Тайны волхвов. В поисках предания веков

Весь символизм этой царственной фигуры указывает, похоже, на равенство царя с богом солнца. Он как бы объявляет, что царь — подобно герою Митре после его возвышения — был одарен солнечной властью. Мне стало ясно, что он был — если воспользоваться титулом египетских фараонов — «Сыном Солнца». В таком случае почему он обменивался рукопожатием с Геркулесом, которого можно бы приравнять к Митре и Ориону? Я снова прибег к программе Скайглоуб и взглянул на точку в небе, на которую нацелена шахта. Я знал уже, что соединение солнца с Регулом было одной из тех вещей, на которые она указывала, но жаждал посмотреть на другую точку на эклиптике, которая проходила непосредственно над ней^[56]. В который уже раз я пропутешествовал по небу и нашел другую точку эклиптики, которая находилась на одной линии с шахтой. К моему удивлению, она выпала на день, когда солнце оказалось прямо над вытянутой правой рукой Ориона. В тот день солнце буквально «пожимало руку» Ориона и, значит, Митры-Геркулеса; Таково должно было быть значение скульптуры, и это дало мне третью дату — 26 мая.

_{Солнце «пожимает руку» Ориону на одной линии с шахтой. 26 мая 62 года до н. э.}

Скрытый здесь символизм просто поразителен. Вспомним, что этот памятник был построен в честь покойного отца Антиоха — Митридата. Если 29 июля является датой официального дня рождения, тогда 26 мая должно быть официальным днем «смерти». В Древнем Египте фараон, пока он был жив, считался живым олицетворением бога солнца. В свое время им был Гор, Сын Солнца. В Коммагене ему соответствовало официальное рождение царя как Аполлона-Митры, явного греко-персидского эквивалента Гора. После смерти бренные останки египетского фараона мумифицировались и проводились разные обряды, дабы позволить его душе соединиться с богом мертвых Осирисом, который, как считалось, обитал в созвездии Орион Все это совершенно ясно вытекает как из «Книги Мертвых», так и из архитектуры пирамид, которые служили своего рода «пусковыми площадками» для душ во времена Древнего Царства. Связь между шахтой в Арсамее и Орионом вроде как указывает на сходную доктрину. Цари Коммагена, подобно фараонам Древнего Египта, желали быть перенесенными после смерти к звездам Ориона. Быть может, шахта в горах Коммагена, подобно южной вентиляционной шахте царского склепа в Великой пирамиде Гизы, использовалась как своеобразная «суперпушка» для выстреливания души Митридата I в небо, где она «обменяется рукопожатием» с Геркулесом и соединится с ним в небесном доме Ориона.

Именно это или что-то вроде этого и имел в виду Антиох, и, вполне вероятно, он сам тоже был «заряжен» в ствол, когда пришло его время, перед тем, как его тело было доставлено на гору Нимруд для захоронения в мемориале. Если это так, то его гору Олимп, подобно «небу» египтян, которое они называли «Дуат», следовало искать в районе неба, отмеченном Орионом. Как египетский фараон, он построил пирамиду для помещения в нее своих смертных останков и надеялся попасть на небо, где он присоединится к Зевсу-Охрмазду. На восточной стороне его погребального памятника гороскоп его дня рождения сооружен для почитания богов, присутствовавших при рождении. Скульптуры его прославленных предков выставлены на обозрение бок о бок с ним самим в том виде, в котором, как он, несомненно, надеялся, они останутся после его смерти. На западной стороне монумента он приветствует богов, возможно, ради утверждения на своем троне. 6 июля 62 года до н. э. (10 лооса), вдень, зафиксированный в Гороскопе Льва, он, похоже, пережил нечто подобное церемонии коронации. В отличие от Нойгебауэра, я не думаю, что она была прямо связана с тем, что Помпей подтвердил его царское положение. Как станет очевидным позже, скорее это было своеобразным посвящением, связанным с эзотерической стороной его религии. Показательно то, что впервые после его рождения планеты, или боги, присутствовавшие при его рождении, собрались вместе «на совет» в том же царственном районе неба — созвездии Льва. И снова его предки засвидетельствовали свое почтение, выстроившись бок о бок с ним.

