Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1]

— Дамы и господа! — торжественно возопил юный церемониймейстер. — Приветствуем Короля!

Дамы дружно присели в реверансе, господа склонились в поклоне — и те и другие одинаково скосили глаза на двери, из которых уже появился Король.

Опережая взгляды, по рядам пронесся шепоток: «Кто, кто?», а вослед уже летел ответ: «Чиновник из Мытни!». Услыхав это, Хастер поддался общему порыву, тоже вытянул шею и увидел знакомое лицо. Да, это был тот самый невозмутимый чиновник, с помощью простой линейки отбивший атаку настырной дамы с «сумочкой». Но как он сейчас выглядел! Его атлетическую, хотя и чуть грузную фигуру облегал идеально белый, без каких–либо вышивок или иных портновских ухищрений, атласный костюм; на ногах его были белые шелковые туфли, украшенные живыми алыми розами; ажурную корону его обвивал венок из живых ромашек и васильков; на плечах его лежал длинный плащ, сотканный из живых фиалок, который несли за ним шесть юных пажей. Правда, на лице его все так же застыло выражение механического равнодушия к происходящему, но сейчас оно было вполне уместным — именно так и подобает королю взирать на ничтожных своих подданных. «Надо же, почти угадал! А вот интересно, — подумал Хастер, — Хозяин Арафы назначил его королем за это самое выражение или таким вот образом оценил подвиг с «сумочкой»?»

Церемониймейстер вновь стукнул жезлом.

— Король следует к своему трону!

Король из Мытни шествовал по дорожке под жадными взглядами гостей. Впрочем, ничтожные подданные его смотрели больше не на самого монарха, а на его необыкновенный скипетр, при виде которого по всей зале прошел тихий восторженный вздох.

Это было молодое деревце, выдернутое прямо с корнями, лишенное верхушки и ветвей, и Король нес его именно корнями вверх, и корни, еще в свежей земле, только слегка обрезанные, укороченные, служили гнездом, где из зеленого мха среди цветов сон–травы и пролесок выбивались красноватые закрученные в тугие плоские спирали побеги папоротника. А среди обычных побегов был один. В нем ощущалось некоторое родство с прочими собратьями, однако его спираль самостоятельно свисала далеко вниз, как распущенная лента серпантина, и цвет его был не буро–красно–зеленым, как у прочих, а ярко–оранжевым.

«Жар–цветок!» — как порыв весеннего ветра пронеслось еще раз по зале.

Хастер, впрочем, на сей раз не поддался общему порыву жадно вытянуть шею, чтобы лучше рассмотреть Жар–цветок. Диковинная редкость, конечно, но лично он не видел в этом вьющемся пламенеющем отростке чего–то сверхъестественного: мало ли чем болеют растения. Вот встречаются в природе тигры–альбиносы — и никто не делает из них культа…

Король тем временем дошел трона и остановился.

Вновь набежали откуда–то давешние девчушки в туниках, сдернули с трона парчовое покрывало, явив глазам собравшихся деревянное кресло посреди бугра из белых лилий, лиловой махровой сирени и голубых гортензий, и опять упорхнули. Юные пажи помогли Королю усесться, расправили фиалковый плащ и остановились стражей у подножия.

Жезл церемониймейстера вновь стукнул об пол, призывая гостей ко вниманию.

— Личный гость Короля, — пауза. — Номер сто шестьдесят один!

Откуда–то справа послышался легкий шумок, и на дорожку в полуобморочном восторге вышла победительница лотереи. Она сделала в сторону Короля глубокий реверанс; следом тут же выбрался из рядов ее кавалер, тоже отвесил поклон и, предложив даме руку, повел ее к трону. Улыбающаяся дама и ее кавалер, гордые устремленным на них вниманием, прошествовали мимо Хастера. Можно было подумать, они удостоились приглашения самого Императора (что в общем–то было не лишено смысла). Парочка подошла к трону. Дама сделала еще один реверанс, поцеловала Королю руку и плюхнулась на поднесенный пажами табурет у подножия трона. Кавалер с важным видом встал за ее спиной.

Церемониймейстер объявил «подарок для личного гостя Короля», и все те же девчушки в туниках вынесли из–за трона и обнесли всю залу золоченым подносом с необычайно уродливой фарфоровой вазой, снабженной двумя большими ручками по бокам и изукрашенной по верхнему краю уродливым цветочным бордюром. Больше всего ваза походила на полуведерный горшок; в довершение сходства она была доверху набита мелкими цветками мышиного гиацинта, так что казалось, что вот–вот эта цветочная каша начнет развариваться больше и больше, полезет из своего несуразного вместилища наружу и заполонит все вокруг. Дама с блаженной улыбкой приняла подарок, ведь под лепестковой кашей могло находиться что–нибудь весьма ценное, вроде какой–нибудь драгоценной безделушки или приглашения на Большой Императорский бал, а могло быть и что–нибудь вроде связки бубликов или коробки прошлогодних конфет, что в общем–то для провинциалки, коей выглядела счастливица, тоже было ценно — ведь все выигрыши новогодней лотереи предоставлялись самим Императором.

