Тайный меридиан

Улыбалась и слизывала с запястий сок, текло по предплечьям до локтей, апельсин исчезал у нее во рту, она облизывала сок между пальцев, снова откусывала остаток апельсина, снова облизывала запястья. Тогда Кой качнул головой, словно не соглашался с чем-то. Он покачал головой, вздохнул – словно тихая, грустная жалоба сорвалась с его уст. Потом не торопясь обошел стол, притянул к себе женщину и – так, как она была, как сидела в майке до бедер у стола, источая запах апельсина, – нашел дорогу в Итаку на том берегу моря, старого и серого, как память человеческая.

К «Деи Глории» они вернулись, когда буря улеглась; после того, как на рассвете разбежались последние облачка, оставляя розоватые следы с подветренной стороны. Море снова стало ярко-синим, солнце освещало белые домики на берегу, а вместе с солнцем поднялся и легкий бриз: хорошо идти под парусами, как сказал Пилото. В тот же день, под отвесными лучами солнца, отбрасывавшими его тень на поверхность воды, Кой, снова надев двухбаллонный акваланг, начал спускаться вдоль каната, который они с Пилото прикрепили к большому бую, отметив на нем узлами каждые три метра и привязав к якорю.

Кой спустился к левому борту бригантины и, оказавшись возле шканцев, обследовал все судно, проверяя, не снесла ли буря разметку, которую они с Пилото сделали накануне. Потом посмотрел на пластиковую табличку, где восковым карандашом был начерчен план, рулеткой измерил расстояния и начал разбирать обшивку транца, окаменевшую, покрытую морскими отложениями. Металлическим ломиком и киркой он отрывал доски, которые сразу же превращались в грязное облако мути. Работал он медленно, стараясь не делать таких усилий, которые увеличивали бы его потребность в воздухе. Иногда он удалялся от кормы, чтобы отдохнуть, пока взбаламученная вода вновь не станет прозрачной. Он разобрал транец, и, когда муть осела, сунул голову внутрь, как накануне сунул ее в люк сухогруза. Он осторожно вытянул руку и осветил фонарем внутренность бригантины, где, ошалев от яркого света, заметались во все стороны рыбы, ища пути к спасению.

В свете фонаря все обретало естественные краски, он отменял привычное зеленое одноцветье глубоких вод; здесь были актинии, морские звезды, красные и белые коралловые образования, тихо покачивались разноцветные водоросли; сноп света иногда прорезали серебряными ножами силуэты рыб. Кой увидел деревянный табурет, по видимости отлично сохранившийся; он упал на переборку и за два с половиной столетия покрылся лишь тонким слоем зелени, Кой различил даже, что ножки у него были витые. Прямо рядом с транцем он увидел какой-то предмет, напоминавший ложку, полностью покрытый известковыми отложениями, а рядом виднелись остатки керосинового фонаря, облепленного ракушками и почти погребенного в куче песка, который просачивался внутрь сквозь сгнившие доски обшивки. Описав своим фонарем полукруг, Кой увидел в углу остатки того, что некогда, верно, было шхиперской; между сгнивших досок он увидел бухты канатов, из которых торчали отдельные побуревшие волокна, а также предметы из металла и фаянса: кувшины, жбаны, две тарелки, бутыли, и все это было покрыто тончайшим слоем морских отложений.

Однако кое-что в открывшемся зрелище настораживало: бимсы, поддерживавшие палубу, во многих местах просели, половина помещения была завалена обломками досок и песком, который просачивался сюда сквозь щели в сгнившей обшивке. В свете фонаря видно было достаточно свободного пространства, в котором можно было бы с большими предосторожностями передвигаться, конечно, если выдержат шпангоут и бимсы, которые и обеспечивали прочность конструкции. Но Кой решил, что разумнее было бы разобрать по возможности полуют и работать без опасности быть погребенными под обрушившейся палубой. Большие деревянные части они будут перемещать с помощью наполненных воздухом буев. Работа, конечно, будет идти медленнее, но все-таки они с Пилото избегут риска оказаться в подводной ловушке.

Сделав большой вдох, он осторожно снял акваланг через голову и положил его на палубу. Потом до пояса всунулся внутрь, постаравшись ни за что не зацепиться, и дотянулся, хотя и с трудом, до фонаря.

Фонарь был очень легкий, и Кой без труда вытащил его из кучи песка. В этот мгновение Кой почувствовал на себе взгляд: из дыры в самом низу переборки на него, приоткрыв рот, смотрела мерлуза. Кой помахал ей рукой и стал выбираться, тщательно следя, чтобы в легких осталось достаточно воздуха: ему еще надо было подняться на палубу и продуть загубник.

