Терновая цепь

– Ты говоришь в точности, как Кристофер, – пробормотал Томас и подумал: это же вполне естественно, ведь Грейс и Кристофер в каком-то смысле успели стать друзьями.

Находиться в лаборатории оказалось намного тяжелее, чем он ожидал. Конечно, официально это была лаборатория Генри, но в сознании Томаса эта комната прочно ассоциировалась с Кристофером. Смотреть на рабочий стол, заставленный химической посудой и приборами, было все равно что снова увидеть остывшее тело друга с белой повязкой на глазах. Ощущая ужасную пустоту внутри, он присел на табурет. Невозможно было поверить, что Кристофера здесь нет, что он больше никогда не спустится по ступеням из вестибюля и не потребует, чтобы Томас помог ему с очередным экспериментом, который, без сомнения, должен был окончиться взрывом и пожаром.

Он думал, что Грейс тоже придет в уныние, да еще и расплачется. Но ничего подобного: девушка не мешкая принялась за работу. Сосредоточенно нахмурилась, направилась прямо к шкафам, где хранились реактивы и посуда, и, едва слышно бормоча что-то себе под нос, начала собирать все необходимое.

Томас всегда считал Грейс одной из тех безмозглых, жеманных девиц, у которых на уме только наряды и флирт. Так она вела себя на балах и всяких светских сборищах. Но сейчас стало понятно, что все это время она носила маску. Грейс целеустремленно ходила по лаборатории; не медлила, не колебалась, не тратила времени зря, внимательно разглядывала ярлыки на бутылях, рылась в ящике с инструментами, выбирала мерные ложки. Она умела концентрироваться на деле, совсем как Кристофер; девушка молчала, сосредоточенно размышляла, планировала, высчитывала что-то про себя. Он видел это по ее лицу и поражался, как ловко она скрывала от всех свой острый ум.

– Я могу чем-то помочь? – наконец спросил Джесс.

Грейс кивнула и начала давать брату указания: отмерить это, отрезать то, смочить вот эту бумагу вон в той жидкости. Томас почувствовал себя неловко, сидя без дела в своем углу, и сказал, что тоже готов помогать. Не отводя взгляда от газовой горелки, Грейс отрицательно покачала головой.

– Тебе следует вернуться в Институт; там ты нужен больше. Ты им понадобишься, чтобы защищать дом от Стражей. – Она все же подняла голову, прищурилась, как будто у нее возникла какая-то мысль, и неуверенно произнесла: – Правда, есть одна вещь… пока ты не ушел… мне бы не помешала руна Огнеупорности.

– О, – пробормотал Томас. – Ты не знаешь, как ее изобразить.

Грейс, не глядя на него, заправила волосы за уши.

– Я знаю только те, которым меня научили родители – я имею в виду своих настоящих родителей, тех, которые погибли. Потом никто не показывал мне рун.

– Матушка не заботилась о твоем образовании, – произнес Джесс спокойным тоном, но Томасу показалось, что он скрывает вполне обоснованное раздражение. – Но я могу сделать это, Грейс. Я часто изучал Серую Книгу во время… гм, в общем, пока я был призраком.

Томас подумал, что Грейс все-таки сейчас расплачется от облегчения.

– Спасибо, Джесс.

Брат молча кивнул и взялся за стило, висевшее на поясе.

Грейс вытянула руку, чтобы Джесс нанес ей на запястье Метку. Томас заметил, как она смотрела на брата. В ее взгляде была жестокая тоска, безнадежность. И тогда он понял кое-что насчет Грейс. Девушка не думала, что брат когда-нибудь простит ее и тем более полюбит ее вновь.

Томас подумал, что она, в конце концов, это заслужила. Даже теперь он испытывал к Грейс неприязнь за все страдания, причиненные Джеймсу. Сможет ли он, Томас, простить и забыть? Он попытался представить, что бы он чувствовал и как бы вел себя, узнав, что Евгения совершала такие гадкие, даже, можно сказать, преступные вещи.

Да, гадко, да, преступно, но Томас не мог себя обманывать: он знал, что простил бы Евгению. Ведь она была его сестрой.

– Ладно, тогда я пойду, – пробормотал Томас, когда руна была закончена и Грейс вернулась к рабочему столу. – Ни под каким предлогом не выходите из дома. Я вернусь через несколько часов, и мы вместе отправимся в Институт. Договорились?

