Тайны французской революции

Он быстро скользил в глубокой тени деревьев, обходя стороной растянувшуюся по саду цепочку ищеек.

Но опасность, с которой он справился у цветника, вновь открылась перед ним в конце аллеи: он очутился у большой светлой лужайки, отделявшей один густой ряд деревьев от другого.

Эта лужайка, шагов в двести, просматривалась отовсюду прекрасно – нельзя было и думать пройти ее незамеченным.

Пьер стремительно бросился вперед.

Но его тотчас увидели. Послышался сигнал.

Мгновенно вся цепь сбилась в кучу и поспешила наперерез беглецу, словно толпа охотников, заметивших добычу.

Кожоль сохранил веселое расположение духа, даже несмотря на угрожавшую ему опасность.

– А ведь я, должно быть, забавно выгляжу в роли оленя. Счастье, что на ноги я не жалуюсь. Я достигну выхода на улицу Ада гораздо раньше, чем эта неповоротливая сволочь, которая пытается меня преследовать.

Пьер подбежал к воротам, но решетчатые створки оказались заперты. Издалека он различил, что по ту сторону их сверкают ружейные стволы. Это были ружья дозорных. Заслышав шум в саду, патрули окружили выходы.

– Ну, так поищем другой путь к спасению, – сказал Кожоль, повернувшись лицом к приближающейся толпе.

Заметив, что беглец стоить неподвижно, преследователи переменили тактику. Скучившаяся ватага разделилась, с двух сторон заходя за спину Кожолю.

– Ну, вот живая изгородь, которую можно прорвать! Тем хуже для того, кто будет преграждать мне путь! – пробормотал граф, хватаясь за один из пистолетов, закрепленных за поясом.

Но он тотчас отказался от идеи с оружием.

– Нет! Зачем же убивать какого-нибудь беднягу, который с таким рвением повинуется приказанию, поверив, будто я душегуб?

Кожоль стоял в центре уже сомкнувшегося круга. Секунду раздумав, он сделал скачок вперед и с быстротой молнии всей грудью бросился на преграждавшего ему путь человека. Он наградил беднягу такими ужасными оплеухами, какие может дать только бретонец. Несчастный откатился шагов на десять. И Кожоль прорвался сквозь пробитую им в живой цепи брешь.

Преследование возобновилось, хотя на этот раз не так решительно: охотники очутились в тени деревьев, которую мерцание факелов едва могло рассеять, и скоро потеряли из виду свою жертву.

В это время Пьер уже почти достиг стены, как вдруг очутился в том углу сада, где еще и теперь стоит фонтан Медичи.

– Тьфу, дьявольщина! – проворчал Кожоль. – Теперь я попал в глухой тупик. Здесь они могут схватить меня.

Толпа приближалась. Похоже, к ней присоединились и замешкавшиеся во дворце слуги. Теперь добыча уже не могла ускользнуть. Толпа бросилась в угол между фонтаном и большой стеной соседнего частного дома.

И вдруг крик удивления и разочарования вылетел из груди ловцов.

Беглец внезапно исчез, как будто его вмиг поглотила земля!

До самого рассвета продолжались поиски в саду, а уличные дозорные стояли у ограды на страже. Все было бесполезно.

Наконец розыск решили прекратить.

Когда Баррас узнал о неудачном исходе дела, он в отчаянии возвратился в комнаты той, обладать которой надеялся всего несколько часов назад.

Несмотря на раннее утро Елена была на ногах.

– Наши усилия оказались тщетными, – сказал ей Баррас.

Женщина посмотрела на него с изумлением.

– Какие усилия? – спросила она.

– Но ведь нужно было найти того человека, которого вы так желали видеть вчера вечером… – пробормотал Баррас, изумленный вопросом Елены.

Она рассмеялась коротко и воскликнула уже веселее:

– Ах! А я ведь совершенно забыла о нем, милый директор, уверяю вас!..

XI

На другой день после этой ночи, когда Кожоль так неожиданно спасся от преследования, господин Жаваль, достойный собственник гостиницы «Страус», растянувшись на скамье в передней, всхрапывал, как самый счастливый из смертных.

Наш трус спал среди белого дня – было два часа пополудни – потому что, проведя в ожидании своего единственного жильца всю прошлую ночь напролет, Жаваль наконец был побежден дремотой и прикорнул с крепко сжатыми кулаками.

У хозяина гостиницы был характер кролика, но сон его, напротив, не был беспокоен и чуток; этого простак свалился на скамье без задних ног и открыл глаза только тогда, когда его сильно потрясли за плечо.

Едва Жаваль пробудился, к нему вернулась его обычная трусость. Он уже открыл было рот, чтобы прокричать:

– Да здравствует Дирек…

Но вовремя смолк, потому что не увидел ни одной живой души, перед кем мог бы выслужиться подобным образом.

Перед ним стояла женщина, закутанная в большой платок, она подала ему какой-то кошелек, прибавив отрывисто:

– Возьми это и дай ответ.

– Я не согласился бы принять этот подарок, если бы дела мои не были в таком плохом положении, – сказал Жаваль с глубоким вздохом, но все-таки спрятал кошелек в карман с видимым удовольствием.

И он принял перед Еленой – потому что читатель, без сомнения, догадался, что это была она – почтительную позу и приготовился отвечать.

Отменив свой план мести и оставив безутешного Барраса, она пришла сюда, преследуя того, кто так жестоко ее оскорбил.

– Сюда, – сказала она, – вчера, почти в это время, должно было прийти письмо для одного из твоих жильцов.

– Да, письмо – без всякой надписи.

– Но с достаточными пояснениями, которые помогут найти получателя письма.

– Это правда – с именем молодого человека, которое мне передал принесший письмо. Он сказал, что получатель недавно прибыл из Бретани… Письмо это вручили мне.

– И что ж вы сделали с ним?

– Ах, гражданка! Я отдал его тому лицу, на которое мне было указано. Я не мог ошибиться, ведь это мой единственный жилец.

– Как его имя?

– Кавалер Бералек.

Елена вздрогнула от неожиданности этого открытия.

– Так он не умер! – вскричала она.

– Умер? Он!.. Ах! Клянусь вам, мадам, он жив, даже слишком жив, потому что он подарил мне самую полновесную уверенность в этом, – вздохнул Жаваль, которому тупая боль в известном месте напоминала о мощном пинке Бералека.