Тень Азраила

Щелкнул английский замок, и Ардашев вошел внутрь. Комната казалась достаточно большой. Она хоть и была обставлена по-европейски, но все же сохраняла восточный колорит. Такое ощущение создавал и цветастый персидский ковер, покрывающий лишь часть пола, и простенький натюрморт на стене, изображающий вазу с букетом красных тюльпанов. В углу располагался письменный стол с деревянным креслом. Немного правее – журнальный столик и три мягких стула. У самой длинной стены – широкий диван, который, очевидно, раскладывался и превращался в роскошную двуспальную кровать. А напротив – камин. Вот он-то и заинтересовал статского советника, который закрыл дверь на ключ и начал раздеваться.

Оставшись в одном исподнем, он вынул из бювара два листа почтовой бумаги, скрутил их в тугую косу, взял лежащие на портале спички, открыл задвижку и просунул внутрь голову. Затем он перевернулся и лег на спину; теперь его глаза были обращены вверх. Клим Пантелеевич зажег спичку и поднес к импровизированному факелу, которым освещал дымоход. Когда огонь начал подбираться к пальцам, он бросил догорающую бумагу на мраморную предтопочную плиту и выбрался обратно. Нетрудно себе представить, во чтобы превратились бы его белоснежная сорочка, светлый пиджак и брюки, если бы он не снял их перед тем, как начал изучать устройство английского камина. Во всяком случае, ему довольно долго пришлось смывать с себя сажу в туалетной комнате. Облачившись в костюм, Ардашев замкнул дверь и, выбрасывая вперед трость, с довольным видом прошествовал по коридору, к лестнице. Он торопился. Ему еще предстояло купить чемодан, заехать к жестянщику и успеть вернуться к обеду домой, где его ожидал Байков.

X

На северо-восточной окраине персидской столицы, в неприметном и малопривлекательном квартале одного из переулков, примыкающих к Хиабан-Шени, в доме под «красным фонарем» разговаривали два человека. Старшего из них явно тяготило нахождение в таком злачном месте. И наверное, поэтому во время беседы с его лица не сходила гримаса неудовольствия. Брезгливо оглядевшись по сторонам, он проговорил:

– И все-таки я не понимаю, отчего выбран именно этот вертеп.

– Здесь совершенно невозможно установить слежку. Каждая комната – отдельное помещение, которое никак не сообщается с другими. Но если даже представить, что вас или меня заметят на выходе, то никому не придется объяснять причину нашего появления в этом заведении. Можно даже просить свидетеля не распространяться об этом. Да и кто поверит, что два вышедших отсюда мужчины битый час говорили друг с другом вместо того, чтобы наслаждаться прелестями жриц любви?

– Пожалуй, вы правы. Однако почему вы решили, что меня могут интересовать бумаги персидского правительства. И зачем мне их секретный план? Вам не кажется, что вы обратились не по адресу?

– Как раз наоборот. Сумму, которую я хочу получить, сможете заплатить только вы. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, на кого вы работаете. К тому же, насколько мне известно, вы имеете непосредственное отношение к этим документам. И когда они окажутся у вас, вам не придется ничего менять в своих планах. Вы можете оставить все как есть.

– Допустим. Но где гарантия, что вы не сделали копии и завтра не предложите их другой стороне?

– Для меня это больший риск.

– Почему?

– Давайте опустим эту тему.

– Много бы я дал, чтобы узнать, каким образом они попали к вам в руки. А вы не боитесь, что я донесу на вас вашему начальству?

– Ни одна душа вам не поверит. Все посчитают это провокацией. Я даже могу представить, как будет смеяться наш посол, которому сообщат, что я во время встречи с вами – и где? О боже! В «тараб-ханэ» [91] – предложил купить у меня секретный план, разработанный заговорщиками из правительства Мустафиоль-Мамалека. Чушь. Не правда ли?

91

Тараб-ханэ (перс., ирон.) – дом радости, дом увеселений (прим. авт.).

Визави пожал плечами.

– Как сказать…

– Да вам и не выгодно вредить мне, потому что вслед за этой первой частью нашего сотрудничества придет и вторая.

– Соблаговолите пояснить, сударь.

– Извольте. Вы сумеете убедиться, что большая часть документов представляет собой копии, выполненные под копирку. Очевидно, их готовили для обсуждения среди широкого круга лиц, и, вероятно, один из них оказался предателем. Но кто он? Возможным ответом на этот вопрос будут несколько листков, написанных от руки. В принципе вы сможете найти изменника по почерку. Но это займет уйму времени, да и обидит остальных участников заговора, у которых придется отбирать образцы письма. К тому же мы не знаем, насколько лазутчик сумел изменить почерк. А потому я – за дополнительную плату – просто назову вам его имя. Но все это произойдет только после того, как мы договоримся о первой сделке.

