Тень жары

У него была именно такая рожа.

Солдатик сидел на месте; он успел искурить сигарету дотла и теперь пробовал затянуться фильтром.

– Еще есть?

Я сказал: есть – но пусть он спрыгнет ко мне. Если спрыгнет, получит пачку.

Воин зыркнул через плечо. Не обнаружив в расположении части ничего тревожного, он легко соскочил с забора и молча протянул руку. Я отдал ему полупустую пачку и вытащил из кармана свежую, нераспечатанную. Левой рукой он взял первую, правую протянул за второй.

Я спрятал сигареты в карман.

– Пара слов – и они твои.

Солдатик картинно развел руками: дескать, вах! какая разговор!

– Тут была баба.

Он мелко-мелко, на восточный манер закивал:

– Был женчин, был...

– Одна?

– Зачем одна? Нэ-э-э...

– С ней был мужик?

Он и бровью не повел. За что люблю восточных ребят, так это за то, что их ничем не удивишь.

"Был мужик, хороший мужик, сигарет давал, водку давал, женщин давал, только больной он – кашлял сильно...".

– Как это – женщин давал?

– А так давал, пришел сюда, говорит: эй, парень, женчин хочешь? Солдат всегда женчин хочет. Хорошо, говорит. Собери своих чурок человек десять. Только чурок, понял? Русских не бери, только ваших, понял? Вечером придешь к кладбищу. Знаешь сторожку там? Заброшенную?

– Ничего себе, самоходы... По десять-то человек?

– Э-э-э, – скривил солдатик рот, – тут теперь...

Да уж, теперь легче дышится, смыться не такая проблема, как прежде, – тем более в стройбате.

– Я за ним ходил, да... Следил. Слышал, он в сторожке с женчин той разговаривал. Он говорил: тебя уп... уп-па...

– Употребят?

– О! Употребят шестьдесят человек. Ровно так. Вспомнишь Машу.

– Какую Машу?

Солдатик пожал плечами: откуда ему знать.

– Как будет шестьдесят, говорил, можешь идти на четыре стороны... – он задумался. – Почему на четыре, а?

– И что дальше?

Хотя и так ясно... Он, конечно, привел своих чурок. Он водил их каждый вечер, пока количество "употреблений" не достигло загаданной нашим придурком нормы.

От таких объемов общения с темнорожими ребятами, в самом деле, можно свихнуться.

– Как выглядел?

– Как?... Мужик и мужик.

– Да я понимаю, что не баба. Рост? Лицо? Приметы?

Все попытки выдавить из солдатика хоть какую-то информацию по этому поводу были безрезультатны. Во-первых, его познания в русском языке не распространялись дальше лексического объема "Устава гарнизонной и караульной службы" – конструировать из чугунного уставного словаря словесный портрет занятие безнадежное. И во-вторых, он, скорее всего, воспринимал мир с чисто детской непосредственностью и был носителем сугубо видового мышления.

Существует вид – разнообразные подвиды, классы, и роды значения не имеют. Мужик – худой, толстый, щуплый, высокий, молодой или древний – он есть просто "мужик" и не более того. Женщина есть просто "дженчин". Водка, "напареули", "ахашени", "агдам", "ала-башлы", херес, чинзано, шартрез, бенедиктин, самогон, брага, пиво – все это есть "вино". И так далее.

– Твои сигареты...

Первая порция – полпачки "Пегаса", вторая – "Винстон".

– Ага, сигареты, – сказал он.

"Пегас" или "Винстон" – какая разница, сигареты и есть сигареты.

Я искренне ему позавидовал. Видовое мышление избавляет от множества расстройств и хлопот.

Кладбище я разыскал быстро. Оно врастало в березовую рощицу – от части всего-то километра полтора. Если здесь кого-то и хоронили, то уже очень давно; те древние люди продлились стволами и вот стоят теперь среди просевших холмиков в ожидании тепла.

"Сторожка", о которой упоминал воин, представляла собой гнилую халупу, крытую ржавой жестью. Единственное окно наглухо заколочено досками – заплата свежая. Это меня не удивило: узнавалась все та же сумасшедшая рука. Внутрь я не заглядывал. Наверно, там на полу – груды сырой соломы, в лучшем случае, старый, с пролежнями, матрац.