Он взял загубник в рот, выдохнул пузыри воздуха в загубник и спокойно задышал. Надел акваланг, закрепил ремни. Водонепроницаемые часы Пилото показывали, что он провел под водой тридцать пять минут. Пора подниматься, сделать остановку у того узла, что они завязали на глубине три метра, и провести там семь минут, как требуют таблицы декомпрессии.

Пять раз подряд он дернул конец, закрепленный на «Карпанте», давая знать, что он поднимается, и медленнее, чем пузырьки воздуха, начал подъем, держа в руке фонарь и следя, как зеленый сумрак проясняется, становится синим, а потом и голубым. Он задержался на трехметровой глубине, ухватившись за узел на канате, выше была тень «Карпанты», она темнела ниже поверхности воды, казавшейся сейчас зеркалом из стекла изумрудного цвета. Вдруг стекло разбилось, кто-то нырнул в море, и к Кою, широко разводя руками, в маске, с колышущимися в воде волосами устремилась Танжер. Она плавала вокруг него, как русалка, от света, проникавшего сверху, ее веснушчатая кожа казалась бледнее, и вся она стала беззащитнее и уязвимее. Кой показал ей фонарь с «Деи Глории» и увидел, как за стеклом маски распахнулись восхищенные глаза.

В течение четырех дней, меняясь, Кой и Пилото разобрали палубу над капитанской каютой. Они снимали гнилые доски, отделяя их киркой и стальным рычагом, соблюдая максимальную осторожность, чтобы не повредить шпангоут и бимсы, которые Удерживали форму корпуса под полуютом. Чтобы удалять большие деревянные части, они использовали закон Архимеда: привязывали нейлоновыми шнурами к тяжелым доскам и бревнам пластиковые буи и наполняли их сжатым воздухом; запасные баллоны они спускали с «Карпанты» на канате. Работа эта оказалась тяжелой, изматывающей; иной раз они поднимали такие облака мути, что ничего не было видно, и им приходилось делать перерывы, чтобы вода немного очистилась.

Видели они и человеческие кости. Они попадались и между досок, и в песке, иногда рядом находили они остатки того, что прежде было ремнем или сапогами. Так, в проломе переборки Кой наткнулся на череп, занесенный совсем тонким слоем песка;

Кой снова зарыл его в песок, движимый каким-то атавистическим чувством почтения к мертвым. Моряки «Деи Глории» не покинули своего затонувшего корабля; иногда, медленно двигаясь среди полусгнивших досок, Кой, не слышавший ничего, кроме шипения сжатого воздуха в редукторе, ощущал присутствие этих теней в окружавшем его сумраке.

Каждый вечер в каюте они подводили итоги, их совещания за столом с разложенными картами и планами напоминали военный совет под председательством Танжер, Кой и Пилото, несмотря на жаркую погоду, сидели в свитерах – после работы под водой холод долго не уходил из тела. Потом Кой погружался в тяжелое забытье, без снов и видений, а на следующее утро снова надевал акваланг – ив море.

Кожа от соленой воды превратилась в наждак.

На третий день, погрузившись на три метра и сделав обычную остановку, чтобы кровь снова насытилась кислородом, он поднял голову и очень удивился: рядом с корпусом «Карпанты» на усиливавшейся волне покачивался корпус другого судна. Кой не завершил декомпрессию, но поднялся на поверхность, почувствовав укол тревоги, которая вполне оправдалась, когда он увидел, что это катер береговой охраны. Заметив, что «Карпанта» днями стоит на одном и том же месте, жандармы решили проверить, в чем дело. К счастью, лейтенант, командовавший патрулем, оказался старым знакомым Пилото; и первое, что увидел Кой, высунув голову из воды, был успокаивающий взгляд друга: все нормально, не беспокойся. Лейтенант и Пилото курили и беседовали, передавая друг другу с борта на борт мех с вином, а молодые жандармы в зеленых комбинезонах и кроссовках отнюдь не подозрительно разглядывали Танжер, которая читала на полуюте, – солнечные очки, купальник, широкополая полотняная шляпа и полное безразличие к происходящему. История, которую изложил Пилото, не вдаваясь в подробности и как бы не придавая никакого значения своим словам, – о туристах, любителях подводного плавания, которые наняли «Карпанту», о том, что из спортивного интереса они ищут затонувшее здесь года два назад рыбацкое судно «Лео и Веро» из Терравьехи, – лейтенанту показалась вполне удовлетворительной; особенно когда он узнал, что человек, который только что вынырнул из воды, повесив акваланг за ремень на лесенку на корме, и приветствовал их с несколько удивленным видом, оказался уроженцем Картахены и офицером торгового флота. Катер удалился, после того как лейтенант, исполняя свой долг, посмотрел лицензию, по которой Кою разрешались подводные погружения, и посоветовал обновить ее, так как срок ее истек полтора года назад; когда катер отошел на полмили, оставляя за собой прямой белый след, Танжер отложила книгу, в которой, разумеется, не прочла ни строчки, и все трое обменялись красноречивым взглядом; Кой снова надел акваланг, спустился до первого узла на канате, сделал остановку среди белых и бурых медуз, которых медленно несло мимо него течением, и дождался, пока образовавшийся в крови азот не выйдет в пузырьках воздуха на поверхность.

