Темное искушение

Глаза Кирилла недоверчиво сузились.

— I ty ne mog ot ne’ye otbit’sa. [113]

Я улыбнулся.

— Ona sil’neye, chem kazhetsya. [114]

Мила поднялась на ноги и впилась в меня взглядом.

— Овуляция? Это у тебя овуляция, если хочешь знать мое мнение.

Я рассмеялся. Она, должно быть, не поняла «изнасилования» в разговоре, иначе ей было бы что сказать. Мое веселье ушло в пятки, когда я вспомнил, что на ней ничего, кроме моей рубашки.

113

И ты мог от неё отбиться.

114

Она сильней, чем кажется

Мой взгляд стал жестче.

— Иди и надень чертовы штаны, Мила.

Она не обратила на меня внимания. Прямо-таки проигнорировала. Если она думает, что огнестрельное ранение сделало меня таким пассивным, что я бы не потащил ее задницу наверх, она ошибается. Но ее слова на мгновение остановили меня.

— С ним все будет в порядке? — спросила она.

Доктор понимал по Английски, но, к сожалению, не мог перевести для ответа.

— Yesli odin vystrel v ruku ub’yet yego, ya razvedus’ s lyubimoy zhenoy i trakhnu izvestnuyu shlyukhu s vich. Potom pereyedu v sibir’ i budu vyrashchivat’ repu, poka ne umru. [115]

115

Если один выстрел в руку убьет тебя, я разведусь с любимой женой и трахну известную шлюху, заражённую ВИЧ. Потом перееду в Сибирь и буду выращивать репу, пока не умру.

Я громко рассмеялся.

Мила нахмурилась.

— Значит, нет?

— Он сказал, что если один выстрел в руку убьет меня, он разведется со своей любимой женой и трахнет известную шлюху, заражённую ВИЧ. Потом уедет в Сибирь и будет выращивать репу, пока не умрет.

Она закусила губу, скрывая улыбку.

— Он тоже думает, что ты бессмертен.

Я хотел улыбнуться в ответ, но не стал. Я избежал многих смертей. Когда я был моложе, я думал, что даже смерть не хочет меня. Теперь, пробиваясь из морозной Москвы, я обрел железную стойкость к жизни.

— Nyet, kotyonok. [116] Он видел меня в гораздо худшем состоянии, чем сейчас.

Она сглотнула, когда ее глаза скользнули вниз по моей груди, будто она видела шрамы в первый раз. Некоторые следы были длинными и тонкими от контрабандных лезвий за решеткой. Несколько из них были круглыми от выстрелов — один в бок, один в спину, один теперь в руку, и еще один в сантиметре от сердца, которое было шрамом, по которому Мила провела пальцами. Прикосновение заставило мою кожу покрыться мурашками, но тем не менее было теплым.

116

Нет, котенок.

— Кто? — спросила она дрожащим голосом.

Я знал, что она спрашивает. Кто стрелял в меня — кто чуть не убил меня. Но что-то во мне восставал против того, чтобы сказать ей правду. Мила хотела жить в блестящем пузыре. В пузыре, в котором можно было бы выкупить ее отца. В пузыре, где его персонаж выглядел немного темным, но тем не менее блестящим.

Она может многое узнать о том, как он вел дела, когда был мертв. Что он похищал девушек моложе ее и отправлял их в секс-индустрию. Ее пузырь должен был когда-нибудь лопнуть, но я не мог стать тем, кто это сделает.

Я улыбнулся и солгал:

— Никто из тех, кого ты знаешь.

Ее пальцы скользнули по груди, оставляя странное ощущение отсутствия позади. Она отступила назад, давая Кириллу место для установки пакета с кровью. Я молча предупредил его, чтобы он не вливал в капельницу обезболивающие. Я ненавидел то, что они заставляли меня чувствовать. Сначала он жаловался, но теперь привык и просто кивнул.

Мила стояла рядом, словно могла чем-то помочь. До нее я никогда не был источником чьего-либо беспокойства. Мне это было не нужно. И вот я здесь, с четырьмя выстрелами, и все еще жив. Тем не менее, Мила находилась в ударе, пытаясь расспросить Русского о моем состоянии. Я вдруг возненавидел ее беспокойство. Я ненавидел его, потому что это мне нравилось. И последнее ни в коей мере не способствовало этому. Как только она уйдёт, карма оставит меня тосковать по женской любви над тарелкой сырых фруктовых хлопьев.

Мне нужно было остановить эту лавину прямо сейчас.

— Мы оба получили то, что хотели, Мила, — резко сказал я. — Не совсем понимаю, чего ты здесь ждешь.

Услышав мои слова, она отступила на шаг, ее лицо побледнело. Я вдруг возненавидел себя. Что за маленькая ненависть к себе добавилась в эту смесь?

— Хорошо, — пробормотала она. — Тогда я, пожалуй, пойду.

Мила секунду колебалась, прежде чем повернуться, чтобы уйти, будто это последнее, чего она хотела. Я тоже не думал, что это то, чего я хочу. Она бросила на меня мимолетный взгляд в дверном проеме, от которого у меня сжалось сердце, и ушла.

Я задался вопросом, была ли это именно та сцена, которая разыграется менее чем через два дня — проблеск ее светлые волос и короткая встреча глаз, прежде чем наступит грызущее отсутствие.

* * *

Через два часа я рухнул в постель в окровавленных брюках и ботинках. Кирилл сказал, что рана заживет после того, как приму в антибиотики. Он был совершенно уверен, что пуля прошла мимо кости, лишь разорвав мышцы. Каким же самовлюбленным я снова стал. Обычно после этого дня я наслаждался двумя глотками водки и сигарой, хотя сейчас все, что я мог видеть, это разбитое сердце на лице Милы.

Потребность отправиться в ее комнату терзала меня, но я подавил этот порыв. Я уже однажды извинился перед ней. Другого во мне не было. Не говоря уже о том, что сейчас, за тридцать часов до того, как я убью ее отца, это бесполезно.

Я был уверен, что она все равно не примет меня, и я никогда ни о чем не просил в своей жизни — даже когда был ребенком, живущим на улице. Я просто брал то, что хотел. К сожалению, у Милы не было ни горсти рублей, ни буханки хлеба. Она просто должна была обладать чувствами и какой-то магической властью надо мной, которая не позволила бы мне причинить ей боль — очевидно, даже эмоциональную.

Я никогда не буду умолять.

Но это первое, чего я хотел.

Я заснул с мыслью, что увижу Милу на улице. Я просто возьму ее на руки и отнесу в дом, в свою Русскую крепость, где накормлю ее хлопьями, чтобы она никогда не смогла уйти.

Меня разбудило легкое движение на матрасе. И снова я понял, кто это. Давление в моей груди ослабло, когда Мила скользнула в постель рядом, положила руку мне на грудь и голову на плечо.

Совершенная маленькая мученица лежит в объятиях своего палача. У меня имелась работа, и она была шахматной фигурой, необходимой для победы. Проблема состояла в том… что я не думал, что смогу когда-нибудь отпустить ее.

Глава 45 Мила

Quatervois — перекресток.

Я горела в адском пламени. Это единственное, что объясняло жар, поглощающий изнутри. Хотя ад не должен был быть таким привлекательным… или пахнуть, как русский лес, и подходить так же хорошо, как Armani.

Однако он содержал слабый запах крови.

Я зажмурилась от солнца, льющегося в окно. Яркий утренний свет был затенен только телом Ронана, которое, конечно же, было воплощением самого адского огня.