Тени и зеркала

Застыв на несколько секунд, Альен с усилием встал и сглотнул что-то солёное — видимо, разбили губу. Руки не тряслись. Ощупал себя — кажется, не ранен.

— Бадвагур? — позвал он в темноту: не заметил, как, но ближайший светильник разбился. Наверное, прошило магической волной… Так недолго и обрушить подпорки шахты. Впредь надо быть осторожнее. Хотя никакого «впредь» может и не быть… — Бадвагур, ты в порядке?

— Почти, — хмуро донеслось со стороны Гха'а. — А он не совсем, храни его Катхаган.

— Мёртв? — Альен, в общем-то, ожидал этого, но отчего-то ему стало не по себе. Во рту загорчило ещё сильнее.

— Иди сюда.

Послышался звук, как от высекаемой искры, и шипение: Бадвагур достал огниво. Вспышка тусклого света охватила его, на коленях стоявшего над неподвижным телом с неестественно изогнутыми конечностями и запрокинутой головой. Альен невольно вздрогнул: из всех виденных им мертвецов этому, пожалуй, особенно не повезло.

Агх был в плотной, крупного плетения кольчуге и шлеме с оленьими рогами — слишком парадном для ночной вылазки. Тонкие, даже ненормально тонкие и изящные для агха, пальцы сжимали кинжал с крупным рубином в рукояти. Словно шёл на церемонию.

На жертвоприношение. На убийство-долг, исполнять почётную обязанность. Альен ощутил дурноту.

— Я его знал, — до странности ровным голосом сообщил Бадвагур. Он вытащил руку из-под головы лежащего и теперь с отстранённым видом изучал его кровь. Альен на миг испугался за его рассудок. — Хороший ювелир из клана Белой горы… Был.

Ювелир… Понятно теперь, откуда эти не гномьи руки. Руки мастера и преступника.

— Твой друг? — спросил Альен, не зная, что говорить. Побледневший, Бадвагур долго не отвечал.

— О нет. Он был одним из тех, кто не простил мне смерти Кадмута… Скорее уж друг вождя Тингора.

— Тогда всё понятно… Они знают, что мы ушли этим путём, через шахты. Они послали его за мной, — Альен озвучил очевидное, чтобы хоть что-то произносить — на лицо Бадвагура страшно было смотреть. Он заставил себя подойти и положить руку ему на плечо.

— Я не хотел этой смерти, Бадвагур. Даже ему — не хотел. Ты сам видел, как всё получилось.

— Не в этом дело, — качнул Бадвагур тяжёлой головой, с тем же неизъяснимым выражением глядя теперь на его ладонь, на рисунок вздувшихся вен в свете огнива. — Любая смерть скорбна, и горы оплачут его безрассудство. Но ведь я виновен.

— Что за ерунда? — Альен сильно встряхнул его — так, что агх покачнулся. — Забудь это, слышишь? Это сделал я. Я один.

— Это сделали мы, — резчик поднял окровавленную руку. — Когда он упал, то ещё дышал… Я взял что-то… Не помню. Камень, наверное. Ну, и…

Он отвернулся, не договорив. Альен на секунду закрыл глаза, пытаясь представить, каково ему сейчас.

Каково было ему самому, когда впервые пришлось убить? Давным-давно, стражник в храме в Вианте… Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. Нет.

— Зачем? — прошептал он, опускаясь рядом с Бадвагуром. Его разумная часть кричала, что нужно срочно избавиться от тела и бежать — но он опустился рядом, моля и Порядок и Хаос о помощи. — Зачем? Испугался, что он нападёт на тебя? Да?…

— Не на меня, — еле слышно сказал резчик. — На тебя, волшебник.

* * *

После этого ясно было одно: назад дороги Бадвагуру не осталось. Того, что сделал он, агхи простить не могут. Они с Альеном не говорили об этом, но говорить и не требовалось: правда часто бывает слишком страшной для сказанных слов. Они выбрались на поверхность уже на рассвете, когда холодное сияние с востока остро впивалось в вершины гор. Сначала Альен почти ослеп, а потом несколько часов не мог привыкнуть к яркому свету — но зато, увидев наверху небо, почувствовал себя в безопасности.