Я отдавал себе отчет в том, что кощунствую, припоминая капитана Пантелеоне, гениального менеджера "роты добрых услуг". Кажется, эффективность любовного труда роты исчислялась в "человеко-удовольствии – в-час". Но у Льосы солдатню развлекала как-никак целая рота проституток, а Виктория оказалась точно – "один в поле воин", к тому же она проституткой не была.

В том, что строительное воинство в этом деле отчаянно энергично, упорно и изобретательно, я нисколько не сомневался.

Я почувствовал, что меня подташнивает. Странно, с чего бы это? Я закурил.

Отпустило.

Я догадался, в чем тут дело. Сквозь обычный солдатский запах – кирзы, пота, казармы – сочился еще какой-то, особый.

Это был запах зверя. Возможно, не дикого зверя, а просто домашнего животного. Да, в халупе пахло – жеребцом.

Глава четвертая

...Им никуда от Нас не деться. Мы пройдем сквозь стены, шагнем в их промытые хрустальным светом комнаты, Мы размножим в миллионах копий сумбурное движение кисти Отца Нашего и развесим эти холсты по стенам в каждом доме – в каждом, в каждом. И Они услышат запахи нашей скромной трапезы, запахи картофеля и сала. Мы не прибегнем к насилию – С Них будет достаточно одного Нашего безмолвного присутствия в Их домах. Наши боль и тоска войдут в Них, Их кожа станет сосновой корой, Их вялые от сидячего образа жизни суставы затрещат в мучительных ломках. Их жилы станут рваться от чудовищных нагрузок, Их глаза вылезут из орбит – ОНИ ПОЧУВСТВУЮТ СЕБЯ В НАШЕЙ ШКУРЕ И СОЙДУТ С УМА

1

Три дня после возвращения из воинской части я честно отдал труду сочинителя: валялся на диване, с удовольствием поплевывал в потолок, растирал пальцами виски, слонялся по дому или подолгу стоял у окна, разгоняя мысль созерцанием копошения ворон, терзающих помойку* [28] , – время от времени стая, испуганная приближением бродячей собаки, шумно, с термоядерным грохотом, ретировалась; создавалось впечатление, что из металлического контейнера вырываются, как из кратера вулкана, хлопья черного, сокрушительного взрыва.

28

* К характеристике жанра. Где-то я вычитал: поразительные перемены ученые отметили в поведении бездомных дворовых кошек. Эти существа, которым природа определила высокий статус исключительной персоны, гуляющей сама по себе, ни с того ни с сего начали сбиваться в стаи... Разгадка этого феномена крылась в том, что несчастные котяры теперь просто вынуждены ломать свой вековой характер из простой необходимости охранять родные помойки от набегов крыс и бродячих псов... Я долго отказывался верить в разумность научных выкладок – по моему разумению, кошка есть идеальное воплощение самостоятельности и индивидуализма. Трудно себе представить нечто более абсурдное, чем хорошо – на манер мафии – организованная стая кошек; впрочем, чего только в необъятных просторах нашего дурдома не бывает...

Творческое настроение мне подкосил Катерпиллер – неожиданным звонком.

– Чем занят? – поинтересовался он холодным, сугубо деловым тоном – этот начальственный тон я органически не перевариваю.

– Работаю...

– Работает он!

Я долго выслушивал упреки общего характера, наконец он – будто бы между делом – уведомил меня: пропал Игорь...

Кто такой Игорь, я не знал – меня просто увлекло развитие сюжета: третий по счету! Катерпиллер в двух словах объяснил.

Никакой мало-мальски серьезной должности в конторе он не занимал. Катерпиллер объяснил: его задача – анализ и прогноз: сидеть, думать, предлагать решение. Он мыслит – за счет этого и существует. В фирме он давно, с самого начала, когда она еще представляла собой вшивый кооперативчик. Мог бы при желании занять какое-нибудь серьезное кресло – ему предлагали – но он отказался.