Тень жары

– Знаете, мне только что звонили... Да, по поводу этого пострадавшего.

Звонили и звонили – в приемное часто звонят и справляются о состоянии больного и шансах на выздоровление...

– Да нет, вы не поняли...

Она была явно перепугана, эта сестричка, – я насторожился.

– Что такое? Только спокойно, без нервов.

Звонил мужчина... Нет, не назвался и ни о чем не спрашивал. Узнав, что больной у нас, он приказал, чтобы врачи его не трогали: он должен умереть – и пусть он умрет.

– Что ты ответила?! – неосторожно выкрикнул я и затылком почувствовал, как Бэлла напряглась.

– Как что? Что положено... Что пострадавший сейчас на столе.

– Черт бы тебя побрал, – тихо сказал я, но Бэлла, конечно, все слышала: она положила мне руку на плечо, и я через свитер почувствовал, какая у нее напряженная и холодная ладонь.

Я поднялся с банкетки, обнял ее и мягко повлек к столу. Усадил в кресло, стал успокаивать: ничего особенного, внеплановая операция, бывает... Они скоро закончат. Какую-то женщину с час назад доставили с подозрением на перитонит. Но подозрение не подтвердилось – просто аппендицит. Слава скоро закончит, наверное, уже закончил, снял перчатки, умывает руки.

Не знаю, положены ли анестезиологу перчатки, но Бэлла успокоилась.

Мы немного поболтали о том, о сем, о ее работе – Бэлла жаловалась, что на телевидении сейчас очень паршивая ситуация, фильмы плохо продаются, и вообще повсюду кошмарное сокращение – на Би-Би-Си недавно выперли чуть ли не половину штатного состава. Прошло, наверное, минут двадцать.

– Слушай, а чего мы тут? Давай за Славой сгоняем, а? – предложил я. – Подхватим его там, еще тепленького, быстро доставим – от стола операционного к столу нашему.

По дороге Бэлла пару раз спросила, какая муха меня цапнула – я гнал, не обращая внимания на то, что дорога скользкая...

Это была старая больница – желтые приземистые корпуса за мощной чугунной оградой, уютный палисадник, круглая клумба в центре – в оправе чахлой, обглоданной сирени; щуплые фонарные столбы – сутулые – пялятся себе под ноги.

Ворота открыты. Нам нужно пересечь дворик по диагонали (так я понял из указателя, неряшливо намалеванного масляной краской на стене), нырнуть под низкую арку: где-то там, в тылу, и находится приемное отделение.

Нам повезло – я успел среагировать.

Узкая арка на том конце двора взорвалась – вспышкой стального галогенного света. Я ослеп и инстинктивно рванул вправо, нас подбросило на низком бордюрчике. Мы прыгнули на газон и едва не протаранили старофасонную чугунную урну. По узкой дорожке мимо нас просвистел приземистый лимузин – я толком не разглядел автомобиль; и не смог бы разглядеть: еще с минуту сидел зажмурившись – было впечатление, что глаза мне просто ошпарили.

Про Бэллу я совершенно забыл.

Мы осторожно миновали арку, свернули направо, выехали на пологую горку, прямо к двери.

На входе меня чуть было не сшибла с ног какая-то женщина в зеленом хирургическом халате. У нее были безумные глаза. Она резко толкнула меня в грудь и побежала. Метнулась под арку.

В острых ситуациях человеку иногда приходят в голову совершенно идиотские мысли – одна из них посетила меня.

"Черт, она промочит ноги!" – подумал я. Я так подумал, потому что женщина была обута в специальные хирургические тапочки без подметки и бежала по лужам, не разбирая дороги.

Я вломился в приемный покой, оказался в узком "предбаннике" – наверное, здесь было что-то вроде кладовки пополам с раздевалкой. Дверь в соседнее помещение распахнута.

Просторная белостенная комната, в углу огромная бутыль с желтоватой жидкостью; медицинский шкафчик с прозрачными дверцами, канцелярский стол у окна, на столе перекидной календарь, букетик градусников в стакане; рядом кушетка, крытая рыжей прорезиненной простыней, опрокинутый стул.

Она сидела на полу, нелепо разбросав ноги, прислонившись затылком к белой стене. У нее были каштановые волосы и пионерское лицо – такие носят девочки-отличницы из шестого класса. Похоже, именно с ней я недавно разговаривал по телефону. Она тупо, не мигая, глядела в потолок и стучала зубами.

Я присел перед ней на корточки.

– Что? Что они тебе сделали?

Она прикрыла глаза: ничего...

Надо было как-то вывести ее из состояния столбняка. Как это можно сделать, я не знал – моя медицинская практика ограничивалась работой в морге. Но там я мыл трупы, а здесь сидел на полу пока еще живой человек.

В шкафчике я наткнулся на нашатырный спирт –-плеснул на платок, поднес к ее лицу. Ее передернуло.

Теперь она смотрела мне в глаза, но я сомневаюсь, что она меня видела. Я встряхнул ее за плечи.

– Кто это был?

– Они.

– Кто – они?..

– Они, – повторила сестричка и опять прикрыла глаза. – Они пришли... С пистолетами... Сказали: веди в операционный блок.

На подъезде к больнице я обратил внимание: в окнах на третьем этаже стоит холодный матово-голубой свет... Скорее всего, это и есть операционный блок.

Кажется, я скакал по лестнице через четыре ступеньки.

Я рванул дверь на площадке третьего этажа – открыто. Приглушенный свет тонких неоновых ламп под потолком удлинил коридор, замкнутый в торце матовой стеной из стеклянного кирпича – кажется, мне надо туда, за эту стену.

Справа по ходу – двери-распашонки. Я толкнул створки, попал в какое-то голубое помещение, откафеленное с ног до головы. По правой стене – длинное зеркало, несколько раковин. Из крана туго хлещет вода... На полу, прислонившись к кафельной стене, прямо под умывальником, сидит Слава, он холодно и отрешенно смотрит сквозь меня. Я опускаюсь на корточки, трогаю его за плечо: "Слава...". Он вздрагивает и – этот гигантский, баскетбольных кондиций мужик – вдруг плачет навзрыд. Я помогаю ему подняться и сдаю на руки какой-то медсестричке. Его уводят.

Множество людей в белых и голубых халатах сгрудились в узком проходе. Они почему-то молчат и не обращают внимания на то, что кто-то посторонний, без халата, проталкивается между ними.

И я протолкался. Первое, что я почувствовал, – здесь не было привычного больничного запаха; точнее сказать, он был отодвинут, оттеснен каким-то другим запахом, немыслимым, посторонним в этих кафельных стенах, – слегка сладковатым: так пахнет порох. И только потом я увидел.

Разбрызганное по полу стекло, опрокинутый столик с хирургическими инструментами. Медленное покачивание капельницы, ритмичная пульсация зеленого сигнала в экране какого-то прибора. Пустой операционный стол, кровь на полу. Человек в хирургическом халате – лицом вниз, рядом с оперстолом. Еще человек – справа, у приборов: он лежит, нелепо вывернув колени.