Тень жары
Шрифт:
После короткого инструктажа мы разбрелись по лесу... Чем дальше, тем больше эта охота на людей начинала меня увлекать: должно быть, во мне проснулся природный инстинкт игрока, мы лежали в засадах и совершали короткие перебежки, прятались за деревьями и падали в траву под обстрелом противника; я так увлеклась, что совершенно забыла обо всем на свете и потеряла ощущение времени; все отголоски внешнего мира и его оттиски – все шопены, брамсы и гершвины, все рембранты, сезанны и фальки – распались, растворились без остатка в инстинкте охотника, отлично понимающего, что в этой жизни ценен
Я отметила, что ведет он себя немного странно. Я палила направо и налево, успела подстрелить двух противников; оба, судя по характеру пластики и движений, были женского пола. Возможностей для точного выстрела хватало и у Зины.
Но его оружие молчало.
Так продолжалось до тех пор, пока в поле нашего зрения не попал какой-то плотный, спортивного вида человек.
Мы лежали в засаде в небольшой канавке, подкарауливая неосторожного игрока из враждебного воинства.
Перед нами простиралась достаточно обширная поляна, по которой были разбросаны островки чахлого кустарника; помеху он нам составить не мог – позицию мы выбрали очень удачно и могли простреливать практически все открытое пространство.
Я заметила шевеление высокой травы и тронула Зину за локоть.
Он не отреагировал: он и сам видел.
Над травой возникли голова и плечи. Игрок стоял на коленях и осматривался. До него было далеко, очень далеко.
Наше оружие, насколько я успела к нему "пристреляться", бьет от силы метров на пятьдесят. Сейчас между нами было метров сорок-сорок пять.
Зина отполз к кустарнику и медленно поднялся. Противник его не видел – зато сам был открыт.
Меня поразила поза Зины.
Он стоял, несколько ссутулившись, опустив дуло в землю и как будто глядя себе под ноги, точно дожидался сигнала. Не знаю, сколько времени это продлилось – наверное, довольно долго.
Боковым зрением я отметила: человек резко, пружинисто вскочил на ноги.
Мне трудно разложить во времени движения Зины; я видела их будто бы в старом, "скорострельном" кино, где кадры слишком спешат нестись друг за другом; резкий подскок человека и послужил сигналом, которого Зина дожидался, тупо глядя в землю.
Потом был взлет ствола и моментальный выстрел.
Человек вздрогнул и присел на корточки.
Зина вышел из укрытия и помахал ему своим ружьем.
Тот развел руки в стороны: что, мол, поделать, убит так убит.
Наблюдая за их жестикуляционными переговорами, я вдруг подумала: все произошло настолько стремительно – в течение доли секунды – что Зина чисто физически был не в состоянии прицелиться.
И тем не менее, он попал – на таком большом, практически предельном расстоянии.
Он повернулся и, забросив ружье на плечо, двинулся в чащу.
Я собралась его догнать, но что-то меня остановило.
Наш убитый противник уже выбрался из высокой травы на тропку и теперь хорошо был виден. На левой стороне груди горело яркое пятно краски. Впрочем, не столько феноменальная
точность выстрела заставила меня призадуматься, сколько – походка человека.Его лица под маской я, естественно, рассмотреть не могла.
Но с этой характерной, раскачанной – типично утиной – походкой я встречалась не впервые.
На обратном пути к лагерю мы набрели на забавное приключение: продравшись через плотный кустарник, мы обнаружили на крохотной тенистой и какой-то чрезвычайно уютной укромной полянке двух противников, мужчину и женщину.
Позабыв про честь и долг солдата, они занимались любовью.
– Может, пристрелим их? – спросила я, прицеливаясь и воображая, как очаровательно взорвется на бледной ягодице мужчины мой шарик с краской. – Или нет, давай их возьмем в плен. Под пыткой они нам покажут, где спрятано вражеское знамя.
– Я тебе потом объясню, что они нам покажут, – усмехнулся Зина и тихо ретировался.
Мы отказались от ленча, быстро переоделись и пошли к машине. Бойцы, перемазанные краской, стекались к лагерю и, наверное, вспоминали минувшие дни – "как вместе в атаку ходили они".
– Как эти игрища, кстати, называются? – спросила я, пока грелся двигатель.
Оказывается, это пейнбол – любимая забава трудолюбивого американского народа.
– Зина, – спросила я, потупив глаза, – можно я сейчас отдамся?
Он тяжело вздохнул.
– Да нет, не тебе. А – творческому процессу?
– Валяй, – со смехом разрешил он. – Только потом я этому процессу набью морду.
Я старательно откашлялась, попробовала голос, опятъ откашлялась:
– Отменно, – похвалил меня Зина. – И главное – за душу берет.
– Кстати, о душе... Ты начисто выбил ее из этого парня. Ты влепил ему пулю прямо в сердце.
Зина нахмурился и долго молчал.
– Мало ли какие бывают случайности, – тихо произнес он, когда мы уже вовсю неслись по шоссе.
Согласна, охотник: мало ли что тебя подстерегает за углом, когда играешь в прятки.
В последний раз подобное ощущение собственной крохотности, никчемности и мелкотравчатости я испытывала сравнительно давно и сравнительно далеко от Агапова тупика; это было в Терсколе, когда с утра пораньше нас с Паниным буквально сбросил с койки жуткий грохот.
Не знаю, существует ли в русском языке слово, способное его описать. Ужасный, кошмарный, могучий, раскатистый, оглушительный – в этих характеристиках рассыпаны зерна смысла, однако, даже ссыпанные в кучу, они не в состоянии точно и ясно передать впечатление.