Теория большого взрыва

Лейтенант растерянно смотрел на своего командира, потом левая щека его дрогнула и он невесело усмехнулся:

– Лучше бы и я не знал, что такое любовь… Вы, можно сказать, счастливчик…

– Нет, - покачал головой подполковник, - нет. Я человек, обделённый очень важным и очень ценным, даже драгоценным...

– А ведь Вадим Дмитриевич прав, Гриша, - поддержала подполковника Ангелина, - и он верно сказал, что вы обязательно поймёте его. Я с высоты прожитых лет с ним совершенно согласна. Он очень умный человек и сказал вам правильные слова. Вы нам пока можете не верить, просто не забывайте этот разговор. И однажды вы согласитесь с нами…

Лейтенант долгим грустным взглядом посмотрел на них и кивнул:

– Хорошо. Спасибо вам. Мне правда стало легче. Я сам люблю, и понимаю, что ничегошеньки в этом случае сделать нельзя. Нет такой силы, которая была бы равна любви. Ей невозможно противостоять, даже если очень хотеть этого.

– Он усмехнулся и словно сам себе удивился: - Надо же, какими философами становятся люди в трудные минуты…

Вадим и Ангелина переглянулись и кивнули: да, действительно, верно подмечено. А Гриша продолжил:

– Мне очень жалко Рину, я представляю, как ей было тяжело сказать мне правду. И я рад за неё. Пусть у неё всё будет хорошо… Ангелина, скажите ей, пожалуйста, что я желаю ей счастья…

– Обязательно, - Ангелина с трудом, сквозь слёзы улыбнулась этому доброму и сильному мальчику и снова пожала ему руки, а Гриша впервые за время их разговора разжал стиснутые до боли кулаки и в ответ погладил её ладони. В глазах его была грусть, но не было безнадёжности.

Валдайцев с Ангелиной снова шли по огромному почту пустому вестибюлю. Снова её ладонь невесомо лежала на его локте. Но теперь Вадиму казалось, что они знакомы уже очень давно. Так давно, что вот эта их близость друг к другу естественна, что он имеет право чуть прижимать к себе тонкую женскую руку и слышать её лёгкое дыхание.

Когда они проходили через арочный металлодетектор, вдалеке Вадим заметил фигуру Жанны и тут только впервые за это время вспомнил о ней. К счастью, девушка их не заметила — была увлечена беседой с кем-то из подруг, с которой они под руку шли к метро.

Ангелина, улыбаясь, закрыла за гостем дверь и хотела было отправиться в ванную. После долгого и непростого дня душ был бы как нельзя кстати. Но вместо этого ноги сами понесли её на террасу: ей захотелось посмотреть, как будет выезжать со двора Вадим. Она быстро поднялась по лестнице, распахнула дверь на крышу и вдруг резко остановилась. Вспомнилось: «Он мой потенциальный любовник...». Пару секунд Ангелина поколебалась — лицо её при этом отражало мучительные метания, происходившие в ней, — и не стала подходить к перилам и смотреть вниз, хотя ей этого очень хотелось.

Вместо этого она медленно повернулась и стала спускаться по крутым ступеням. Настроение, которое в этот вечер, когда подполковник Валдайцев вёз её домой, было таким замечательным, таким светлым и радостным, испортилось. Она вздохнула, направилась в ванную и начала расстёгивать длинную дорожку маленьких выпуклых пуговок на лифе платья.

Если бы Ангелина всё же посмотрела вниз, как хотела поначалу, то увидела бы: молодой подполковник Валдайцев показался из подъезда, быстро дошёл до машины и, перед тем, как сесть в неё, обернулся, ища глазами её, Ангелину. Даже рука его взметнулась было, чтобы помахать ей, но расстроенно опала: махать было некому. Весёлое открытое лицо Вадима сразу же стало непроницаемым. Он сел в машину, завёл двигатель и медленно выехал со двора. Уже поворачивая за угол, не удержался, снова посмотрел на крышу. Ангелины там не было. И быть не могло: у неё имелось много принципов, но один — твердокаменный, железобетонный и не нарушаемый ни при каких обстоятельствах. Ангелина никогда не позволяла себя даже лишнего взгляда в сторону чужих мужчин. Даже если этот мужчина всего лишь потенциальный любовник подруги юности.

Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ни за что. Но Вадим об этом во всех смыслах правильном принципе не знал и знать не мог. И ему почему-то было невыносимо грустно. А Ангелина знала и неуклонно придерживалась его. Но ей впервые было больно от своей принципиальности и хотелось плакать. Она убрала подальше визитку подполковника Валдайцева, которую он дал ей при расставании, сняла красивое платье Рины, преувеличенно аккуратно повесила его на плечики и встала под душ. Хороший вечер трудного дня заканчивался хуже некуда.

