Те слова, что мы не сказали друг другу

— Не уверена, что мне хочется знать все подробности.

— Ах, как же она была хороша! Нам было по двадцать пять лет.

— Но каким образом ты попал в Париж — ты же говорил, что в молодости был довольно беден?

— Я проходил военную службу в Европе, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, на одной из военных баз.

— Где именно?

— В Берлине! И от этого времени у меня остались не очень-то приятные воспоминания.

Энтони снова взглянул на мелькающий за окном пейзаж.

— Не трудись смотреть на мое отражение в стекле, вспомни, что я сижу рядом с тобой, — сказала Джулия.

— Тогда советую тебе поставить правильно зеркальце заднего вида, чтобы видеть, кто едет за тобой, если вздумаешь обогнать грузовик впереди.

— Значит, там ты и встретился с мамой?

— Нет, мы познакомились во Франции. Когда меня демобилизовали, я сел в поезд и поехал в Париж. Я мечтал увидеть Эйфелеву башню, перед тем как вернуться на родину.

— И ты сразу же в нее влюбился?

— Она совсем недурна, хотя не идет ни в какое сравнение с нашими небоскребами.

— Я говорю о маме.

— Она танцевала в одном известном кабаре. Мы с ней составляли классическую пару — американский солдатик, отягощенный ирландской наследственностью, и танцовщица родом из той же страны.

— Неужели мама была танцовщицей?

— «Bluebell Girl»! Эта труппа давала потрясающие представления в «Лидо» на Елисейских Полях. Один приятель раздобыл нам билеты. Твоя мать была солисткой этого ревю. Видела бы ты, как она била чечетку! Можешь мне поверить, она вполне могла бы соперничать с Джинджер Роджерс.

— Почему она никогда об этом не рассказывала?

— В нашей семье никто не отличается болтливостью — по крайней мере, хоть эту черту характера ты от нас унаследовала.

— И как же ты ее соблазнил?

— По-моему, ты заявила, что не хочешь знать подробности? Но если ты немного сбавишь скорость, я, так и быть, расскажу.

— Я веду не так уж быстро! — ответила Джулия, покосившись на спидометр, стрелка которого то и дело подбегала к цифре сто сорок.

— Это как посмотреть! Я привык к нашим автострадам, где можно ехать не спеша и любоваться пейзажем. Но если ты будешь так гнать, тебе понадобится разводной ключ, чтобы отцепить мои пальцы от дверной ручки.

Джулия сняла ногу с акселератора, и Энтони вздохнул с явным облегчением.

— Я сидел за столиком у сцены. Они давали представления десять вечеров подряд; я не пропустил ни одного, включая воскресное, когда девушки выступали еще и в дневное время. Я совал билетерше щедрые чаевые, чтобы она всегда сажала меня на одно и то же место.

Джулия выключила радио.

— Я в последний раз прошу тебя повернуть зеркальце и смотреть на дорогу! — приказал Энтони.

Джулия беспрекословно подчинилась.

— На шестой день твоя мать наконец меня заметила. Потом она клялась, что засекла меня уже на четвертом представлении, но я абсолютно уверен, что это было шестое. Во всяком случае, я констатировал, что она то и дело поглядывает в мою сторону во время спектакля. Не хочу хвастаться, но один раз она даже чуть не оступилась, заглядевшись на меня. Правда, сама она твердила, что эта неприятность никак не была связана с моим присутствием. Твоя мать упрямо отрицала очевидное, это у нее был особый род кокетства. Тогда я стал каждый вечер посылать ей цветы в грим-уборную, чтобы их вручали после представления; это были одинаковые букеты из небольших роз старинного сорта, притом без указания отправителя.

— Почему?

— Не прерывай меня, сейчас сама поймешь. На последнем представлении я дождался ее за кулисами. И у меня в петлице была белая роза.

— Никогда в жизни не поверю, что ты оказался способен на такое! — воскликнула Джулия, захлебнувшись от смеха.

Энтони отвернулся к окну и замолчал.

— А что потом? — настаивала Джулия.

— Конец истории!

— Почему конец?

— Ты надо мной насмехаешься, и я отказываюсь продолжать!

— Но я вовсе не думала над тобой насмехаться!

— А что же означало твое дурацкое хихиканье?

— Совсем обратное — я смеялась потому, что при всем желании не могу представить тебя в образе юного романтического влюбленного.

— Останови машину на ближайшей заправке, дальше я пойду пешком! — обиженно заявил Энтони, скрестив руки на груди.

— Нет, рассказывай, а не то я опять прибавлю скорость!

— Твоя мать уже привыкла к тому, что в конце коридора ее ждут поклонники; к тому же охранник всегда сопровождал танцовщиц до автобуса, отвозившего их в отель. Я стоял у них на дороге, и он велел мне посторониться, на мой взгляд, слишком уж хамским тоном. Тогда я пустил в ход кулаки.

Джулия вдруг разразилась неудержимым хохотом.

— Прекрасно! — разъяренно сказал Энтони. — Раз так, больше ты не услышишь от меня ни слова.

— Умоляю, папа, не обижайся, — сказала Джулия, все еще содрогаясь от смеха. — Прости, я не смогла сдержаться.

Энтони повернулся и пристально посмотрел на дочь:

— На сей раз мне не чудится, ты действительно назвала меня папой?

— Может быть, — ответила Джулия, вытирая глаза. — Ну, рассказывай дальше.

— Только имей в виду, Джулия, если я замечу хотя бы намек на улыбку, все будет кончено. Обещаешь?

— Клянусь! — торжественно пообещала Джулия, подняв правую руку.

— Твоя мать вмешалась в драку, оттащила меня подальше и попросила шофера автобуса подождать ее. Потом стала у меня допытываться, почему я сажусь за один и тот же столик на каждом представлении. Похоже, в ту минуту она еще не заметила белую розу у меня в петлице, и я ей ее преподнес. Когда до нее дошло, что это я присылал ей букеты каждый вечер, она просто онемела от удивления, и я воспользовался этим, чтобы ответить на ее вопрос.

— И что же ты ей сказал?

— Что приходил затем, чтобы сделать ей предложение.

Джулия изумленно обернулась к отцу, но он тут же велел ей смотреть на дорогу.

— Твоя мама начала смеяться, а смех у нее был звонкий, точно такой, как у тебя, когда ты насмехаешься надо мной. Но вдруг она поняла, что я жду от нее ответа, махнула шоферу, чтобы тот уезжал, а мне предложила для начала пригласить ее поужинать. Мы дошли пешком до какого-то большого кафе на Елисейских Полях. Честно тебе скажу, шествуя рядом с ней по самой красивой улице в мире, я был преисполнен гордости. Мы проговорили целый вечер, но к концу ужина мне вдруг стало ясно, что я попал в жуткую ситуацию и что все мои надежды сейчас лопнут, как мыльный пузырь.