Темная Звезда

Святой Престол зашатался. И вот тогда-то на сцене появилась непорочная дева Циала, каким-то образом встретившаяся с лжепророком, очаровавшая его и узнавшая источник его силы. Как и следовало ожидать, его мощь питал лично Антипод, [74] к которому этот безродный маг проторил дорогу. Циала притворно согласилась на предложение обезумевшего от любви злодея предстать перед самим Властелином Тьмы, дабы тот их сочетал своим мерзким обрядом. Отступник открыл ей тайну прохода в Преисподнюю. Когда же перед ними разверзлась земля и открылся огненный зев, Циала попросила своего возлюбленного идти первым, указывая ей дорогу, и когда тот шагнул в бездну, воззвала к Творцу, и тот дал ей силу закрыть и запечатать адские врата, навсегда заточив колдуна, известного ныне как «Проклятый», в преисподней. После этого подвига Циала была провозглашена спасительницей мира и главой Церкви, правила лет сорок, затем тихо скончалась и была причислена к лику святых.

74

Антипод — церковное название Диавола, как противоположности Творца.

— А знаешь ли ты, откуда была родом Циала Благословенная?

— Мне кажется, откуда-то отсюда…

— Нет. Это почему-то тщательно скрывается, но она была дочерью тогдашнего господаря Тарского. Подожди. Не перебивай. Сначала вспомни, что знаешь об императоре Анхеле?

— Двоюродном дядюшке Циалы, известном так же как Анхель Светлый?

— Да.

— Примечательная личность. Я в юности увлекался его историей. Он родился в Таяне, бывшей тогда полудикой окраиной Арции. О Трижды светлые Звезды! Теперь Таяна!

— Мы к этому вернемся. Продолжай.

— Тогда империей правил отвратительный и жестокий император Пурина, окруживший себя продажной и прожорливой знатью, развлекавшейся, когда вокруг люди умирали с голода. Процветало рабство, тайно приносились человеческие жертвы, причем эта участь грозила в первую очередь недовольным. Церковь не могла прекратить это зло, а запуганные люди безмолвствовали и позволяли обращаться с собой как со скотиной.

И вот тогда несколько молодых аристократов, среди которых были братья Анхель и Даэль, решили захватить крепость Лагу, что недалеко от столицы, рассчитывая этим разбудить империю. Попытка потерпела неудачу. Большинство заговорщиков погибло при штурме, а вожаков схватили. Так как они принадлежали к самым знатным фамилиям империи, их не казнили немедля, а, получив богатые подношения от родственников, устроили подобие суда. Анхель наговорил судьям таких вещей, что, казалось, плаха ему обеспечена, но тут неожиданно вмешалась Церковь, попросившая императора помиловать заговорщиков. С такой же просьбой обратился король тогда могущественной Мирии, женатый на родственнице Анхеля. Мятежников приговорили к пожизненному изгнанию с немедленной казнью, буде они вернутся в Империю.

Их богатство было отобрано в казну, а Анхеля с братом и еще нескольких человек одели в рубище и посадили на мирийское судно.

Однако будущий император не успокоился. В Мирии он разжился деньгами и сторонниками, среди которых был Эрасти Церна, принадлежащий к одной из знатнейших мирийских семей. Эрасти интересовался магией, более всего занимаясь целительством, был очень набожен и милосерден. Рассказывают, что еще мальчиком он бросился в ледяную воду, спасая щенят-ублюдков, которых топил псарь. С тех пор Эрасти всю жизнь болел грудью, но страдания переносил на редкость мужественно. Тем не менее ему пришлось уехать из болотистой Лагины к морю, где случай свел его с Анхелем. Вскоре они стали почти что братьями.

Именно Анхель и Эрасти стояли во главе отряда, однажды ночью тайно высадившегося на имперском берегу. При высадке их вновь постигла неудача, но двенадцать человек из сотни сумели вырваться из окружения и уйти в леса. Именно они стали ядром повстанческой армии, которая через два года смела окровавленный трон Пурины. Власть перешла в руки повстанцев. Очень долго Анхель не хотел принимать корону, но Церковь настояла. Анхель был провозглашен императором и правил долго и милостиво, основав нынешнюю династию и присоединив к империи много земель. Он отменил рабство, запретил жертвоприношения, ввел указ о предоставлении веских доказательств в делах о колдовстве.

По его настоянию Церковь пересмотрела границы Дозволенного в магии, дабы волшебники получали право лечить, исправлять погоду, предсказывать людям судьбу и так далее, но не могли забрать слишком много власти в свои руки.