Тело несчастного ювелира они оставили в шахте, кое-как оттащив от рельсов и завалив камнями. Альен пытался сделать всё сам, но Бадвагур заупрямился, хотя руки у него тряслись так, что даже у всего навидавшегося Альена к горлу подкатывал горький ком. Резчик и раньше был не особенно разговорчив, а теперь и вовсе смолк — лишь односложно отвечал на вопросы да отпускал сдержанные замечания о провизии или погоде. Альен не лез. Он знал, что многое в жизни нужно просто перетерпеть — пережить в одиночку, как лихорадку. Бадвагур сам должен пройти через горе и стыд, как подобает — многие знакомые Альена сказали бы: мужчине, но он думал — любому.

Пока он был под землёй, осень не только успела разгореться, но и уже начинала гаснуть. Спуск с гор дался куда легче подъёма — совсем скоро потеплело и стало легче дышать, но немногочисленные деревья уже сбросили золото и багрянец, а тоскливое небо серело, как застиранная рубашка. Лили дожди — иногда по несколько в день, Альен даже удивлялся их неутомимости. Бредя по предгорьм вдоль Старогорского тракта (перейти границу с Альсунгом он пока не решился, собираясь сначала разведать обстановку), Альен чувствовал себя губкой посудомойки — так он вымок; одежда не успевала просыхать и выглядела ужасно. Впрочем, это не мешало крестьянским замарашкам в редких крошечных деревнях глазеть на него, точно на воскресшего Ниэтлина Дорелийского, если бы он вновь пришёл завоёвывать Ти'арг.

Хотя — может быть, глазели они из-за Бадвагура: впервые видели настоящего гнома… Кто поймёт женщин, а тем более молодых. Альен предпочитал даже не пытаться.

Но их внимание было ему на руку: именно от девушек и дородных трактирщиц они услышали сотни слухов и россказней — часто неправдоподобных и противоречивых, но всё-таки хоть как-то отражающих положение дел. Мужчин в селениях почти не осталось — кроме стариков, калек и единственных сыновей: по призыву короля и лордов все воевали, как понял Альен, уже на юге и юго-западе, ближе к морю. Из архивов агхов он предусмотрительно захватил пару точных карт и теперь пытался хотя бы примерно наметить маршрут альсунгских войск. Видимо, ударили они сразу с двух сторон — из-за гор и с моря; довольно необычно и, если подумать, слишком тонко для северян. От центральных земель королевства и Академии их, конечно, пока оттеснили на запад, но прорвать хилую ти'аргскую оборону — наверняка только вопрос времени. Альен видел, что осталось от селений, где альсунгцы уже побывали, — иногда обгорелые деревяшки, а иногда не было даже их. Просто голое место, залитое дождями — жирная, напитавшаяся кровью земля. Кое-где — втоптанные в грязь монеты, альсунгские кристаллы, тряпичные куклы крестьянских детей… О припасах говорить вообще не приходилось — амбары стояли полупустыми, а в кладовках, кажется, передохли даже мыши.

Альен шёл и шёл, стараясь поменьше думать о том, что видит. Вот только всё чаще не удавалось уснуть по ночам, и он смотрел на звёзды под раскатистый храп Бадвагура, ёжась от холода. В рассеянности теребил то зеркало Отражений на поясе, то костяные амулеты, перебирал мелкие альсунгские кристаллы, горсть которых уговорил захватить с собой Далавар. Где-то рядом, почти под боком, шли битвы за эту вот землю, а Альен чувствовал странный покой — угрожающий, как духота перед бурей. Ему казалось, что Хаос затаился и ждёт — то ли его приказа, то ли воли северной королевы, этой странной Хелт.

Альен дал себе слово узнать, что ей нужно, — и, может быть, даже встретиться лично (после Гха'а такая мысль уже не смешила его: магия и титул открывают действительно многие двери). К тому же их связывает память о Долине и Фиенни — он мог бы сыграть на этом, мог бы, в конце концов, пригрозить раскрытием её Дара… Вот только доказательств никаких, а в Долину ради этого возвращаться слишком бессмысленно, да и долго. В принципе Альен умел (когда хотел) скручивать свою мизантропию и становиться неплохим дипломатом, но ему нужно было чувствовать полную уверенность в том, что дело не обречено на крах. Сейчас такой уверенности не было.