Тень Альбиона

Мисбоурн явно дразнил Уэссекса, но сейчас герцог находился не в том состоянии духа, чтобы спокойно сносить провокации.

— И упустить возможность допросить одного из доверенных агентов Талейрана? — огрызнулся он. — Или выяснить, кто еще вовлечен в этот заговор?

Шарль-Морис де Талейран-Перигор — мясник с ликом ангела и манерами самого Сатаны — возглавлял тайную полицию Бонапарта. Ему подчинялся даже генерал Савари. Талейран родился полвека назад в знатной французской семье и пострадал от этого сословия не меньше любого обнищавшего крестьянина. Сперва он был искалечен из-за неосторожности кормилицы, а потом бездушные родители лишили его наследства в пользу младшего брата и вынудили сделать церковную карьеру, к которой он не чувствовал ни малейшего призвания, — и потому Талейран сделался ярым поборником революции, освободившей его от обета священника. Он занял весьма высокое положение в кровавых революционных советах и умудрился уговорить Наполеона Бонапарта — тогда всего лишь первого консула — предоставить ему еще большую власть. Теперь же Талейран являлся отравленным шипом в лапе английского льва, и его возможности простирались столь же широко, как и его амбиции.

— Мир, ваша милость, — Мисбоурн вскинул изящные белые руки, показывая, что сдается. — Убийцу следует взять, и взять живым, если кому-нибудь будет по плечу такой подвиг. Остается лишь один вопрос: кого мне послать туда, чтобы он был вхож в эти круги. Лучше без крайней необходимости не прищемлять хвост леди Роксбари — вы ведь с ней как-то связаны, если я правильно припоминаю?

— Маркиза — крестница моей бабушки и моя нареченная невеста. Полагаю, когда-нибудь я должен буду на ней жениться, если мы оба проживем достаточно долго, — коротко сообщил Уэссекс. Он пожал плечами. Вряд ли Мисбоурн не помнил этой небольшой подробности; начальник Уэссекса отличался феноменальной хваткой, когда речь заходила о подробностях, и эта способность не раз помогала ему преодолевать грань, отделяющую победу от поражения, во множестве закулисных состязаний. — Позвольте мне отправиться туда. Думаю, если кто и вправе нанести визит леди Роксбари, так это я.

— Вы должны быть у Роксбари к завтрашнему вечеру — а еще лучше, если б вы попали туда сегодня, — указал Мисбоурн.

Мункойн находился в графстве Уилтшир, почти в дне пути от Лондона, если ехать в карете. Но мысль о том, что имя его семьи может быть скомпрометировано — хоть и косвенно, — не позволяла Уэссексу, как бы ни был он измотан, перепоручить завершение этой охоты кому-либо другому.

— Дайте мне экипаж и кучера, и я буду там завтра к закату, — сказал Уэссекс — Верхом я добрался бы быстрее, но я скакал на Стриже от самого Дувра, и бедолага совсем обессилел.

— Когда-нибудь вы вместо лошади загоните себя, — заметил Мисбоурн. — Ну что ж, отправляйтесь в Уилтшир и поймайте этого француза. А потом посмотрим, какую еще игру мы можем затеять.

Всю дорогу Уэссекса преследовали неприятности, начиная от захромавшего в каких-нибудь десяти милях от Лондона коренного и заканчивая сломавшейся осью, так что герцог прибыл в Мункойн лишь на следующее утро после обещанного срока — на нанятой лошади, намного опередив свой багаж.

Уэссекс задержался в селении Мунфлит, остановившись в гостинице «Зеленая дева» — только для того, чтобы осведомиться о дороге, в чем он на самом деле не нуждался, и собрать слухи, в чем очень даже нуждался. Так он выяснил, что традиционный весенний прием маркизы проходит как обычно, с роскошными дорогостоящими фейерверками и увеселениями. Хотя леди Роксбари приболела, и некоторое время состояние ее здоровья внушало серьезные опасения, и хотя менее недели назад во время прогулки она столкнулась с бристольским почтовым фургоном, потеряв при этом свою знаменитую упряжку гнедых, ныне ее светлость, как утверждали, чувствовала себя прекрасно. На самом деле, вот буквально сегодня вечером ее светлость устраивала бал-маскарад. Это не очень порадовало герцога. На бал-маскарад мог заявиться кто угодно — туда было приглашено почти все графство, должны были приехать и множество гостей из Лондона, — а потому еще один человек вряд ли привлечет чье-либо внимание, даже будь он наемным убийцей, работающим на французов.

Не в этом ли и заключался план Роксбари?

В груди Уэссекса бушевал гнев, и подогревали его не столько теплые чувства, которые герцог испытывал к своей нареченной невесте, сколько верность его своему классу. Он страстно желал схватить убийцу — но еще сильнее он желал решить (по крайней мере, для себя) вопрос вины или невиновности маркизы. Час спустя, въезжая на длинную подъездную аллею Мункойна, Уэссекс лишь об этом и думал.