Вадим вернулся на работу и в своём кабинете уверенно набрал знакомый номер. Несмотря на испортившееся настроение его планы не изменились, и он был уверен, что разговор этот необходим. Когда трубку взяли, Вадим сказал:

– Жанна, здравствуй. Нам нужно поговорить.

Глава шестнадцатая. Нелюбовь

С Жанной Вадим познакомился на работе. На их объекте был медицинский пункт. Молоденькие медсёстры в нём часто менялись: кто-то выходил замуж и рожал детей, кто-то шёл на повышение. Прошедшей зимой в медпункте появилась новенькая. Вадим с медсёстрами по службе не сталкивался, здания их были огромными, народу в них работало великое множество, знать абсолютно всех в лицо и по именам было невозможно. Да и не входило это в их обязанности. Всё равно объект режимный, и вход строго по пропускам. Поэтому Вадим, конечно, пару раз видел новую медсестру и знал, кто это, но и только.

В тот день один из его подчинённых неожиданно упал в обморок. Такое иногда случалось: не все могут по два часа стоять на посту практически неподвижно, многим становится плохо. Вот и этот молоденький прапорщик неожиданно рухнул кулём, сильно ударившись при падении рукой и бровью. Вадим, который к счастью оказался поблизости, едва ли не на себе оттащил бедолагу в медпункт, попросил осмотреть, померить давление и пульс, обработать ссадины на лице.

Симпатичная новенькая медсестра проделала всё необходимое сноровисто, ласково улыбаясь пришедшему в себя и очень стеснявшемуся пострадавшему, продезинфицировала полученные раны, осмотрела руку и пообещала, что до свадьбы непременно заживёт.

На следующий день Вадим купил коробку конфет, чтобы поблагодарить её за помощь и неравнодушие. Никаких романтических мыслей у Валдайцев не было, он вообще считал, что строить отношения там, где работаешь, неправильно и чревато осложнениями, и просто хотел поблагодарить девушку за заботу о его подчинённом. Милая медсестра Жанна конфеты приняла и с того дня стала попадаться ему на глаза всё чаще и чаще. Встречаясь с Вадимом в длинных запутанных коридорах, она приветливо улыбалась ему и заинтересованно расспрашивала о самочувствии пострадавшего и делах. Валдайцев и сам не заметил, как привык и к этим беседам, и к самой Жанне. Вскоре они начали встречаться.

Поначалу Вадиму в их отношениях всё нравилось. Жанна оказалась девушкой очень приятной, приветливой и обаятельной. К постоянной занятости Валдайцева она относилась с пониманием: всё видела своими глазами. А потому сцен ревности не устраивала, тотальным недоверием, каким частенько грешили жёны и девушки коллег Вадима, не изводила и радовалась любой возможности побыть вместе.

Вскоре Валдайцев впервые ощутил, что, похоже, у них всё «серьёзно». Вадим прислушался к себе, покопался в своих чувствах и эмоциях и решил, что, пожалуй, от добра добра не ищут. Возможно, то, что он испытывает к Жанне, и не любовь пока, но сильная симпатия совершенно определённо. А это уже много. В тридцать два года глупо ожидать бури эмоций. Да и вряд ли она нужна, эта самая буря. Ничего хорошего после неё не останется. Пройдёт, перевернёт привычную устоявшуюся жизнь и утихнет, растает во времени и пространстве. А после неё что? Пожалуй, что и ничего. Бессмыслица и пустота. Лучше уж строить отношения на симпатии. А там, глядишь, и любовь подтянется. Было бы желание. У самого Вадима желание потрудиться в этом направлении имелось, и он надеялся, что и у Жанны тоже.

Поэтому, хотя разговоров о свадьбе между ним и Жанной пока не случалось, Вадим постепенно склонялся к мысли, что к этому всё и идёт. И мысль эта его не пугала. Правда, и особой радости не доставляла. Ровно и спокойно было у него на душе. И ему стало казаться, что, возможно, так и должно быть. Сам он африканских страстей никогда не искал, подтверждением силы чувств не считал и жить на вулкане не хотел. Думая о любви — а он о ней думал, конечно, это всё сказки, что мужчины далеки от таких мыслей, ничего подобного, думают, может, и не так часто, как девочки-подростки, но всё равно думают — он никогда не рисовал себе в воображении стихию, ему это просто было не нужно.