Темные воды Тибра

Гости насупленно молчали.

– Вы хотите загладить старый грех своего города перед храмом. Вы думаете, что мне, как варвару, неизвестна история вашей славной страны, и я не знаю, что некогда ваши предки, фокидцы, сами участвовали в ограблении сокровищницы Дельф, и три вазы из четырех подаренных Крезом уже украли и превратили в монеты. И так же, как меня, толкнули ваших предков на это преступление, нужды войны.

Гости молчали.

– Крез пожертвовал Аполлону четыре огромных серебряных сосуда. Четыре, а не один. И с тех пор ваш город преследуют неудачи.

Гости опустили головы как по команде.

В триклиний вошел Лукулл и остановился у входа, не желая мешать разговору.

– Хорошо, что ты здесь, иначе мне бы пришлось за тобой посылать.

Легат вытянулся, показывая, что готов к службе не только всякой, но и немедленной.

– Ты возьмешь когорту, ту, что ходила в Дельфы, и навестишь Олимпию и Эпидоры. Гортензий не смог одним разом очистить все сокровищницы Центральной Греции. Так ты закончишь работу.

– Я…

– И сделаешь там то, что уже было сделано в Дельфах. Улов, я думаю, будет беднее, но и малая добыча, это добыча.

– Варварство, это же варварство, – прошептал один из фокидцев, не смея поднять глаза.

– Беру пример с ваших союзников. Фракийцы, большие друзья Повелителя Азии, или как там зовут этого очень массивного человека в звериной одежде, только что, как мне доносят, обойдя позиции Бруттия Суры, вторглись в Эпир и сожгли храмы Зевса в Додоне. Варвары там, варвары здесь. Варвары воюют с варварами.

– Фокида не поддержала Митридата, – прошептали греки.

– Потому что боится меня, будь вы подальше от моих легионов и ближе к ордам понтийца, присягнули бы ему. Убирайтесь отсюда. Без вазы Креза, я не отдам вам ее, потому что ее уже не существует в природе. Она была такая огромная, что Гортензию пришлось там на месте разрубить ее на четыре части, дабы не разворотить вход. Как я подозреваю, ваши предки оставили ее нетронутой, только потому, что не смогли вытащить. Она была самая большая.

Печальная троица медленно двинулась к выходу.

– Постойте! Это еще не все. Я хочу сделать вам одолжение. Я избавляю вас от серебра, которое вы тащили сюда, чтобы выменять его на вазу. Отправляйтесь домой налегке. И с чистой совестью. Фокида больше не виновата в том старинном ограблении Дельф.

Глава шестая Архелай

86 г. до Р. Х.

669 г. от основания Рима

Тиран Аристион был маленький, кряжистый, с торчащими черными волосами, с большой ямкой на подбородке, что в обычной жизни говорит о веселом и добродушном нраве человека. Сейчас командующий обороной Афин был мрачен, в состоянии еле сдерживаемой ярости. Они стояли вместе с Архелаем, командующим понтийцами, присланными Митридатом для поддержки гарнизона, на крайней башне левой Длинной стены и наблюдали, как римляне затягивают петлю на шее обороняющегося города.

Во время неразберихи, созданной появлением двух сотен прокаженных в пирейском порту, когда никакие корабли не решались войти в порт, а очень многие бежали, даже толком не разгрузившись, римляне сумели укрепиться в двух прибрежных каменных складах, поставили там катапульты, подожгли хранилища с шерстью, под прикрытием дыма десантировали два манипула и практически завладели большей частью набережных построек.

Выбить их было можно, только лишь бросив в контратаку несколько тысяч понтийцев, а те никак не решались обнажить мечи против больных священной, как считалось на Понте Эвксинском, болезнью. Пришлось набирать добровольцев из афинских греков, не склонных именно к этому суеверию, – очистка от несчастных разлагающихся ходячих трупов отняла много времени, и Сулле, притом что его флот отнюдь не господствовал на море, кораблей у него было в разы меньше, чем у Митридата, удалось блокировать гавань Пирея с помощью просочившихся берегом пехотинцев и стрелков. И теперь никакая контратака не дала бы никакого результата, кроме горы трупов контратакующих, их бы свободно расстреливали из каменных укрытий.