В центре памятника находится его курган, представляющий Олимп, конечную вершину не. ба, возвышающуюся над господствующими планетами более низких сфер. Где-то в этой груде битого известняка, возможно, довольно высоко, и похоронен Антиох. Однако там остались только его кости^[57].

Помня, что писал Беннетт о Сарманском братстве, а также о том, что название последнего означает: оно является «главным кладезем традиции», названной «неувядаемой философией», передающейся из поколения в поколение «посвященными», — теперь я мог понять, что Антиох подходит под это описание. Мало того, он претендовал на происхождение от персидских царей и был выходцем в действительности из настолько «знатной семьи или расы», что владел «фамильной ценностью», а именно: вечной философией. Глядя вновь на Гороскоп Льва с его датой — 6 июля 62 года до н. э., я теперь нашел что-то еще, похожее на решающий довод в пользу связи между Коммагеном и Сарманским братством Гурджиева. В тот день солнце, находящееся в центре созвездия Рака, оказывается под сонмом звезд, хорошо известном как «Улей». Поскольку слово «сарман» («сармунг» на армянском диалекте Гурджиева) означает одновременно «те, кто хранит доктрины Зороастра», и «Пчела» на староперсидском, то совершенно ясно, что в 62 году до н. э. «Ульем» — местом, где собирались пчелы, был Коммаген.

Представляется, что 6 июля того же года при дворе Антиоха в Коммагене собралась группа «мудрецов», или волхвов. Им предстояло многое обсудить, в том числе и реальную угрозу, которую для зороастрийского учения представляло упорное продвижение римлян в Анатолию и Месопотамию. На том собрании, кроме Антиоха, вполне могли присутствовать и цари соседних стран. Антиоха же, полагаю, избрали и короновали как лидера братства, представлявшего собой нечто вроде масонского общества. На это, а не на «подтверждение» Помпеем указывает, считаю я, Гороскоп Льва. Ему было поручено хранить зороастрийскую традицию, показывая ее связи с греческим и, следовательно, римским пантеоном. Так он дал богам двойные — греческие и персидские — имена и создал любопытный синкретизм, ставший государственной религией Комма-гена. Таким образом, надеялся он, даже если римляне завоюют Месопотамию, то позволят народу свободно исповедовать религию, которая не покажется им слишком чуждой. На деле римляне сами обратились в эту новую религию, — с незначительными изменениями — получившую название «митраизм» и распространившуюся по всей империи вплоть до Германии и Британии. Насколько хорошо они понимали ее эзотерическое значение — это, конечно, вопрос открытый, но она придала моральную силу римским легионам и в каком-то смысле подготовила почву для большего откровения христианства.

Неизвестно, в какой степени это предвидел сам Антиох. Но он оставил послание — «легоминизм», как назовет его Гурджиев — в виде своих памятников. Он, похоже, хотел, чтобы мы знали, что он изучал «Герметики», и жаждал при жизни быть хорошим правителем. Его последние слова в Арсамее служат подходящей эпитафией:

«Пусть все и те, кто пытается отправлять религиозные обряды, посмотрят на лица Богов, следуя благоприятным свойствам счастливых верующих в утешение; и пусть у них будет хорошая жизнь».

Читая это после посещения того, что когда-то было его счастливым царством, можно испытывать лишь уважение к человеку, умершему примерно за тридцать лет до рождения Иисуса. Он сам, несомненно, был волхвом, и вовсе не маловероятно, что именно из маленького царства Коммаген явился, по крайней мере, один из волхвов, описанных в Евангелии от Матфея.

