Тайный ребенок для безжалостного дона

— Ты собираешься рассказать нам, почему ты созвал эту встречу, или будешь продолжать надоедать нам до смерти? — спрашиваю я, притворно зевая.

Винсент пристально смотрит на меня, в то время как взгляд моего отца резко останавливается на мне. Он ненавидит, когда люди говорят вне очереди. Или когда они говорят, хотя с ними не разговаривают. Но я устал от всего этого позерства и разговоров.

Когда я смогу сломать кому-нибудь череп?

Винсент криво усмехается.

— Говори только тогда, когда к тебе обращаются, Роман. Или ты забыл все уроки отца?

Я стискиваю зубы, но не отвечаю.

Мой отец говорит.

— Чего именно ты хочешь, Винсент?

— Всё очень просто. Я хочу, чтобы ты ушел в отставку. Откажись от своего титула и оставь меня ответственным. Если ты это сделаешь, я пощажу тебя и твою семью.

У меня вырывается смешок.

— Это шутка, да?

Отец снова пристально смотрит на меня. Я внутренне вздыхаю.

— Мы оба знаем, что этого не произойдет, Винсент. Как насчет того, чтобы предложить другую сделку? Прекрати весь этот фарс, и я даже оставлю тебя в живых. К концу тебе не хватит всего нескольких пальцев.

В конце этого заявления он улыбается. Любой, кто не знал дона, мог подумать, что он просто шутит. Но он чертовски серьезен. Я лично был свидетелем того, как мой отец отрывал пальцы плоскогубцами. Он может быть безжалостным, когда его злят, и предательство Винсента — самое большое из всех. Учитывая, что они знали друг друга большую часть своей взрослой жизни.

— Ты не воспринимаешь меня всерьез, — говорит Винсент, нахмурившись. — Как насчет того, чтобы я дал тебе понять, насколько я чертовски серьезен?

Все происходит так быстро. Винсент вытаскивает пистолет и целится в человека, ближайшего к моему отцу. Прежде чем я успеваю дотянуться до своего, воздух прорезает хлопок. Это громко. Достаточно громко, чтобы вызвать звон в ушах. Все вокруг замирают, и мне кажется, что прошла вечность, прежде чем серьезность ситуации поразила меня. Но на самом деле проходит всего лишь секунда или две, прежде чем мы все приступим к действию.

Я выхватываю пистолет из-за спины рубашки. Вес ощущается как дополнительная конечность. Это лишь слегка успокаивает меня, когда я поворачиваюсь к человеку, лежащему на полу, из груди которого сочится кровь. Я смотрю на Мигеля секунду. Мой двоюродный брат, моя семья, и он мертв.

Что-то холодное пробегает по моим венам.

— Никто не двигается, — говорю я, глядя на Винсента.

Мужчины, окружающие его, тоже вытащили оружие. Нас численно превосходят, и за это я должен благодарить своего отца. Он был полон решимости доказать, что Винсент не представляет собой достаточно серьезной угрозы. Я думаю, часть его верила, что его друг в конце концов прозреет. Но он ошибался. И теперь придется отправить в ад.

Дон уже готов, в руках ружье. Его глаза черные как смоль, ярость волнами накатывает на него. Его окружают четверо мужчин, пытающихся защитить его своими телами. Это такая лояльность, которую невозможно купить. Некоторые из мужчин — наша семья, другие достаточно близки, чтобы их можно было назвать таковыми. Они поклялись защищать нас ценой своей жизни и, судя по выражению их лиц, планируют это сделать.

Не присоединившись к Винсенту, они доказали, что серьезно относятся к своим клятвам.

— Черт побери, — ругается Майкл рядом со мной.

Его мышцы напряжены. Это наш двоюродный брат мертв на полу. Наш брат. Тони с другой стороны от меня, с пистолетом в одной руке и ножом в другой. Его взгляд снова скользит к Мигелю, лежащему на полу. Они были близко. В нашей сфере бизнеса приходится время от времени готовиться к смерти. Но прошло много времени с тех пор, как мы кого-то теряли.

— Я убью его, — плюю я. Слова — это обещание.

— Винсент! — мой отец ревет.

Я улавливаю легкий приступ страха на лице Винсента. Похоже, он не может поверить в то, что только что сделал. Он знает лучше, чем кто-либо, что только что начал войну. Время переговоров прошло. После этого пути назад нет.

Я всегда отлично разбирался в людях, выражениях лиц, язык тела. В колледже я изучал психологию. Я хотел понять, что движет людьми, почему они делают то, что делают. Это понимание — единственная причина, по которой я могу заметить, как выражение лица Винсента меняется на выражение смирения и принятия.

Мои глаза расширяются, когда я вижу, как он что-то шепчет одному из мужчин, охраняющих его. Затем его глаза встречаются с моим отцом. Время замедляется. Все, что происходит дальше, происходит в замедленной съемке. Все, что нужно, — это один выстрел. Мой отец понимает, что должно произойти, в тот же момент, когда это происходит. Все, что он может сделать, это поднять пистолет и произвести выстрел. Но это бесполезно. Пуля попадает ему в лоб, и Рикардо Де Лука падает. Нет никаких сомнений в том, что он мертв.

Первое, что приходит на ум, это то, что он знал. Винсент знал, что на моем отце был бронежилет, поэтому он выстрелил в единственное место, в котором не смог бы выжить. Он убил его, не моргнув глазом. Человека, которого он знал уже несколько десятилетий. Человека, который дал ему шанс, когда никто другой этого не сделал, и он застрелил его, не задумываясь.

Моя рука начинает дрожать, но я не упаду. Я отказываюсь быть сломленным из-за этого. Последнее, что я помню, это крик боли, прежде чем все станет черным, и все, о чем я смогу думать, это убийство. Звук выстрелов прорезал воздух. Краем глаза я вижу, как Тони уходит от нас, пробираясь в тыл врага. Я наблюдаю, как он режет ножом шею одного человека, а затем стреляет другому в живот.

Остальные люди, которые еще живы, прикрывают меня, пока я изо всех сил стараюсь добраться до Винсента. Но это бесполезно. Кто-то водит машину. Меня охватывает паника при мысли о потере человека, убившего моего отца. Я стреляю столько пуль, сколько могу, но ни одна из них не попадает в цель. Винсенту удается сбежать.

Я выпускаю две последние пули в остальных его людей, а затем моя ярость утихает. Со мной такого никогда не случалось. Это полное истощение, которое сменяется полным опустошением. Моя грудь грозит обвалиться, когда я кружусь.

Мой отец лежит прямо на земле, не двигаясь. Майкл стоит на коленях рядом с его телом, глаза широко раскрыты от непролитых слез. Я едва замечаю кровь, сочащуюся из пулевого ранения на его руке. Из четырех других мужчин, которые пришли с нами, только один еще жив, на его лице написан страх.

Очень медленно я опускаюсь на землю и становлюсь на колени рядом с отцом. Я тянусь к его руке, надеясь что-то почувствовать, но ничего. Он не двигается. Я не могу чувствовать дерьмо. Не от него и не от себя. Моя грудь полая, пустая. Кто-то кладет руку мне на плечо.