– И сколько же вы хотите за так называемый план?

– Десять тысяч франков.

– Сколько?! Да вы с ума сошли, сударь! У меня нет такой суммы. За эти деньги можно купить весь кабинет министров.

– Ничего не поделаешь, война, – вздохнул собеседник.

– А сколько вы запросите за имя этого… письмоводителя?

– Пятнадцать.

– Пятнадцать! Неслыханно! В сумме получается двадцать пять!

– Ого! Да вы умница! У вас хорошо с арифметикой! Но только, пожалуйста, не делайте круглые глаза, не надо. Мы не в театре. Вы, надеюсь, понимаете, что я внимательнейшим образом ознакомился с текстом плана. Жалкие двадцать пять тысяч франков – малая капля среди моря банкнот, которые потекут в местное казначейство сразу после того, как Персия объявит войну России и Англии. Там речь идет о миллионах марок!

– А где гарантия, что вы назовете именно того, кто и в самом деле собрал все документы? А что если это совсем не тот человек, чьей рукой это написано? Тогда что?

– А я и не собираюсь давать вам никаких гарантий. Я не банк. Не хотите, не верьте. Дело ваше.

– Хорошо. Допустим, я вам поверю. Но тогда поясните, на основании каких источников вы пришли к выводу, что этот человек работает на русских?

– Ишь чего захотели? Чтобы я открыл вам все карты?

– А что, если вы блефуете?

– Но я же пояснил вам: сличите его почерк и убедитесь. Что непонятного?

– Но сумма, согласитесь, немаленькая…

– Она гораздо меньше, чем следовало бы с вас получить. Ваше счастье, что я спешу.

– Мне надо подумать.

– Пожалуйста. У вас уйма времени. Целых два дня. А в понедельник вечером, ровно в шесть, вы принесете все целиком – да-да, я не оговорился, все двадцать пять тысяч франков – в заброшенный караван-сарай, который находится в ста шагах отсюда, за старым кладбищем. Деньги положите в правую, пятую нишу от входа. А в третьей нише слева от двери вас будет ждать заветный кожаный портфель со всеми материалами. Запомнили?

– Право, сударь, вы изволите так говорить со мной, точно я уже согласился на ваши условия. Нет, я считаю, что ваши сведения стоят гораздо меньше. – Он демонстративно зевнул и добавил: – Да и нет у меня сейчас таких денег.

– Как знаете, – вставая, проговорил мужчина. – Я ведь не случайно выбрал именно понедельник. В этот день я уезжаю. К сожалению, один. Ну да ладно. Может, это и к лучшему… Мне чертовски надоела эта страна. Пожалуй, трудно подыскать в мире другое место, которое летом так напоминает ад. Здесь все плохо. Даже проститутки ленивы и неповоротливы. Они совершенно за собой не следят. И вообще, мне прискучили женщины с длинными мясистыми носами и короткими ногами. Я хочу поить шампанским белокурых красавиц с умопомрачительными декольте, высоких и смешливых. Поверьте, я уеду в любом случае, независимо от наличия двадцати пяти тысяч. Моя ссылка закончилась. Однако я не забуду про этот злосчастный портфель и при первом же удобном случае извещу русское посольство о его местонахождении. Представляю, что здесь начнется!.. Вот и все. А теперь, – он щелкнул крышкой часов, – я должен торопиться. До свидания, до понедельника. – И повернувшись, добавил: – В этот день мне всегда везет…

XI

Клим Пантелеевич поднялся и зашел в дом, чтобы сварить себе еще одну чашку кофе. Обычно это делал Ферох, но и на этот раз он его отпустил к семье.

Надо признаться, что процесс приготовления этого напитка вызывал у бывшего адвоката удовольствие. Это ведь только кажется, что сварить кофе легко. На самом деле это не так. Многое, безусловно, зависит от зерен. В Персии кофе не растет, и его привозят из османского Эль-Иемена. Сорт «мокко» – лучший. Эти мелкие зерна попали в Аравию из Эфиопии. Он выращен в горах на искусственно вырезанных террасах гор, превращенных заботливыми руками рабов и крестьян в сады-плантации. Именно из Южной Аравии голландцы еще в XVII столетии вывезли кофейные саженцы в Индонезию, а уже потом – и на Ямайку.