Тени забытой шестой

— Мне надо, чтобы они разучили и пели одну-единственную.

Я протянул ему записанные на бумаге слова. Он пробежал глазами пару строчек и поднял взгляд на меня.

— Мелодия и такт такие же, как у припевки про пьяного юнгу, — пояснил я. — Но слова припева другие.

— Хорошо, — кивнул он.

И не спросил, зачем это надо.

— Я все объясню, когда ляжем на курс, и вы соберете команду на палубе. Всех до единого. Это очень серьезно.

Солнце слепило глаза, ветер обдувал лицо. Я вышагивал по палубе, говоря громко, отчетливо, и чувствовал себя генералом маленькой армии, идущей на смерть.

— Многие из вас уже знают, что на острове нам придется столкнуться с колдовством. Я хочу объяснить, что это такое. Колдовство и демоны есть в каждом из вас.

Тут я остановился и оглядел их. Сброд, но отчаянный и смелый. Этих страхом не проймешь, а вот жадность… совсем иное. Я помнил слова Антона о тех искушениях, через которые им пришлось пройти на острове Поваренка.

— В душе каждого живет демон. Но все мы дети Единого, которые несут его свет. Выбор за нами. Чтобы свет не погас, нужна вера. И она есть у меня для вас.

— Это ж как так?.. — развязно спросил меня один из бандитов.

— Сейчас объясню. Первое. Припевка про пьяного юнгу.

Они заулыбались и закивали.

— Она немного не такая, как вы привыкли, но слова припева в ней заменены особым образом, чтобы оградить вас от колдовского наваждения. Что бы ни случилось, пойте ее. Тогда страх не поникнет к вам в душу, и вы спасетесь.

Я не особо верил в это, но главное, чтоб остальные поверили. С другой стороны, ритмичные песнопения легко вводят в медитативное состояние, в котором человек становится более внушаемым к командам и будет действовать не задумываясь, не впуская страхи и сомнения извне.

— Второе, — продолжил я, запуская руку в карман брюк и вытаскивая коробочку. — Капля святой крови.

Открыв коробочку, я дал возможность команде полюбоваться на сверкнувший на солнце осколок проклятого рубина и тут же захлопнул крышку. Хриз сделала своим талисманом реликвию заступницы Милагрос, а я чем хуже?.. У меня тоже будет оберег. Святотатство, конечно, но куда деваться.

— Она защитит нас. Свет этой капли разрушит любую преграду, выжжет нечестивцу глаза, проникнет в ваши души! — стращал я, а потом на всякий случай добавил, — а еще он может повернуть время вспять.

Неуверенные ухмылки, перешептывания, подталкивания локтями. Мне не верили и считали чокнутым святошей. К этому я был готов. Заодно следовало проверить свою теорию относительно веры, многократно усиленной коллективной молитвой. Бросив украдкой взгляд на часы, я убедился, что богослужения должны были уже начаться. Пора.

— Не верите? — сурово вопросил я, обводя их взглядом. — Тогда смотрите сами!

Снова открыв коробочку, я вытянул руку с нею перед собой и злобно уставился на сияющий рубин. Мысленно концентрироваться на священном символе учат сразу же после принятия послушания. Послушники пытаются сотворить его сияющую проекцию, дни напролет медитируют, истово молятся, однако получается далеко не у всех. Они просто не знают того секрета, о котором теперь ведомо мне. Я очистил мысли и потянулся к бескрайнему морю веры, пытаясь собрать воедино знак священной бесконечности. Ничего не происходило. Рубин сиял и переливался на солнце, матросы во все глаза смотрели на меня и ждали чуда. Они были готовы его увидеть, но сомневались. И на мгновение их сомнения проникли и в мою душу. Я встряхнул головой и закрыл глаза. Священная бесконечность во мне! В каждом из нас! Я воззвал к ней и…

Удивленное оханье, сдавленные ругательства и тишина… Я открыл глаза. Ничего. Рубин даже как будто померк. Чему же они тогда удивились? Я обвел матросов взглядом и понял, куда они смотрят в благоговейном ужасе. На мою грудь. Опустил голову и обомлел. Сквозь ткань рубахи пробивался алый свет. Он разгорался все сильнее и сильнее, складываясь в знакомые контуры. Священные татуировки, моя и Хриз, наложенные одна на другую, засияли так, что у меня глаза заслезились.

— Эмм… Да! Вот именно так! Святая кровь взывает!.. эмм… к отмщенью! — громко заявил я и спрятал коробочку с рубином обратно в карман, раздумывая, стоит ли для пущего эффекта снять рубашку или не рисковать.

Все молчали. Казалось, я чувствую, как их вера струится сквозь меня вместе с алым светом, незримая, но мощная. Осталось направить ее в нужное русло.

— А теперь третье! И самое главное!