Да и большого количества свободных сил не было, потому что большая часть понтийцев была занята на длинных стенах, Сулла, что называется, нашел им работу, затеяв строительство гигантских осадных башен.

А грекам хватало забот на стенах Афин.

Сулла то там, то там организовывал имитационные штурмы, проверяя реакцию защитников. И на эти провокации опасно не реагировать, ибо любая имитация штурма может превратиться в реальный штурм, не окажись в том самом месте на стене должного количества защитников.

– Не знаю, поймешь ли ты, но у меня такое впечатление, что боги за что-то обижены на нас, – сказал Аристион.

Архелай продолжал внимательно изучать картину набережной, портовых сооружений, гнев богов его тоже страшил в определенной степени, но он всегда считал необходимым прикинуть, что можно сделать, прибегая к сугубо человеческим возможностям.

– Вспомни, за последнюю неделю мы сделали четыре вылазки, даже, вернее, попытки вылазки. Три я, один раз ты.

– Мои воины наткнулись на организованный отпор, как будто нас ждали, пятьдесят человек были расстреляны в упор, едва оказались на открытой местности.

– У нас было что-то похожее.

– Я решил, что мне не повезло, – сказал Архелай, после твоих слов я понимаю, что решил неправильно.

Лицо Аристиона исказила злая гримаса, выражение лица сделалось несчастным и неосмысленным. В глазах понтийца же, наоборот, появилось движение мысли.

– Если бы боги перешли на сторону Суллы, я бы огорчился, Аристион, люди бессильны, если существа высшие перестают оказывать им благосклонность.

– Мы приносим жертвы, и…

– Но в данном случае, мне кажется, дело не в божественном вмешательстве.

Аристион показал всем видом – слушаю.

– Подготовь еще одну вылазку. Собери тысячу или две гоплитов, чтобы было похоже, что это всерьез. И собери всех своих шпионов и наушников, они шныряют у тебя по городу, выслушивая и вынюхивая, не замышляет ли кто из горожан тайком открыть ворота римлянам.

Грек поморщился.

– Без таких людей нельзя.

Архелай улыбнулся.

– И я так считаю. Так вот, собери этих полезнейших помощников и расположи незаметно поблизости, в зарослях, за углами домов. Пусть следят, не отправиться ли из-за городских стен в сторону римского лагеря какая-нибудь стрела, выпущенная неизвестно кем из укромного места.

В глазах Аристиона тоже мелькнула мысль.

– Я понял тебя! Лазутчик.

– И явно не один.

– Я…

– А для верности, в последний момент объяви, что вылазка будет в другом месте, и скомандуй, чтобы твои гоплиты срочно туда переместились. А соглядатаи при этом пусть не спускают глаз с пространства над стенами.

Внизу, там, в тесноте пирейских улиц, раздался какой-то шум. Трудно было разобрать, что там происходит.

Вились медленные дымы. По узким кривым улочкам передвигались группы понтийцев, как если бы группы насекомых ползали среди мелких камней.

Не только реально руководить боем, но даже хотя бы приблизительно понять, кто кого атакует, было невозможно.

Кажется, вот это, толпа человек в двести, это люди Архелая, и они, видимо, прорываются к берегу. Если выйдут к причалам, собственно, это будет означать, что римская оборона прорвана.

Блокаде конец.

Но тогда туда, на подмогу, надо срочно послать еще людей!

Аристион показал союзнику – видишь.

Тот только пожал плечами.

Ощущение полнейшего бессилия заставило Аристиона бить кулаками по камню. Вроде бы прорвавшиеся почти к набережной люди вдруг почему-то бросились куда-то в сторону.