Тень предателя

— Я уже еду.

Перед домом Бредли Мазер, выйдя из такси, долго смотрел на окна второго этажа.

— Пойдём, — наконец сказал ему Стейнберг.

— Я не знаю, что сказать Джанет.

— Ничего не говори. Или скажи, что соболезнуешь ее горю и готов собственными руками удушить этого ублюдка.

— Если бы он попался нам в руки, Боб, что бы ты с ним сделал?

Стейнберг переместил чемодан Луизы из одной руки в другую.

— Пошли, подобные речи ни к чему не приведут.

Мазер вслед за ним стал подниматься по ступенькам крыльца.

— В первобытные времена все обстояло куда проще, не так ли? Тело убитого съедали всем племенем. И это считалось справедливым. Но человек не должен убивать себе подобного. — В вестибюле, ожидая, когда откроется дверь после сигнала домофона, Мазер добавил: — Это одно из достижений цивилизации, не так ли? Способность убивать себе подобных.

— Глупости, — ответил Стейнберг. — Людям нравится убивать, когда они считают, что так нужно. Иного объяснения войнам и прочему кровавому безобразию нет. Казалось бы, понимание того, что и они смертны, должно останавливать их? Все наоборот.

Замок щелкнул, дверь отворилась, и они стали подниматься вверх по лестнице. Мазер не помнил, чтобы Стейнберг когда-либо разговаривал с ним так откровенно. Луиза сердечно обняла сначала мужа, потом Мазера, ее переполняли чувства, глаза покраснели от слез. Смерть для нее была чем-то личным, как, впрочем, и жизнь: во всем было чувство плоти. Луиза жила всеми своими эмоциями, их пикантностью, радостью и удовольствиями, что неведомо было Мазеру и чего он так никогда и не испытал. Иногда Луиза даже отталкивала его тем, что, как очень немногие, принимала его таким, какой он есть. Сейчас он искренне ответил ей на ее объятия, поборов в себе болезненнее чувство собственного несовершенства.

В гостиной было многолюдно. Прилетели братья Питера из Чикаго, сообщила Мазеру Луиза. Они уедут сразу же после панихиды, Питера кремируют. Из Бриджпорта прибыла семья Джанет. Доктор Бауэр тоже был здесь…

Вышла Джанет. Она протягивала всем руки, но тело ее, казалось, оковано броней. Прикосновение ее холодных рук, словно ищущих тепла в его рукопожатии, глубоко тронуло Мазера. Он попытался растереть ее холодные пальцы, прежде чем поднести их к губам, бесконечно радуясь тому, что вызвал в них чуть заметную пульсацию жизни. Только отняв руки, Джанет отважилась посмотреть ему в глаза. Что бы ни хотела она ему сказать, он все равно не понял бы ее. Глаза его застилал туман.

Джанет коснулась легким поцелуем щеки Стейнберга и поблагодарила его за доброе сердце и за то, что позволил Луизе побыть с нею.

— Я не знаю, что бы я делала без нее.

Все, что было потом, произошло помимо воли Мазера: из его груди непроизвольно вырвался звук, похожий на рыдание, и чем старательнее он попытался замаскировать его покашливанием и другими звуками, тем явственнее он прозвучал. Все оглянулись на него, и их осуждающие лица застыли в его памяти как немая картина, в которой была героическая суровость. Словно все пуританские предки Мазера пригвоздили его к позорному столбу своим укором.

Джанет даже не оглянулась. Ее спина стала еще прямее, когда она медленно направилась к своим близким. Мазер бросился к двери, он действовал быстро и решительно, в страхе, что Луиза последует за ним. С лестницы он сбежал не чуя ног. Он не вынесет сострадания, как не вынесет и любви, если это она поднимается в нем сейчас, заглушая плач. Если Джанет любит его, если она сможет его полюбить, то и он полюбит ее. Что значит просто любить? Не стесняясь этого чувства, не противясь ему, позволив песне сердца взмыть ввысь?

Не Саул [6] ли, стоя на коленях, слепой и нищий, вскричал: — «Я верую!»

Глава 9

Офицер Уолтер Херринг сам не мог понять, чем так его привлекал этот дровяной склад. Не только тем, что ему нравился запах свежей древесины. Он давно мечтал о деревянном доме из новеньких чистых брусьев. Никакой штукатурки, никаких стальных каркасов и тысяч семейств, вселяющихся одновременно в один и тот же дом. Просто деревянный дом и сад. Но здесь что-то еще тревожило его. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался в том, что он знал об этом еще до сегодняшнего утра, только просто забыл. Почему это так беспокоило его, он и сам не знал. Он попытался объяснить Марксу:

6

Первый царь Израильский. Библия.

— Это то, что называется интуицией, чутьем. Знаете, что мне хочется сделать, сэр? Проверить адресок того, кто сторожит по ночам этот склад и кто, возможно, работает где-то в этой округе. Неплохо бы проверить его.

— Тогда и сделай то, что хочется. — Они уже возвращались в участок. Маркс сидел за рулем служебной машины, которой, его мнению, не хватало по меньшей мере двух цилиндров. — Давай адрес. Надеюсь, эта дряхлая колымага доставит нас туда.

Херринг назвал адрес.

— Вы читали о человеке, который купил на аукционе старую полицейскую машину? Прежде чем он доехал в ней до мастерской, чтобы перекрасить ее, его пять раз останавливал полицейскии патруль. Не позвонить ли мне, лейтенант, в участок и отметиться, на каком я задании?

— Я сам скажу о тебе Редмонду, когда вернусь в участок. Капитан — славный парень, ты не считаешь?

— Все они славные, но не более, чем капитан Редмонд. Нет, сэр.

— Тогда разыщи нам что-нибудь, — ответил Маркс, — и порадуй нас всех.

Полчаса спустя Херринг все же нашел кое-что. Он привел на допрос в участок старого Фреда Болардо. Маркс и капитан Редмонд слушали показания сторожа. Допрос вел Херринг.

— Две недели назад я закрывал на ночь склад. Я всегда это делаю после того, как уедет последний грузовик, чаще всего это бывает часов в семь. Затем запираю склад на висячий замок. В полночь наведываюсь для проверки. Мальчишки однажды взломали замок. Украли бочонок гвоздей…

Херринг сидел, сложив руки, давая старику высказаться. Показания записывались на пленку. Херринг даже слабо улыбнулся, когда Болардо, человек мрачноватый с челкой седых волос, сказал: — Этим чертовым дьяволятам понадобился бочонок, а гвозди они высыпали на мостовую. — Маркс заметил, что Редмонд присматривается к полицейскому Херрингу.

— Вы хотели нам рассказать о том, что случилось две недели назад, — вежливо напомнил сторожу Херринг.

— Мне платят мало… Черт, я уже говорил вам это. Зачем мне ввязываться в неприятности и снова повторять то, что я уже вам сказал? — Он покачал головой. — Ко мне подошел доктор и спросил, можно ли ему припарковывать свою машину на складе. Всего на несколько часов, с семи до девяти или десяти, пока он навещает своих пациентов в этом квартале…

Маркс и Редмонд переглянулись. Вот он, этот «доктор», о котором говорила мамаша Фернандес.

Херринг попросил сторожа продолжать.

— Мы договорились. Я дал ему ключ от замка, он-заплатил мне десять баксов за первый месяц. Я был рад такому заработку. Да и ничего плохого здесь не было. Я даже делал доброе дело, давая доктору место для парковки. Его машину уже разбивали, и он опасался за нее. В наши дни, мол, молодежь употребляет наркотики и все такое прочее…

— Вспомните хорошенько и опишите его машину, мистер Болардо.