Тайны седого Урала
Шрифт:
— А, это ты… — Аникий сидел у стола. Тело его было плотно вжато в стул. Руки обвисли. Голова запрокинута на резное изголовье.
— Все книги принес?.. Начни с казначейских счетов, — так же тихо приказал Строганов.
— Сегодня запечатано семнадцать мехов по сто рублей…
— Почто много так, вчерась говорили о тринадцати?
— Таможню обошли маненько, Аникий Федорович, — мелко подхихикивая, сказал управитель.
— А воевода не взъярится?
— До него не дойдет, целовальнику мы пудовик соли свалили.
— Сколь сварено всего за день?
— На здешних пяти варницах 100 пудов, да еще на вычегодских столь же…
— Значит, за год у нас будет…
— 6000 пудов, — быстро подсказал дьячок.
— Это что же, почти вдвое
— Истинно так, хозяин!.. Так что на всех рынках уже наша цена устраивается. Почти все мелкие хозяева нам свои варницы продали. Только Бутусовы еще держатся да Гогунины.
— Ну, и этих черед станет, — вымученно усмехнулся Строганов.
Заведенный порядок подведения итогов дня втянул его в свой круг и отвлек от всего остального.
Он быстро проверил счета по основным отраслям своего хозяйства: и ростовщические записи, и приход-расход пушнины, попрекнул уменьшением выделки кож, указал сократить расход на содержание дворни — в постные дни чтобы только постное было. Мало что в дворовых его служащих много было и поляков, и немцев, и англичан, которым православные дни не указ.
— Да, Василий, сведай-ка по писцовым вотчинным книгам, где точно наша земля на полудень по Чусовой кончается. Григорий сказывал, что от охотников сведал, там где-то земля есть, что звери жуют. Наверное, соляное место, так надо, чтобы оно наше было.
— Будет, хозяин, не сомневайся, будет.
— Ну, иди с Богом.
Короткое летнее северное затемье опустилось над Солью-Камской, Орлом-городком (Кергеданом), Камгортом — ставленными Аникием городами. Притихло и большое строгановское подворье. Спали холопы, иконописцы, кузнецы. Спала напичканная лекарем заморскими снадобьями несчастная жена Аникиева.
И только сам хозяин, распластанный, руки крестом, лежал в молельной своей комнате перед резным кипрским киотом и, беззвучно шевеля губами, пытался поведать что-то такое, что мог знать только он и Бог. И суровый лик Спасителя сосредоточенно и печально смотрел на распластанного человека. И в мерцании колеблющегося язычка пламени в лампадке казалось, что иногда его губы тоже шевелятся в ответ…
Кто ты, Ермак Тимофеевич?
Я вижу ошибочность некоторых сообщений в каждой летописи и ни одну не считаю вполне достоверной с первого до последнего слова. Таких летописей нет и не могло быть…
Одно из самых ярких событий поры начальной колонизации Урала — бесспорно, организация похода «за Камень» казачьей дружины Ермака. Похода, завершившегося сокрушительным разгромом войска сибирского царя Кучума, фактически положившего начало быстрой русской колонизации сибирских просторов по всей их протяженности — от лесистых уральских круч и до самых тихоокеанских вод.
Вот уже четыре века Ермак — повсеместно признанный национальный герой русского народа. Его деяния внесены в скрижали летописей. Огромное число историков перерыли мегатонны архивных бумаг, охотясь за малейшими упоминаниями деталей его поразительной сибирской эпопеи. Писатели, поэты на самых разных языках прославили его дела. И что, наверное, выше всего, благодарная память русских и уязвленная память татар в бесчисленных песнях, легендах закрепила за ним навечно место в пантеоне самых значительных деятелей своего времени.
До наших дней дошли несколько портретов Ермака. На них изображен плотный чернобородый, уверенный в себе человек. Отблескивающая броня доспехов. Грозное оружие в сильных руках.
