Тайны Лубянки

Резидентура не мешкая послала телеграмму в Москву – сразу на имя начальника внешней разведки генерала Сахаровского¹⁵. Правда, точную дату событий полковник Дедюля уточнить отказался, но, учитывая, что его венская командировка закончилась в 1961-м, ясно, что случилось описанное задолго до провала Пень-ковского.

Нечто подобное рассказал и бывший сотрудник ГРУ Вадим Ильин, работавший в указанное время в Париже. Его агент, передававший важную и всегда подтверждавшуюся информацию из недр НАТО, тоже предупредил, что в СССР действует особо ценный крот, и даже отдал некоторые материалы, полученные от него из Москвы.

А в ноябре 1961-го агент и вовсе назвал фамилию предателя – с небольшим искажением: Пеньжовский.

Обо всем этом Ильин докладывал резиденту ГРУ в Париже, но тот запретил сообщать о кроте в Центр. После же ареста и суда над Пеньковским, когда Ильин попытался докопаться до истины, ему заявили, будто агент его был подставой, и настоятельно посоветовали об истории этой забыть. Особо свирепствовал зам. начальника ГРУ генерал-полковник Мамсуров¹⁶. В итоге Ильина из разведки уволили.

Еще раз напоминаю: впервые Пеньковский засветился в январе 1962-го. А сигналы– то поступали, оказывается, еще годом раньше и как минимум из двух источников сразу. Только что пальцем на Пеньковского не показывали. Но Лубянка и ухом не повела.

В чем же причина такой слепо-глухо-немоты контрразведки? Ведь даже окончательно уверившись в предательстве Пеньков-ского, КГБ не спешил арестовать его, позволяя передавать американцам и англичанам секретные (если, конечно, секретные) сведения.

Вновь обратимся к хронологии. В течение 1962 года, уже после провала, Пеньковский провел как минимум шесть встреч с иностранными разведчиками, не считая общения с Гревиллом Винном. (Связник прилетал в июле на пять дней, и с Пеньковским практически не разлучался.) Он бывал в гостиничных номерах иностранцев, посетил американское и английское посольства, и даже разок наведался в квартиру дипломата. Кроме того, предатель активно пользовался тайниками.

За этот период Пеньковский передал англичанам и американцам не менее трех десятков микропленок с секретной документацией.

В печати можно встретить предположения, будто Пеньковско-го не спешили арестовывать, дабы выявить его связи. Предположение – довольно абсурдное.

При любой контршпионской разработке лишь на одну чашу весов кладется оперативный интерес: желание выманить противника и нанести ему удар поэффектнее. Зато на другую – неизменно ложится ущерб, который агент способен нанести, оставаясь на воле.

В нашем случае – чаша явно должна была склониться не в пользу оперативных замыслов. Слишком велика была ставка в этой игре.

Бытует и другая версия. В КГБ, мол, допускали, что Пеньков-ский сотрудничает с англичанами по заданию своего ведомства, вот и не хотели раньше времени влезать в чужой монастырь.

Ерунда на постном масле. Военная разведка не вправе была работать на советской территории. Это являлось абсолютной прерогативой КГБ.

У версии такой есть и иная модификация. Дескать, между КГБ и ГРУ существовали давние противоречия, усугубленные переходом в военную разведку Ивана Серова – бывшего шефа Лубянки. Серов и новая комсомольская команда, пришедшая в КГБ – Шелепин¹⁷, Семичастный – друг друга не любили. А потому у чекистов не было возможности работать в полную голову, ибо информировать ГРУ о разработке Пеньковского они не хотели.

Косвенно подтверждает такое предположение и сам Семичас-тный, возглавивший КГБ в ноябре 1961-го:

«Мы какое-то время ничего не сообщали в ГРУ… Не исключалось и то, что ГРУ, ради сохранения „чести мундира“, захочет побыстрее закрыть дело, и след, который мы взяли, может исчезнуть».

Однако генерал Серов утверждение Семичастного – да и не только его одного – наотрез опровергает.

Пришло время наконец обратиться к никогда не публиковавшимся прежде бумагам начальника ГРУ, в которых подробно описывается дело Пеньковского – причем описывается совершенно неожиданно и, не побоюсь этого слова, сенсационно.

В личном архиве Серова сохранилось три его письма в Комиссию партийного контроля ЦК КПСС, посвященных истории Пень-ковского. Все они так или иначе дополняют друг друга, поэтому я буду цитировать их по очереди, пронумеровав в хронологическом порядке.

Из письма И. Серова № 3:

«В апреле 1962 года на заседании Гл. военного Совета меня ознакомил со справкой по Пеньковскому нач. Управ. Особ. отд. Гуськов¹⁸ (3-е управление КГБ: военная контрразведка. – Прим. авт.), и мы с ним условились, что я буду помогать в разработке».

Из письма И. Серова № 2:

«Когда мне стало известно о предательстве Пеньковского в апреле 62-го года, я дал указание т. Смоликову (начальник Управления кадров ГРУ. – Прим. авт.) о том, чтобы он вызвал Пеньковско-го и объявил, что перспективы использования его в ГРУ не имеется, поэтому уволить его из ГРУ. В мае месяце т. Смоликов вызвал его и предложил перейти на преподавательскую работу на кафедру иностр. языков, от чего Пеньковский отказался. Об этом стало известно работникам КГБ, которые пришли ко мне и стали просить не переводить предателя из ГРУ, с тем чтобы не сорвать разработку, при этом сослались на записку КГБ в ЦК по этому вопросу».

Из письма И. Серова № 3:

«Затем последовал звонок от Грибанова¹⁹ с просьбой не переводить Пеньковского из ГРУ, с тем чтобы он не догадался о наблюдении за ним…

…Я был вынужден согласиться. В конце я спросил Грибанова: «Что он, ваш агент?». Тот замялся и сказал: «Нет, сейчас, кажется, не является»».

Замешательство генерала Грибанова – мастера комбинаций и оперативных игр (это не кто иной, как Грибанов, разработал, например, знаменитую операцию по вербовке французского посла, которому подставили агента-гомосексуалиста, а потом начали вербовать на компромате) выглядит довольно странно.

Что значит: «сейчас, кажется, не является»? А раньше, выходит, являлся?

Мне могут возразить: но ведь агентура – это святая святых любой спецслужбы, с чего вдруг начальнику контрразведки мяться перед шефом другого ведомства? Оставил бы вопрос без ответа, да и дело с концом.

В теории – так оно и должно быть. Но не забывайте, что Серов всю жизнь прослужил на Лубянке, заместителем наркома стал еще перед войной, был первым председателем КГБ. Даже после перехода его в ГРУ, бывшие подчиненные – и Грибанов в том числе – продолжали сохранять перед ним пиетет, трепетать по инерции. Тем более что был Серов весьма близок к Хрущеву.