На пятый день они уже достаточно разобрали полуют бригантины, чтобы предпринять первое серьезное обследование. Палубу они сняли почти целиком, и стала видна большая часть капитанской каюты, нетронутая переборка и пассажирская каюта. Так что Кой уже «под открытым небом» мог приступать к поискам, последовательно разбирая слой, составлявший не меньше метра, из разных предметов, остатков и кусков деревянных частей корабля. Он работал в перчатках, короткой лопаткой выбрасывал все, что не представляло интереса, за борт, делая перерывы, чтобы улеглась муть. Он нашел много разных вещей, которые он теперь в нетерпении выбрасывал, но в другое время они приковали бы к себе его внимание – разные кованые предметы, оловянные жбаны, канделябр, осколки стекла и глиняной посуды. Наткнулся он и на то, что прежде было палашом, клинок целиком съела ржавчина, но бронзовый эфес, широкая дужка и огромная гарда для защиты руки сохранились; единственным назначением этого предмета было пронзать человеческую плоть, когда корабль брали на абордаж. Нашел Кой и сросшиеся в единый блок мушкетные пули, он сохранил форму коробки, в которой они ушли под воду, хотя от самой коробки и следа не осталось, ее заменили известковые отложения. Раскопал он в песке и полдвери с коваными частями и с ключом в замочной скважине, а еще круглые четырехфунтовые ядра и известковые образования, по форме напоминавшие гвозди, от которых внутри оставалась только бурая ржавчина, находил и настоящие гвозди, только бронзовые – они сохранились лучше. Под истлевшими досками поставца он нашел миски и тарелки талаверской керамики, на диво целые и чистые: видно было даже клеймо мастера. Обнаружил Кой и глиняную трубку, и два мушкета, стволы которых были обиталищем ракушек, почерневшие, слипшиеся кружочки – видимо, серебряные монеты, разбитые песочные часы и латунную проградуированную линейку, некогда служившую для прокладывания курса по картам Уррутии. Из предосторожности и особенно после визита береговой охраны они приняли решение: не поднимать со дна ничего, что могло бы вызвать подозрения; но одно исключение из этого правила Кой сделал, когда вытащил из-под разного мусора покрытый известковыми отложениями инструмент, некогда состоявший из деревянных и металлических деталей; под пальцами Коя, когда он попытался отчистить его, инструмент почти совсем рассыпался, от верхней его части осталась только бронзовая стрелка с креплениями, а от нижней – часть окружности. Кой, взволнованный, сразу же определил, что это такое – он держал в руках металлические части (латунь или бронза) старинного октанта, стрелку и лимб: наверное, этот октант использовал шкипер «Деи Глории», определяя долготу Кой подумал: честный обмен. Октант XVIII века вместо секстанта, который он продал в Барселоне. Он отложил октант в сторону, так, чтобы легко было его найти потом. Но до самой глубины души его проняла другая находка, в углу шхиперской, под слоем мельчайших частиц истлевшего сундука, он увидел аккуратно уложенный в бухту канат с правильно увязанными беседочным узлом верхними двумя кольцами – так это мог сделать только толковый моряк, хорошо знающий свое дело. Эта неиспользованная бухта поразила Коя даже больше, чем все остальное, даже больше, чем кости моряков «Деи Глории». Он кусал резиновый загубник, чтобы согнать с лица пронзительную горечь – ту бесконечную печаль, от которой все больше перехватывало горло, когда один за другим он находил следы жизни членов экипажа «Деи Глории». Два с половиной столетия назад люди, такие же, как он сам, моряки, привыкшие к морю и его опасностям, держали в руках эти предметы. Они прокладывали курс латунной линейкой, сворачивали в бухту канат, считали время вахты, переворачивая песочные часы, вычисляли высоту звезд с помощью октанта. Они взбирались по скользким вантам, борясь с ветром, который норовил стряхнуть их на палубу или в море, выстанывали сквозь зубы свой страх и свое ничтожество перед стихией на раскачивающихся реях, натягивая загрубевшими пальцами паруса в то время, как в лицо им хлестал жестокий шторм на северо-западе Атлантики или мистраль и лебече, ветры-убийцы Средиземного моря. Теперь их кости смешались с останками «Деи Глории». И Кой, медленно передвигавшийся под плюмажем воздушных пузырьков, устремлявшихся вверх, к сумрачной выси, словно саваном покрывавшей бригантину, чувствовал себя грабителем, украдкой вскрывающим место последнего упокоения.