Открыв то, что я считал по меньшей мере частью тайны, окружающей Коммаген, я решил, что теперь вправе обратить свой взор обратно на Урфу/Эдесу, даже не подозревая, на какие удивительные загадки я наткнусь там.

ГЛАВА 8

ГОРОД ПАТРИАРХОВ

Урфа была когда-то красивым городом — «оком Месопотамии». Расположенная на скалистом отроге горной системы Антитавр и освежаемая каждый сезон водами Дай-сана, притока реки Балих, являющейся в свою очередь притоком полноводного Евфрата, она оказалась на торговых путях, ведущих из земель, находившихся далеко за Индией, к богатствам Александрии, Антиохии и Константинополя. Одних только этих факторов было бы недостаточно для ее возвышения над соседями. Она имела еще два стратегических преимущества, сделавших ее идеальным местом для строительства крепости и устройства столицы: плодородные земли для выращивания богатых урожаев и круглогодичные источники воды под самой цитаделью, позволявшие их защитникам выдерживать длительную осаду. В отличие от ближайшего соседа Харрана, ее название не было найдено в ассирийских анналах. Тем не менее почти нет сомнений в том, что это место обживалось еще в Бронзовом веке, а возможно, и гораздо раньше. Это обстоятельство отражено в местных легендах, утверждающих, что она была изначально основана еще библейским Нимродом, сыном Хуша и правнуком Ноя, и эта цитадель была известна как «Трон Нимрода». Он был, рассказывает нам Книга Бытия, «сильный зверолов перед Господом», а в Турции его часто связывали с древними развалинами, особенно с расположенными на высоких местах вроде горы Нимруд в Коммагене. Нимрод был также, согласно Библии, патриархом вавилонян и ассирийцев. Он же основал города Вавилон, Эрех, Аккад и Ниневию среди многих прочих. По утверждениям современных жителей Урфы, и она должна быть добавлена к этому списку.

Каким бы ни было ее прошлое как ассирийского или доассирийского города, в 302 году до н. э. Урфа была заново основана Селевком и получила новое, греческое название «Антиох из Каллирое», означавшее «Антиохия у прекрасной текущей воды». Название явно намекало на ключи, которые били в пещерах под крепостью и наполняли водой рыбные садки, которыми город славен еще и поныне. Был он также известен как Эдеса, получив, вероятно, свое название от македонской столицы, из которой прибыли иммигранты-греки, или как производное в результате эллинизации названия реки Дайсан, делающей петлю в границах города^[58]. Однако местное, негреческое население называло свой город Орхай, или Урфа, отсюда и нынешнее название города.

Эдеса-Орхай недолго оставалась под владычеством Селевкидов. В 130 году до н. э. армия Антиоха Сидета была разбита парфянами. Это было началом конца династии Селевкидов, и с тех пор они уже не пытались править областями к востоку от Евфрата. Согласно сирийским летописям, незадолго до того, примерно в 132–131 годах до н. э., трон Эдесы захватила династии Ариев^[59]. Эти цари, или, вернее, филархи, происходили из наботийского, то есть арабского, рода^[60]. Династия эта удивительно успешно удерживалась у власти в трудные времена для весьма нестабильного региона. Хотя большинство официальных дел велось на греческом языке, их родным языком был сирийский. Хотя у него был свой рукописный шрифт, он был ответвлением арамейского — языка Сирии и Палестины во времена Иисуса.

С отступлением Селевкидов в области к востоку от Евфрата филархи, большинство из которых называли себя Абгар, смогли установить свое владычество над городом Эдеса (Орхай) и княжеством. Подобно своему соседу Коммагену, Осрхоэне, как стало называться это царство, стал буфером между Парфией на востоке и сначала Селевкидами, а затем Римской Сирией на западе. В политическом плане Абгары вынуждены были уравновешивать интересы обеих сторон, пользуясь мощью одних против других. Дело это было непростое, особенно когда одна или другая держава пыталась расширить свое влияние.