Джесс кивнул. Грейс не ответила: она уже сосредоточилась на своей работе. На лестнице Томас обернулся и увидел, что она протягивает Джессу мензурку с каким-то порошком. По крайней мере, они могут работать вместе; возможно, рано или поздно Джесс смягчится; возможно, это начало пути к прощению и полному примирению.

Прежде чем покинуть особняк, Томас заглянул на кухню и прихватил кувшин с водой, чтобы полить цветы в холле. Демонстрация веры, подумал он, веры в то, что Фэйрчайлды вернутся домой. В то, что могуществу Велиала существует предел, что он будет изгнан и что все снова будет хорошо. Томас должен был в это верить.

Корделия подумала, что Анна, Ари, Алистер и Томас немного перестарались: Институт выглядел так, будто сюда никто не заглядывал уже лет двадцать или тридцать. Окна первого этажа были заколочены широкими досками, а стекла в верхних окнах были замазаны черной краской или занавешены плотной черной тканью. Ни один лучик света не просачивался во двор, затянутый серым туманом.

В Святилище горело несколько тонких свечей; света едва было достаточно для того, чтобы Корделия и Люси не переломали себе ноги. Корделия отлично знала, что вошла в тот же самый Институт, который оставила несколько часов назад, но полутемное помещение походило на склеп, и девушки поднимались по ступеням в молчании.

Однако молчание Люси могло быть признаком подавляемого возбуждения. Когда Корделия, выйдя из Адского Алькова, повернулась к подруге и сказала: «У меня есть идея, и мне нужна твоя помощь», она никак не ожидала, что Люси одобрит ее план. Вместо того чтобы возмутиться, Люси покраснела, как маков цвет, захлопала в ладоши и воскликнула: «Какая потрясающая, скверная, безумная идея. Я обязательно помогу тебе. И сохраню все в тайне. Ведь это же тайна, правда?»

Корделия заверила ее, что план является тайной, хотя подозревала, что это ненадолго. Она молилась про себя, чтобы их наблюдательные друзья не заметили подозрительного блеска глаз Люси и не начали задавать вопросы. Затемнение в этом смысле было как раз кстати.

Поднявшись наверх, они услышали голоса, доносившиеся со стороны библиотеки. Там они обнаружили Алистера, Томаса, Анну и Ари, перепачканных краской и обсыпанных опилками. Друзья устроили пикник прямо на полу. В центре комнаты расстелили покрывало из спальни для гостей, а вокруг на письменных столах расставили консервы из кладовой: лососина, печеные бобы, вишни, груши, даже готовый рождественский пудинг.

Когда Корделия и Люси появились на пороге, Анна пригласила их к «столу».

– К сожалению, горячей пищи нет, – сказала она. – Мы не стали разводить огонь в печи, чтобы не привлекать внимания.

Корделия устроилась на покрывале, и Алистер передал ей открытую жестянку с абрикосами. Сладкий вкус прогнал горечь, оставшуюся во рту после путешествия по задымленному Лондону. Внезапно ей вспомнился другой пикник, тот, который молодежь устроила в Риджентс-парке после ее приезда в Лондон. Девушка вспоминала солнечный свет, изобилие еды – сэндвичи, имбирное пиво, лимонные пирожки… Пирожки были связаны с воспоминаниями о Кристофере, и мысль о пикнике заставила задуматься о тех, кого уже не было с ними. В тот день в парке была Барбара. Оливер Хейуорд. И Мэтью, и Джеймс, и Кристофер, конечно же, – все они ушли вместе с летом и солнцем. Она быстро взглянула на Томаса. Кем он стал без общества «Веселых Разбойников», спросила она себя. И задумывается ли он сам об этом?

Корделия со стуком поставила на пол пустую консервную банку. По крайней мере, Джеймс и Мэтью ушли не навсегда. Они были еще живы. И она была твердо намерена их вернуть.

Люси ковыряла вилкой консервированный пудинг.

– И чем вы здесь занимались, если не считать заколачивания окон?

– Искали магические выходы из Лондона, – объяснила Ари. – Те, о которых мог забыть Велиал.

– На Парламентском холме есть несколько доисторических погребальных насыпей, которые раньше служили воротами в царство фэйри, – добавила Анна. – В средневековых текстах упоминаются очень старые колодцы, где когда-то жили водные фэйри. Багниг-уэллс, Клеркс-уэлл – похоже, завтра нам весь день придется провести вниз головой, разглядывая ямы с тухлой водой.