Темная Звезда

Сам Астен давно не надевал ярких изысканных нарядов, нелепых на затерянном в болоте острове, где дожидались своей судьбы несколько сотен эльфов, отставших от своих собратьев в день Великого Исхода. Непритязательность Астена в одежде ставилась дочерью и женой ему в вину не меньше, чем судьба Нэо Рамиэрля, Нэо Звездного Дыма, первого за несколько веков эльфа-разведчика, по мнению матери и сестры, загубленного родным отцом и чародеями-людьми.

Сам Кленовая Ветвь так не считал. Более того, когда выросший среди смертных сын наконец был приведен в убежище магом Уанном, Астен с радостным удивлением обнаружил, что он и Роман понимают друг друга с полувзгляда.

Сын, как и отец, был предан музыке и слову, жил настоящим и будущим, а не вздыхал по безвозвратно ушедшему величию эльфов. Если бы Астен мог так же свободно, как и Роман, чувствовать себя среди смертных, он наверняка бы променял добровольное заточение на острове на странствия по дорогам Благодатных земель. Увы! Астен не был способен сыграть роль человека, а посему его жизнь состояла из занятий магией и поэзией, разговоров с Преступившими и помощи, которую он по мере своих сил оказывал брату, вот уже двенадцатую сотню весен оберегавшему затерявшихся эльфов.

Астен Кленовая Ветвь привык к такой жизни и даже находил в ней светлые стороны. Все было бы хорошо, если бы не тихая, но непреклонная Нанниэль, на которой он так опрометчиво женился, уступив настоянию Светлого Совета, и не Эанке Аутандиэль, Эанке Падающая Звезда, его дочь, с которой он вел постоянную войну, не выходя при этом из жестких рамок допотопного этикета. Вот и сейчас Астен, подавив вздох, протянул девушке точеную руку, которую та поцеловала, преклонив колени.

Эанке, как всегда, была одета по древнему обычаю. Длинные черные косы перевиты жемчужными нитями, голову украшает изысканная диадема, к которой крепится тончайшая вуаль, а платье цвета закатного неба стянуто золотым пояском. Длинные ресницы Эанке неодобрительно дрогнули при виде простой зеленой туники отца. Разумеется, она ничего не сказала — почтительная дочь не смеет делать замечания родителю, но Астен не сомневался — завтра же к нему явится с визитом Нанниэль и своим нежным музыкальным голосом ору, а то и две, будет перечислять его прегрешения, среди которых будет и сегодняшний костюм. Он же, как всегда, будет покорно выслушивать весь этот бред неудовлетворенной жизнью женщины.

Для себя Астен давным-давно понял, что поведение Эанке и ее матушки объясняется одним. Незаурядная красота обеих вкупе с высоким положением в клане, властными характерами, обилием свободного времени и старинными эльфийскими предрассудками заставляли их тосковать по прежнему величию расы.

Обе жаждали придворных интриг, поклонения, турниров в свою честь, внимания принцев и королей сопредельных держав, а вместо этого были обречены прозябать в Убежище среди горстки соплеменников, которых знали вдоль и поперек и которые в большинстве своем примирились с порядком вещей.

Временами неудовлетворенность Эанке выплескивалась в диких истериках, благодаря которым она лишилась даже того общества, которое могла бы иметь. Отец ее жалел, когда долго не видел, но к концу встречи обычно готов был либо убить своими руками, либо, зажав уши, бежать куда глаза глядят. В глубине души он был уверен, что Эанке платит ему той же монетой.

Астен не ошибся. Он просто недооценивал ситуацию. Дочь его ненавидела. Ненавидела она и мать за то, что та не смогла обеспечить ей положения, к которому она стремилась. Но Нанниэль была единственной союзницей, и Эанке не выказывала своих истинных чувств. Отец же был одним из главных виновников незадавшейся жизни.

Вместо того чтобы искать дорогу, по которой ушли Перворожденные, и молить далеких богов о прощении и принятии Заблудившихся в свое лоно, Астен и его старший брат Эмзар Снежное Крыло пытались привязать их к этому миру. Более того, на острове появились люди. Люди, которые были лишь пылью в сравнении с эльфами. Еще немного, и они получат в Убежище равные права с детьми Звезд! Если так пойдет и дальше, Эанке никогда не сможет получить то, чего она жаждет.

Она не раз хотела поговорить с отцом начистоту и поставить его перед выбором. Или он ищет Дорогу, или она объявляет ему войну. Решение созрело давно, но слова почему-то не произносились. Вот и сегодня, глядя в лучистые холодные глаза Астена, Эанке смутилась и ничего не сказала. А он ни о чем не спросил.

Часть вторая Большая жара

И тополя уходят — но след их озерный светел

И тополя уходят, но нам оставляют ветер.

Федерико Гарсиа Лорка

Глава 12

2228 год от В. И. 16-й день месяца Влюбленных Арция.

Святой город Кантиска.