Люди прозвали императора Анхелем Светлым, под этим именем он и вошел в историю… Погиб он от руки Проклятого. Его семья уцелела чудом.

— А Эрасти?

— Вы опять предлагаете мне пересказывать житие святых. На шестой год правления Анхеля Эрасти покинул империю, так как почитал своим долгом вступить в борьбу с жестоким и безбожным королем Эртруда Товиусом. Там он и погиб. Король Эртруда, дабы унизить императора Арции, прислал ему отрезанные руки Эрасти, на одной из которых был перстень, подаренный Анхелем другу на прощание и который невозможно было снять с руки. Эрасти оплакивали все Благодатные земли. Руки его выставили в соборе того монастыря, в котором мы находимся. Через некоторое время сначала клирики, а затем и прихожане убедились, что руки нетленны. Церковь сочла это знамением и провозгласила Эрасти святым. Вот и все.

— Все? — переспросил Архипастырь. — Ну если все, то идем.

Роман в полном недоумении последовал за Его Святейшеством в узкий проход, открывшийся между деревянными панелями. Эльф даже не успел заметить, каким образом Филипп привел в действие механизм. Лестница была крутой и узкой, но пожилой Архипастырь шел уверенно, так что не оставалось сомнений — дорога эта ему хорошо знакома. Что до Романа, то он, как и все эльфы и кошки, прекрасно видел в темноте, и спуск для него трудностей не представлял.

Лестница закончилась перед небольшой дверью, открывшейся с мелодичным звоном. Как понял Роман, колокольчик был подвешен для того, чтобы предупредить находящегося внутри о неожиданном визите. Они оказались в сухом небольшом помещении, пахнущем травами и воском.

— Зажечь свечи, или ты располагаешь другим светильником?

Роман усмехнулся и произнес несколько слов. Комната окуталась мягким серебристым светом, похожим на лунный.

— А теперь смотри, эльф, — сказал Архипастырь, указывая на два висящих на стене портрета. — Это — Циала Тарская, еще до того, как она свершила свой беспримерный подвиг. А это — Эрасти Церна в бытность свою другом и советником императора Анхеля. Портреты прижизненные, послужившие образцами для канонических изображений, но по понятным причинам скрытые от глаз непосвященных.

Иными словами, нимбы и опущенные долу очи появились уже потом, а были они при жизни вот такими… — Филипп сдернул закрывающую изображения ткань и отступил назад, предоставив Роману любоваться наиболее почитаемыми в Благодатных землях святыми. Портреты были нарисованы на тонких листах серебра. Менестрель легко определил новоарцийскую школу, на самом деле бывшую староэльфийской — очевидно, художник был один и тот же, хотя разделяло портреты около тридцати лет.

…На Романа смотрело нежное женское лицо, надменное и прекрасное. Очень белая кожа, высокий лоб, обрамленный темными, но не черными волосами — на изгибах они отливают лисьей рыжиной. Огромные темные глаза под соболиными бровями, маленький чувственный рот… Циала напоминала принцессу Ланку, но была много прекрасней и холодней.

Вишневый бархат платья, золотое шитье и горящие тревожными огнями на шее и в волосах рубины создавали ореол таинственности, окутывающий юную женщину. Только сейчас Роман понял, как могут лгать иконы, сохраняя черты лица, но перекраивая, переиначивая характеры живших, любивших и ненавидевших людей в соответствии с отведенной им в Писании ролью. Истинную Циалу можно было назвать по-разному: Царственной, Прекрасной, Несравненной, но никак не Благословенной.

«Она любила власть, эта женщина, — подумал Роман, — власть и себя, а никак не Творца». И все же от нее нельзя было отвести взгляд.

С большим трудом эльф отвернулся от единственной женщины-Архипастыря в истории Церкви и тут же встретил взгляд Великомученика Эрасти. Такие лица не бросаются в глаза, но если каким-то образом на них обратишь внимание, они запоминаются навсегда. Нервные черты поражали почти эльфийской правильностью. Темные, коротко остриженные волосы, глаза цвета зеленоватого янтаря…

Эрасти стоял у открытого окна, откуда открывался вид на закат Черные шпили башен вырисовывались на фоне пылающего неба. Стройный темноволосый человек то ли надевал, то ли снимал кольцо с большим черно-фиолетовым камнем, но мысли его витали где-то далеко. Портрет оставлял странное щемящее чувство — изображенный был обречен и знал это. Он шел на осознанную жертву, но это не имело никакого отношения к исступлению религиозного фанатика. Лицо на портрете казалось смутно-знакомым, и эльфу это не нравилось. Разумеется, изображения Эрасти он видал и раньше, но это было бы слишком простым объяснением.