В лучах утреннего солнца северный фасад Мункойна, облицованный белым камнем, сверкал и искрился. Крыша здания была окаймлена скорчившимися каменными фигурами, выглядящими так, словно они готовы в любое мгновение распахнуть крылья и взлететь, — по крайней мере такими они представлялись ревнивому оку Уэссекса. Три поколения владелиц Роксбари так расширили дом, что теперь он мог соперничать с Бленхеймским дворцом.

Уэссекса впустили в дом, но сообщили, что леди Роксбари сейчас не принимает посетителей, — и настроение герцога испортилось окончательно.

Сара беспокойно ворочалась в полусне, чувствуя горечь во рту. В объятом дремой сознании теснились причудливые картины: странные лошади, украшенные плюмажами, черная лакированная повозка с фонарями. Она… Она…

Она — Сара.

Но это имя сопровождали совершенно не сочетающиеся образы: застенчивая молодая женщина в замшевом костюме и накрашенная леди в шелках и драгоценностях.

Кем из них была она? Кто из них — Сара?

Сара застонала и открыла глаза. Над головой у нее был натянут незнакомого вида шелковый балдахин с золотой бахромой. Воспоминания недавнего прошлого сталкивались у нее в сознании, и это вызывало столь мучительное головокружение, что молодая женщина тихо расплакалась.

Она помнила происшествие на дороге — да, его последствия явственно ощущались до сих пор, — визг покалеченных лошадей и вопли пострадавших пассажиров отзывались мучительной болью в голове. Все, что было раньше, скрылось за завесой беспамятства, но последующие события помнились относительно отчетливо: миссис Булфорд — в ее доме она пришла в себя; человек по имени Фальконер — слова его были полны горечи, а в тоне звучали гнев и досада; возвращение в экипаже к ней — к ней ли? — домой.

«Это не мой дом, — с леденящим страхом подумала Сара. — Я не отсюда». Но нет, она конечно же отсюда. Конечно. Все ей так говорили… по крайней мере, так ей помнилось.

Сара села и потянулась, распрямляя мышцы, протестовавшие против нескольких дней бездействия. Девушка протерла глаза; пышные рукава из прекрасного муслина заставили Сару повнимательнее приглядеться к собственному наряду: тончайший муслин — такая ткань называлась «покрывало монахини» — был искусно вышит и собран в складки. На эту воздушную и очень дорогую ночную рубашку, в которую она была сейчас облачена, ушли десятки ярдов ткани. Сара, словно зачарованная, в оцепенении уставилась на свой рукав. Он казался каким-то неправильным — недурным, но неуместным, словно лягушка в маслобойке…

Подстегиваемая беспокойством, Сара спустила ноги с кровати и встала, но ей тут же пришлось вцепиться в тяжелый полог, чтобы удержаться на ногах, — так сильно у нее закружилась голова. Отдышавшись, девушка принялась оглядывать пустынную комнату.

Висящий над камином портрет неуклонно притягивал ее взгляд; с картины на Сару взирала женщина в исключительно нескромном платье и с лицом, набеленным до такой степени, что оно превратилось в маску, — и во взгляде ее читался тот же вызов, который Сара видела в зеркале каждый раз, когда только удосуживалась туда заглянуть. Кто это — какая-то ее родственница? Накрашенная женщина сжимала в унизанных перстнями пальцах ключ, кинжал и розу; все эти предметы ни о чем не говорили Саре.

Рука молодой женщины словно сама собою скользнула к груди, но пальцы не обнаружили успокаивающей выпуклости отцовского кольца.

Кольцо!

Мгновенно позабыв обо всех прочих тревогах, Сара принялась перерывать комнату. Она успокоилась лишь после того, как отыскала кольцо в ящичке комода, стоявшего рядом с кроватью. Быстро справившись с хитроумной оправой, женщина повернула черный камень и облегченно вздохнула, когда ее взгляду открылись Королевский дуб и единорог на серебристом поле. Что бы там ни скрывали от нее, но это воспоминание было истинным.

Синяя лента, на которой она носила свой талисман, исчезла. Сара нерешительно принялась примерять кольцо; в конце концов оно подошло на указательный палец левой руки. Ну что ж, по крайней мере это сокровище осталось при ней.

Но откуда у нее подобные мысли? При ней все, чем она владеет, и главное — ее дом, Мункойн.

Сара потерла ноющие виски. Чуждая роскошь соблазняюще смотрела на нее со всех сторон, но жадный взгляд женщины был устремлен к окну, за которым в лучах полуденного английского солнца сверкал изумрудом парк Мункойна, искусно имитирующий лесную глушь.