Тени древней земли
Шрифт:
— …
— Он помогал вам в доставке Дианы в каньон?
По выражению его лица Евгений понял, что мужчина внутренне встрепенулся.
— Послушайте, Ионов, я хотел бы кое-что у вас уточнить. На моем месте другой следователь давно бы уже отправил вас в камеру, а судья выдал постановление о вашем аресте на два месяца. По опыту могу сказать, что улики против вас неопровержимы, а оправдывающие вас — отсутствуют. Но моя главная задача на данный момент — не допустить, чтобы преступник оставался на свободе. Вы тоже находитесь под угрозой. Вы должны сказать мне кто еще был с вами в ту ночь. Мы сможем вас защитить.
—
— Что вы имеете в виду? — спросил Евгений, застигнутый врасплох.
— Насколько я знаю, вы не смогли защитить Бирюкова. То же самое теперь можно сказать и о Латыпове. Или вы действительно думаете, что они умерли своей смертью?
На этот раз Евгений не проронил ни слова. Он колебался несколько секунд, затем продолжил:
— Кто стоит за этой историей?
Антрополог покачал головой.
— Вы действительно наивны. Вы думаете, что контролируете ситуацию, но на самом деле не имеете ни малейшего представления о том, что происходит.
— Тогда скажите мне.
— И закончить как эти двое? Нет, я в своем уме.
— Послушайте, этот человек убирает ненужных свидетелей. Вы можете быть следующим. Мы обязательно осмотрим вашу машину и я не уверен, что вы смогли избавиться от всех следов. Если кровь в вашей машине окажется кровью Дианы, вы станете последним человеком, который видел ее живой. Думаю, это убедит суд в вашей виновности. Когда же мы будем иметь больше информации о вашем сообщнике, в этот момент вы нам не будете нужны, чтобы узнать правду, понимаете? Я предлагаю вам последний шанс. Если у вас есть хоть немного мозгов, сотрудничайте… Что вы делали в районе Белогорска?
— Я больше не стану с вами разговаривать, — сказал мужчина нейтральным, почти покорным тоном.
Затем Ионов разразился истерическим смехом, который казался неконтролируемым.
Глава сто
Останки Всеволода Латыпова были обмыты, упакованы и уложены на деревянный настил у погасшего камина. Настил был разложен на столе, служившем катафалком, и тело накрыто белой простыней. Вокруг останков Всеволода в порядке старшинства собрались скорбившие родственники, стоявшие неподвижно, как вороны. Импровизированная погребальная камера освещалась лишь десятком свечей. Стояла полная тишина.
Когда Нефалим вошел в маленький домик на окраине деревни, женщины разомкнули круг, чтобы дать ему подойти. С почти священной деликатностью мужчина приподнял простыню, открыв тело своего родственника. Он поразился телесным повреждениям, полученным покойным при столкновении с поездом.
Нефалим наклонился и поцеловал Всеволода в лоб.
В обычных обстоятельствах родственники шумно кричали бы, стали бы рвать на себе волосы и одежду; в детстве и юности Нефалим не раз бывал на похоронных поминках в своей семье, и каждый раз это было бурное проявление скорби в виде криков и плача старших. Но в этот вечер женщины молчали и не двигались, как он им приказал. Как следует помянут Всеволода они в другое время.
Нефалим велел двоюродным братьям унести тело и взял лопату, переданную ему племянником Богуславом, которой собирался сам вырыть могилу. Затем он возглавил
процессию, за ним следовали женщины.Вдруг рядом с ним появился Богуслав и зашептал ему на ухо:
– Нефалим, я знаю, что сейчас не время, но позвонил наш брат и сказал, что сегодня вечером приедет.
Мужчина кивнул, вытер мокрые глаза и ответил:
— Скажи ему, чтобы он как можно скорее приехал в общину. Нам есть что обсудить. И держи это при себе, понял?
Племянник кивнул и, оставив процессию позади, бодро зашагал в сторону деревни Латыповых. По дороге Богуслав понял, что никогда раньше не видел, чтобы Нефалим плакал, и это открытие глубоко взволновало его.
Глава сто первая
Мария вернулась в комнату для допросов вместе с Эркеновым.
— Мои коллеги были предельно откровенны с вашим мужем, поэтому я буду откровенна и с вами. Ваш муж причастен к убийству Дианы Гурджиевой.
Женщина подавила крик и закрыла рот рукой.
— Если вы еще раз посмеете заплакать, я арестую вас за пособничество, — процедила Райская.
Она дала ей несколько секунд, чтобы переварить угрозу.
— Вы этого хотите? — спросил Эркенов, – Оказаться в тюрьме, чтобы прикрыть человека, который изменил вам и втравил вас в историю с похищением?
Рита энергично затрясла головой.
— Слушайте, у вас есть рот, чтобы говорить, так что прекратите играть в эти мимические игры. Можете ли вы сказать мне что-нибудь о событиях в ночь на двадцать третье сентября, да или нет?
— Нет, я ничего не знаю.
— Так уж и не знаете? — удивилась Райская, – Если вы нам ничего не дадите, мы не знаем, что с вами делать. Без информации мне будет трудно убедить следствие закрыть на это глаза.
— В тот вечер он уехал около девяти часов. Он не сказал мне, куда едет. Вернулся он утром с шокированным видом. Его руки были в ссадинах, как будто он кого-то ударил.
Мария бросила понимающий взгляд на Риту. Она не стала на нее давить. В связи с дальнейшим судебным процессом всегда предпочтительнее не прерывать спонтанное заявление, чтобы избежать обвинений защиты в подтасовке показаний.
— Он не стал рассказывать, что произошло, где он находится… Сказал, чтобы я потерпела, что у него есть решение, как заработать денег. Я не должна была задавать никаких вопросов, а должна была прикрыть его, если кто-то придет и спросит о его местонахождении.
Кровь, секс и деньги: святая троица преступности, подумала Мария. Она внимательно слушала, не вмешиваясь.
— Он повторял мне до тошноты: «Ты должна вести себя нормально, не привлекать внимания»… Я не понимала, вернее, понимала, что он попал в беду, но мне бы такое и в голову не пришло, — продолжала Масюк.
Райская дала ей еще несколько секунд, но, увидев, что она не продолжает, задала вопрос:
— Можете ли вы придумать какую-нибудь причину, по которой ваш муж мог находиться двадцать второго в районе Белогорска? Что он там делал? Нет ли у вас в этом районе какой-либо собственности, дома друзей или родственников?
Маргарита Масюк вытерла глаза, потом прошептала:
— Нет.
Райская криво улыбнулась и уставилась на нее.
— Вы серьезно, Маргарита? Вы думаете, что мы вам поверим?