Сидеть в обнимку с подарком, впрочем, было неудобно, и королевская гостья тут же отставила его рядом с собой на пол, а потом нога какого–то юного и не в меру сообразительного пажа будто невзначай задвинула вазу под табурет счастливицы. Это вызвало в зале некоторое оживление — подарок весьма недвусмысленно смахивал на ночной сосуд, и под табуретом ему было самое место.

Впрочем, веселье публики длилось не долго.

— Шут для увеселения Короля! — провозгласил церемонемейстер, и в рядах временных подданных возникло шевеление. Теперь движение было обратным первоначальному: наиболее опытные старались убраться подальше от красной дорожки, вытесняя вперед неискушенных новичков. Бедняги радовались, смотрели во все глаза, не представляя себе, что сейчас–то и начнется самое веселье. Хастер поспешил присоединиться к опытному большинству.

По дорожке шел тонкого сложения невысокий человек в обычном на первый взгляд костюме. Вот только штаны ему были заметно великоваты: сильно морщились спереди и почти волочились по полу сзади; только сюртук так туго обтягивал тощий торс, что, казалось, сейчас лопнет, и пуговицы, которыми он был усеян, градом посыпятся на пол; только новомодный цилиндр на голове человечка позвякивал шутовскими бубенцами, а небольшой жезл, увенчанным петушиной головой, он нес на манер трости, повесив на сгиб локтя. Человек шел, поглядывая по сторонам, иногда приподнимая над головой цилиндр, приветствуя знакомых, которые старались на глаза ему не попадаться.

Знакомых у него здесь было немало. Этот несуразный человечек был хорошо — слишком хорошо! — известен многим из присутствующих, и не зря они так тщательно старались избегать его внимания. Ибо это был Личный Шут Императора, последний из представителей когда–то многочисленного племени придворных шутов, фигура при Дворе настолько весомая, что одно его слово могло разрушить любую карьеру. Никто не знал, кто он и откуда, но ходили упорные слухи, что его предки давно получили дворянство, и сам он знатен не менее тех, над кем ему вменялось в обязанности потешаться; поговаривали, что он чуть ли не сказочно богат, что… Да мало ли что говорят при дворе о сильных мира сего, пусть даже они каждый день напяливают на себя дурацкий колпак и всегда готовы развлекать Императора. И не только развлекать.

Шут Императора был рыжеват, востролиц, быстроглаз, равно порывист и пластичен в движениях и необыкновенно остер на язык. Он и сейчас не просто так шел по ковровой дорожке — он работал, он вовсю лицедействовал: глумливо раскланивался с одними, демонстративно не замечал других, фамильярно шутил с третьими и грубовато с четвертыми, задирал кавалеров, смачно шлепал по задам благородных матрон, говорил сальности признанных красоткам — и ненормально отреагировать на его приветствия и шутки было чревато как минимум неодобрительным ропотом соседей по залу, а как максимум неудовольствием самого Императора. Поэтому–то гораздо благоразумнее было просто не попадаться ему на глаза.

Что удавалось не всем и не всегда.

— Ну что, байстрюк, нынче уж опаздывать не стал? За лоб свой высокоученый испугался? — бросил он Хастеру, и это было еще ничего, это было почти ласково.

Хастер было облегченно вздохнул, но тут Шут, обежав и оглядев его со всех сторон, прибавил:

— А что ж это ты, милок, так вырядился–то? И вообще выглядишь как–то несообразно. — Шут поднял вверх длинный извилистый палец и произнес, явно цитируя: «Мужчина, одетый по моде, должен иметь круглую спину и квадратное лицо, короткие руки и длинные ноги и быть близоруким…» — Шут ткнул палец едва не в живот стоящему неподалеку пожилому господину. — Вот как это!

Хастер не нашелся, что и сказать: господин, в которого угодил пальцем Шут, был никто иной, как камергер Двора Его Императорского Величества, член Тайного Государственного совета, кавалер кучи всяческих орденов — и вообще человеком он слыл вовсе не плохим, неглупым и образованным.

— Где уж нам, — сказал он чуть смущенно.

— «…Кто же не обладает этим от природы, — тут же продолжил Шут, — должен обратиться к сведущим мастерам; это их дело; в два дня они сделают из вас образец моды».