На портретах он спокоен, взгляд широко посаженных глаз сосредоточен и мудр. И таинствен. И таинственность эта живописцами не придумана. Она естественна для человека, о котором написаны эвересты тонких и толстых книжек, но в которых — что больше всего и поражает читателей — более или менее соотносятся описания только последних
года-двух его невероятной судьбы. Об этом писано-переписано. И пересказывать подробности громких Ермаковых походов и побед здесь неуместно. А поговорим о том, что до сих пор вызывает споры исследователей и взаимоисключающие выводы многих читателей многонациональной страны.Да, Ермак приплыл на Иртыш — все в этом сходятся. Да, в нескольких жестоких сечах разметал Кучумовы рати. И это ни у кого сомнений не вызывает. А до того?! Откуда он взялся, этот герой? Как попал на Урал?.. Как занесло его в Сибирь?..
У историков об этом нет единого мнения. Даже в толковании имени его специалисты определяются так: «Если по мнению такого-то, то… а вот а грамоте такой-то он назван…»
Так что понятен абзац величайшего знатока русских летописей и архивов Николая Михайловича Карамзина, которым он посчитал необходимым предварить в своей «Истории государства Российского» описание Ермаковой сибирской эпопеи: «Начиная описание Ермаковых подвигов, скажем, что они, как все необыкновенное, чрезвычайное, сильно действуя на воображение людей, произвели многие басни, которые смешались в преданиях с истиною и под именем летописаний обманывали самих историков…»
Конечно же, сделать обзор всех этих «обманов» невозможно в одном очерке. Поэтому здесь мы попытаемся коснуться только нескольких аспектов освещения в летописях личности Ермака и его предсибирской жизни.
В науке бытуют сегодня четыре основные точки зрения на появление Ермака на Урале. Приведем их по хронологии появления.
1. Его привела в Сибирь неуемная страсть к прикарманиванию чужих богатств, которую он до того успешно утолял, грабя всех, кого ни попадя, на нижневолжских просторах. И где ратники Ивана Грозного так прищемили ему хвост, что он вынужден был срочно перебираться в места, более для таких дел благоприятные.
2. Его призвали защищать от набегов инородцев свои владения прикамские богатеи Строгановы.
3. Казачий атаман Ермак самозванно возник на строгановских землях. И они, чтобы избавиться от присутствия у себя могучей шайки разбойников и в то же время чтобы получить себе добрый навар, уговорили атамана направиться в Сибирь, где от богатств всяких у тамошних татар короба лопаются, а уж они Ермаку помогут и порохом, и едой, и проводниками.
4. Ермак Тимофеевич — один из военачальников казачьих формирований на правительственной службе, был в срочном порядке, по докладу приуральских властей, направлен с западного фронта, где он сражался с поляками, на восточные рубежи государства, где резко обострилось сопротивление местных жителей русским колонизаторам.
Первая точка зрения основана на старейшем из дошедших до нас письменных источников, описавшем Ермаковы подвиги, — так называемой Есиповской летописи. Летопись эту закончил составлять в 1636 году в Тобольске дьяк Савва Есипов. Приказал ему совершить эту работу архиепископ Тобольский Нектарий. Владыка повелел дьяку порасспросить оставшихся в живых казаков, сподвижников Ермаковых, почитать рукописи татарских летописцев и дал в пользование синодник казачьей дружины. (Синодник этот был составлен в 1622 году казаками Ермаковой дружины по просьбе предыдущего тобольского преосвященного — Киприяна, который попросил их тогда же и составить «Написание» о том, как они «приидоша в Сибирь».) По есиповским записям судя, казаки эти действительно вволю наразбойничались на волжских струях, а потом присланное царское войско заставило их искать новое место для грабежа, и они, посовещавшись, решили — давайте махнем в Сибирь, там уж московский царь нас не достанет, там уж мы вновь разгуляемся. О Строгановых Есиповская летопись совершенно не упоминает. И только в одном из ее позднейших списков глухо звучит фраза, что, мол, что-то подобное где-то записано. В общем, нападение на Сибирь казаков Ермака — их личная идея и присоединение Сибири — их личная заслуга.