Третьим был порох. Я понимал, что Хриз готова подорвать остров в том случае, если у нее не получится то, что она задумала, и гадал, как этому помешать. То, что пятнадцать человек моей команды будут истово верить и повторять про себя, что порох отсырел, это, конечно, хорошо, но хотелось бы чего-то понадежней. Но я так ничего и не придумал. Лежа без сна и ворочаясь в каюте под храп Вельки на соседней койке, я ломал голову и над другим, более важным вопросом. Отпускать Хриз в Источник я не собирался, однако надо было что-то сделать с теми знаниями, которые она носила в себе. Я хотел их уничтожить. Раньше я бы содрогнулся от подобного кощунства и торжества невежственности, но теперь понимал, что ее знания не так ценны, как представляются Святому Престолу. По крайней мере, менее важны, чем жизнь Хриз. Но как можно уничтожить знания? Если знания хранятся в книге, то ответ ясен. Уничтожь книгу, и знание исчезнет вместе с ней. Если кто-то уже успел прочитать эту книгу, то ответ тоже очевиден. Убить прочитавшего. Но такой вариант мне не подходил. Если бы знания можно было передать, как передаются материальные вещи, то я бы с радостью забрал у Хриз эту ношу или разделил ее груз на двоих. Но увы… Когда ты делишься знанием с кем-то, у тебя ничего не убывает. Знание только преумножается, ведь теперь его носят уже двое. Как заставить Хриз забыть эти клятые знания? Мне вспомнились страшные опыты профессора Камилли и его эликсир забвения, но я тут же прогнал эту мысль. Нет, вместе с ненужными знаниями эликсир сотрет и все остальное, все то, что делает Хриз такой, какая она есть. Но ведь должен быть какой-то способ? За мной ведь вера целого города! И пятнадцати моряков…

Я наконец-то заснул, но спал неспокойно, поминутно просыпаясь. Сон на грани дремы превратился в пеструю мешанину из каких-то обрывков. Я видел себя на берегу рядом с мамой, мы бегали по горячему песку и смеялись; в следующий момент я уже брел по колено в снегу, а ветер бил мне в лицо и кричал о помощи; потом я сидел на корточках и ковырялся в сломанном часовом механизме, пытаясь пристроить туда рубин, а он все время выпадал из пальцев и куда-то закатывался; вот я не я, кутаюсь в синюю бороду, стою на капитанском мостике и смотрю, как пылает заревом пожара порт; в следующей сцене я помешиваю жуткое варево из крысиного помета и человеческих голов, и колпак съезжает со лба мне на глаза; а вот я корплю над переписыванием ветхого фолианта, но строчки все время выходят косые и неровные, я злюсь и нервничаю, потом вдруг с ужасом обнаруживаю, что пишу прямо поверх полустершегося текста, перо так страшно скрипит и рвет бумагу…

Я рывком сел на постели. Скрипел корпус бригантины, которая разворачивалась и ускоряла ход. Писать поверх! Знания можно стереть, только заменив их на другие! Человеческая память не может быть неограниченной! Значит, чтобы вытеснить одно знание, надо поделиться другим… Но как?.. Хотя стоп. Хриз и так уже начала забывать. Но что именно она забывала? То свое знание или то, что составляло ее личность? В памяти всплыли последние слова Хриз.

— Почему любовь занимает так много памяти? Для ненависти надо куда меньше… Отрицание отрицания? А я знаю… Я буду тебя очень сильно ненавидеть, Кыся, очень-очень, и больше не забуду!..

Любовь занимает много памяти… Голова гудела от недосыпа и ночных кошмаров, но мысль я поймал и прочно ухватил за хвост. Что, если обряд духовного спасения был основан именно на этой истине? Любовь вытесняла душевную болезнь из разума и души, просто потому что не оставляла ей места в памяти? Ведь если так задуматься, то во время близости между мужчиной и женщиной происходит обмен не только телесными жидкостями, но и… частью души? Разумеется, если только между ними есть любовь. Возникшее тогда ощущение того, что ее сознание на пике нашего первого соития разлетелось мириадами осколков, тоже очевидно было правильным. Переполнение. Я любил Хриз уже тогда, путь даже не смел себе признаться в этом. Но любила ли она меня? Хм… И что тогда получается? Сколько раз мне надо… кхм… полюбить Хриз, чтоб вытеснить из нее все знание мира?.. Или достаточно одного раза, просто надо, чтоб она тоже меня… любила?..

Погода нам сопутствовала. Два дня мы шли полным ходом с попутным ветром к месту назначения. Мои проповеди среди команды, утром и вечером, с неизменной демонстрацией чуда на своей груди, укрепляли веру матросов. Накануне у меня даже получилось сотворить светящуюся проекцию святого символа, хотя я подозревал, что это от того, что воздух наполнился грозовыми искрами, а небо заволокло темными облаками. Порывами подул свежий ветер, бросая бригантину из стороны в сторону. В отдалении прогремел гром, но вспышки никто не заметил. Мне вдруг сделалось не по себе. А вдруг это был не гром, а отдаленные отзвуки… порохового взрыва? Однако по словам навигатора, даже грозовой ветер нам способствовал, ускоряя ход корабля. Велька утащил меня с палубы, уговаривая отдохнуть.