Роман въехал и Кантиску утром. Малахитовые ворота распахнули свои створки две оры назад, пропуская паломников и крестьян со снедью, стремящихся в город ни свет ни заря. Первый поток уже схлынул, а путешественники побогаче и серьезные степенные купцы, в это время только-только позавтракав, расплачивались с трактирщиками на окрестных постоялых дворах. Эльф подгадал таким образом, чтоб не продираться через толпу теток с корзинами, в которых сидели гуси, ободранных пилигримов и грустных осликов, принадлежащих молочникам и зеленщикам. Не хотел он сталкиваться и с аристократами, многие из которых хорошо знали Романа Ясного и наверняка стали бы навязывать ему свое общество.

Врать без необходимости бард не любил и считал занятием хлопотным и весьма опасным, а потому по возможности избегал ненужных встреч. Пока ему везло — ни в дороге, ни у городской черты к нему никто не привязался. Путь от Таяны до Кантиски Топаз покрыл за двадцать четыре дня, и, если б не тревога об оставленных друзьях, эльф был бы вполне доволен жизнью. Копыта звонко цокали по чистой мостовой — Святой город содержался в образцовом порядке, ибо, как наверняка заметил бы Жан-Флорентин, окажись он рядом, ничто так не роняет Бога в глазах верующих, как грязь и убожество служителей Его.

Архипастырь Филипп это понимал, и денег на процветание Святого града не жалели. Роман с интересом смотрел на новые храмы — он не был в Кантиске около сотни лет и не мог не заметить, как похорошела столица Церкви. Кантиска была расположена на невысоких холмах, ее узкие улочки были столь извилисты и замысловаты, что, проехав по какой-нибудь из них от начала до конца, не знающий города путешественник рисковал оказаться в исходной точке. Так как город рос вширь сразу от трех гнезд — монастыря святого Эрасти, в котором уже пять сотен лет была резиденция Архипастыря, набережной мелкой заболоченной речонки Рузи и обязательной в каждом арцийском городе площади ратуши, днем превращавшейся в рынок, толком разобраться в паутине улиц и переулков могли даже не все местные. А Роман некогда мог. Церковь Единая и Единственная [71] давно интересовала эльфа-разведчика, и он тщательно изучал все проходы и выходы из Святого города.

71

Церковь Единая и Единственная — монотеистическая церковь, к которой принадлежат Арцийская империя и большая часть Окраинных королевств. Суть религии, исповедуемой Ц., — мессианство, вера в то, что на землю явится Бог в человечьем обличии и отделит грешников от праведников. Церковь управляется Архипастырем, чья резиденция находится в городе Кантиске. Архипастырь избирается пожизненно Конклавом кардиналов, собираемым через месяц после смерти предыдущего Архипастыря.

К сожалению, Кантиска сильно изменилась, и эльф не был уверен, что в случае необходимости быстро сумеет найти лазейку. Впрочем, что ему здесь могло грозить? Он сейчас не тайный лазутчик, а полномочный посол эландского герцога, его репутация либра столь безупречна, как она может быть лишь у живущего двойной жизнью и прилагающего немало усилий, чтоб его не разгадали. Отбросив сомнения, Рамиэрль из дома Розы направился прямиком к резиденции Архипастыря.

Монастырь святого Эрасти располагался на холме в излучине Рузи. Массивный храм с высоким куполом и почти крепостные стены, окружавшие обитель, были видны с любого места в городе. Храм Эрасти был велик и роскошен даже для Кантиски, в которой располагались подворья всех церковных орденов. Барда всегда забавляли препирательства святых отцов из-за местечка поближе к Святому Престолу, в Кантиске же это соперничество так и бросалось в глаза. Храмы, часовни и подворья лепились у Светлой горы, как придворные вокруг монарха. Якобы нищенствующие фабианцы отгрохали храм из драгоценного мрамора, закупленного у нечестивых язычников из Эр-Атэва. Воинствующие ласлийцы ограничились часовней, но на украшения для нее пошло столько ауров, [72] что можно было снарядить небольшую армию и отправить ее отвоевывать мощи Святого Эрасти, если б они вдруг отыскались. Циалианцы же возвели белоснежный монастырь на холме напротив главного храма, словно бы соперничая с ним. Странно, раньше этот орден вел себя скромнее, уступая тем же «господним гончим» из ордена святого Игнациуса и высокомерным последователям святого Веверлея, избравшим своим символом привидевшегося основателю ордена Белого Единорога, позволившего святому себя взнуздать. Да, циалианцы явно прибавили в силе, впрочем, Роману до этого нет никакого дела. Церковь — это дело людей, для которых вся жизнь есть подготовка к смерти. Пусть верят, если им так легче, тем более что за столь короткий срок познать, что есть Вечность, невозможно.

72

Аур — золотая монета, имеет хождение во всех Благодатных землях.

От раздумий в стиле Жана-Флорентина Романа отвлек одетый в черное с зеленой оторочкой воин, вежливо, но решительно пересекший эльфу дорогу.

— Стража Святого города Кантиски. Лейтенант Ирек че Лейбу-и-Майпо. Вы въехали на земли, принадлежащие Церкви Единой и Единственной. С какой целью и куда вы следуете?

— Роман-Александр че Вэла-и-Пантана, либр, добровольно давший клятву верности высокородному Рене-Аларику-Руису Аррою герцогу Рьего, с его личным посланием к Его Святейшеству Архипастырю Филиппу, — Роман говорил спокойно и доброжелательно. Стражник приложил ладонь к сердцу и дружелюбно улыбнулся: