Тень луны

Пробыли они у отца Иринарха неделю. В покое, в чистоте духа.

– Считай, лучшее время за последние годы, - сказал на обратном пути Сабуров. И он был прав.

7

Аршилов вновь улетел в Швейцарию с дипломатическим паспортом и портфелем, набитом "брюликами", драгоценными панагиями и тремя редчайшими иконами, оценочная стоимость которых переваливала за миллион долларов. Наркоденьги не пахли. Остановился он, по иронии судьбы, в цюрихском отеле "Сант-Готар", в том же номере, где несколько лет назад провел пару дней и Кононов. Неудобств не испытывал. Город шпионов, банкиров и аферистов предлагал любые возможности. И для хранения, и для реализации ценностей, и для обмена конфиденциальной информацией с грифом: "Секретно". А оставшийся в Москве Споров вызвал к себе своего заместителя - Литовского.

– Леня, - сказал он ему, выслушав доклад.
– Хрен с этим Хмурым, будем его топить. У нас есть запасной вариант, а повесим все равно на Хмурого. Запомни, Леонид Аркадьевич, нет такого человека, которого было бы нельзя купить, обмануть или, на худой конец, размазать по стенке. Был один, но и того распяли.

– Как бы, Геннадий Анатольевич, нас вскорости самих не размазали, отозвался Литовский.
– Время наступает хмурое. У Лозовского коленки трясутся.

– А что? Я готов вновь встать по стойке смирно и доложить: Служу Советскому Союзу! Главное не паниковать. Можно и в храме постоять со свечкой, на всякий случай. И в мечеть вползти, коли талибы подойдут к Саратову. А в Панаме всегда фазенда найдется, где проведешь старость. Старость - не гадость, было бы на что взять радость.

– Поэт ты, Геннадий Анатольевич, прямо Иосиф Бродский.

– Я человек русский, а не поэтический. Тащи сюда Тарланова, пора кончать с этой депутатской неприкосновенностью. Так нам завещал великий Ленин. Вот был у нас в конторе один парень - Коля Сабуров, да ты его наверняка знаешь. Мы с ним даже дружили. Вместе дворец Амина брали. Но он в запас ушел, растратился, а я - действующий. Скоро генерала получу. Его не купили и не размазали, нет. Обманули. Вернее, сам себя обманул - ушел в религию. Думает, спасется? Ложь это все, та же иллюзия. Нету ничего ни впереди, ни позади нас. Я не атеист, атеисты борются с Богом, значит, уже признают его присутствие. Я - язычник. Мой язык - мой бог, им кого хочешь заговоришь и за собой поведешь. Правильно я говорю, Леня?

– Ты Гена, хоть и мой начальник, но дурак. Чего ты со мной откровенничаешь о своей душе? Мне плевать.

Литовский улыбнулся, Споров тоже. Оба друг другу уже изрядно надоели, но дело связывало. Помолчали.

– Ладно, - произнес, наконец, Споров.
– Давай заканчивать операцию. Пора разбивать окна и впустить немного пурги.

8

В тихом полупустом ресторанчике в одном из спальных районов Москвы за столиком сидело четыре человека: двое мужчин и две женщины. Красное грузинское вино, фрукты, легкая закуска, омары. Некоторая неловкость, возникшая в самом начале, уже прошла, сейчас можно было расслабиться, поднять тост. Людмила Гринева пригласила сюда свою подругу Свету, бывшего мужа Отара Мголаблишвили и Игоря Кононова. Мужчины еще в зале успели обменяться несколькими фразами, теперь предпочли любезно ухаживать за дамами.

– И все-таки, что мы сегодня отмечаем?
– спросил Отар, приподняв бокал и выжидающе поглядывая на Милу.

– Я выхожу замуж за Игоря, - очаровательно улыбнувшись, ответила она. Откуда-то из глубины зала доноситься тихая музыка. Услужливый официант принес жульен из шампиньонов в маленьких вазочках.

– Это правда?
– спросила Света, переглянувшись с Игорем.

– Первый раз слышу, - отозвался тот, невозмутимо наливая себе и ей кахетинское.
– Впрочем, может быть, я чего-то упустил за мирскими заботами.

– Ну ладно, шутка. Все мужчины такие глупые, когда их ошарашиваешь! засмеялась Мила.
– Просто мне хотелось вас видеть. И отдохнуть. А новость действительно есть. Потом скажу.

– Невозможная женщина, как я ее терпел?
– с нарочитым вздохом сказал Отар.
– Выпьем за Грузию. Чтобы она стала свободной от Шеварднадзе.

– Хороший тост, - согласился Игорь.
– Но чтобы быть последовательным, придется поднять пятнадцать бокалов.

– А чего нам стоит?

– Вы забываете, что среди вас женщины, а их не интересует политика, вмешалась Мила.

– Выпейте за любовь, свободную от семейных уз. Коли они так тяготят всех мужчин.

– Я думаю, дело в другом, - вступила в дискуссию Света.
– Любовь вообще и никогда не может быть свободной, если отбросить простую физиологию. Любовь всегда клетка, а птички рвутся на волю, чтобы вновь угодить в западню.

– Прекрасно, но кончим мудрствовать, - сказал Отар.
– За женщин!

К этому присоединились все. Неожиданные встречи тем и приятны, что они легки и ни к чему не обязывают. Можно уйти, а можно остаться. Но в этом случае, сидящие за столом люди чувствовали друг к другу какую-то особую теплоту и дружелюбие. Благодаря Миле, которая действительно казалась невозможно-необыкновенной женщиной - загадочным сфинксом с синими кристаллами глаз, ставящих проходящих мимо нее путников в тупик своими вопросами. Она была весела, умна, игрива, обворожительна. Света же, напротив, оттеняла ее невозмутимым спокойствием и рассудительностью. Отар и Игорь обменивались шутками, остроумными репликами, слегка подтрунивая друг над другом. Вечер удался на славу.

– А я ведь чуть не забыла - зачем собрала вас?
– в какой-то момент произнесла Мила.
– Я уезжаю. Не сейчас, месяца через полтора. А Париж. Буду теперь там работать, в крупном издательстве.

– И конечно, эту работу тебе подыскал папочка?
– спросил Отар, нисколько не удивляясь.

– Отнюдь. Мои способности оценили другие.

– Я всегда говорил, что ты талантливая журналюжница.

– А ты что скажешь?
– Мила посмотрела на Игоря.

– Что же сказать? Если это необходимо - вольному воля.

– Как птичка из той клетки, - добавила Света.

– И никакого сожаления?
– теперь Мила смотрела на Игоря так, будто они остались за столиком одни. Наверное, так и было. И так часто бывает именно в толпе, в уличном гаме, когда двое - составляют островок или бастион неприступности. Уединение гораздо сильнее, если оно происходит на людях.

– Пойду-ка я посещу места не столь отдаленные, - сказал Отар, поднявшись из-за стола.
– Тюрьму народов.

– Сожаление?
– произнес Игорь. Нет, не то слово. Но если я скажу: оставайся, что из этого выйдет? А жить в Париже я не хочу и никогда не буду.

– Жаль, - коротко ответила Мила. Она отпила из своего бокала, затем повернулась к Свете и о чем-то нелепом и смешном заговорила с ней, но Игорь не слушал. Он встал и отправился вслед за Отаром.

В туалете очень приторно пахло лавандой, будто тут распустился цветник.

– Курить будешь?
– спросил Мнголаблишвили.

– Я же не курю.

– Вот что я тебе хочу сказать. Эта женщина еще многих растерзает, как пантера. На нее хорошо любоваться издалека, это я давно понял. Думай сам, подсказывать не буду. А теперь о главном. Это хорошо, что я тебя встретил. Но в любом случае бы разыскал сам. Против тебя готовится акция. Кому-то ты очень сильно перешел дорогу. Брать будут руоповцы, естественно с наркотой, которая у тебя окажется в кармане. Не знаю - когда. Может быть, завтра, может, через месяц, в новогоднюю ночь. Аршилов хотел подключить к этому делу наш отдел - все-таки мы занимаемся наркотиками, но мой шеф, Воронов, наотрез отказался. Ни он, ни я в грязные истории не путаемся. Потому и уважают. Аршилов надулся и ушел ни с чем. Но ему вскоре самому хана. А теперь пошли к дамам, заждались небось.

– Спасибо, Отар, - произнес Игорь, выходя следом.

– Вах!
– махнул рукой тот.

В зале Кононов задержался, поскольку увидел сидящего в кресле возле пальмы Рудольфа Шальского. Тот как всегда улыбался полным ртом золотых зубов и выглядел респектабельнее Клинтона.

– Ты чего здесь делаешь?

– А у меня тут встреча. С одним деятелем, - ответил Шаль, пожимая руку.

– Тебе же надо в песок зарыться и носа не казать, дышать через трубочку. А если водочные короли отыщут?