваших пустых головенках.

В заключение она ущипнула Ику, больно щелкнула Брошека по носу и, прежде чем они успели опомниться, исчезла.

— Моя мать иногда ведет себя крайне несерьезно, — неодобрительно заметила Ика.

— Она просто очаровательна, — убежденно заявил Брошек и якобы задумчиво произнес: — Интересно, такое передается по наследству?

— А вы, сударь, еще в этом не убедились? — якобы грозно спросила Ика.

— Как сказать, — якобы неуверенно ответил Брошек. — Возможно…

Тогда Ика продемонстрировала, что она прежде всего дочь своей мамы. А именно: высунула язык, показала Брошеку нос и произнесла его голосом:

— Предлагаю вам в течение ближайших пятидесяти лет это обдумать. — Потом щелкнула его по носу и исчезла.

Так начался шестой день долгой дождливой недели.

Вначале ничто не предвещало, что день этот будет иметь решающее значение в истории, впоследствии получившей известность как «Дело Черного Камня».

Ика с Брошеком коротко отчитались о разговоре с матерью. Все согласились, что создание резерва из родителей (на случай опасности) не лишено смысла. Сам Пацулка, мывший посуду и одновременно варивший бобы в двухлитровой кастрюле (естественно, на всякий случай), одобрил предложение Икиной мамы энергичным покашливанием.

— Пацулка, — спросила Альберт, — неужели ты думаешь, и вправду может произойти что-то непредвиденное и опасное?

Пацулка уклончиво почесал нос; остальные на минуту озабоченно задумались.

— Don’t be silly [13] , — первым пришел в себя Влодек. — Мы тоже представляем собой некоторую опасность для опасных преступников.

И одной рукой высоко поднял тяжелую дубовую табуретку, а когда Брошек и Пацулка без особых усилий проделали то же самое, удовлетворенно кивнул.

13

Не валяйте дурака (англ.).

В тот день дежурным по прессе была Катажина. Влодек заявил, что у него есть кое-какие дела на почте (тут Ика подмигнула Брошеку, Брошек — Пацулке, а Катажина расплылась в блаженной, то есть телячьей, улыбке). В результате они отправились за газетами вдвоем.

Пацулка дал понять, что должен следить за бобами, и остался на кухне. Ика с Брошеком пошли навестить магистра Потомка, который уже с семи утра торчал в часовне, изучая старинную картину и готовясь к визиту представителей местных властей и работников печати.

Магистр был счастлив. Наблюдая за ним, Ика и Брошек невольно с уважением подумали о Катажине, без колебаний уступившей Потомку честь открытия. Магистр забыл не только о своей личной потере, но и вообще обо всем на свете. Казалось, для него весь мир (если не вся Вселенная) сузился до размеров небольшой доски, переливающейся яркими красками, как луг в начале июня.

— Я почти уверен, что это пятнадцатый век, — заявил он в ответ на приветствие ребят, выказав полное пренебрежение не только к таким мелочам, как «доброе утро» или «что слышно?», но и ко всему, связанному с Толстым и капралом Стасюреком, а также с прочими потенциальными неизвестными преступниками. — Да, почти уверен, и это замечательно: ведь о художниках того времени совсем немного известно. Кем был, как жил это доморощенный живописец? Никто не знает. И никогда не узнает. Быть может, он был необразованным и беспомощным отшельником, как Никифор Криницкий [14] . Или веселым забулдыгой, водившим дружбу с разбойниками… Неизвестно. Зато нет сомнений в том, какой это выдающийся талант! Какой блестящий, своеобразный колорист! Какой самобытный мастер! После него осталась, возможно, одна-единственная картина на дубовой доске, чудом сохранившаяся до той минуты, когда… какое счастье!.. я взял ее в руки! Казалось бы, пустяк (толстая доска размером сто тридцать два на восемьдесят один), но творец этой картины сохранится в нашей памяти навечно. Навечно, — едва слышно повторял магистр Потомок, — навечно.

14

Никифор Криницкий (1895–1966) — народный художник.

Его темные глаза время от времени заволакивались туманом, губы дрожали. Ика с Брошеком промолчали: они решили пока не напоминать магистру ни об одном из забытых им важных дел, понимая, что даже недоступные им чувства заслуживают уважения. К тому же в это чуть прояснившееся субботнее утро картина действительно казалась необыкновенно прекрасной, и на нее можно было неотрывно смотреть, не замечая, как бежит время.

Однако время бежало.

Катажина с Влодеком уже дошли до киоска, купили газеты, и Влодек отыскал в двух из них заметку о Черном Камне, которая у него вызвала раздражение, а Катажину рассмешила. Потом они не спеша отправились в обратный путь.