Терновая цепь

– Я схожу за Грейс и Джессом, – возразил он. – А ты будешь отдыхать.

Томас жалобно посмотрел на Ари.

– Извини, Томас, но он прав, – произнесла Ари. – Ты должен восстановить силы, иначе ты не выдержишь.

– Но я здоров…

После этого девушка вышла, предоставив Томасу и Алистеру спорить дальше. Она нашла Анну в библиотеке, возле одного из больших столов. Подойдя ближе, она увидела, что Анна изучает какую-то ветхую, пожелтевшую от времени карту. Когда она подняла голову, Ари впервые после смерти Кристофера увидела, что Анна радостно улыбается.

– Ты никогда не задумывалась о том, – заговорила Анна, – почему вход в Безмолвный город находится довольно далеко от центра Лондона, в Хайгейте?

– Конечно, я обращала на это внимание, – медленно произнесла Ари. – Но не задумывалась о причинах. Действительно, далеко от Института.

– Так было не всегда, – объявила Анна, ткнув пальцем в пергамент. – Его перенесли после Великого пожара. Эта карта составлена в 1654 году, и вот здесь обозначен прежний вход в Город Костей.

Ари подошла и взглянула.

– Да, это намного ближе, – заметила она. – Надо всего лишь обойти собор Святого Павла.

– Церковь Святого Петра в Вестчипе, – кивнула Анна. – Которая сгорела во время Пожара в 1666 году. – Она снова постучала пальцем по карте. – Понимаешь теперь? Если мы сумеем попасть в Безмолвный город через неохраняемый вход, то, возможно, нам удастся найти Тропу Мертвых. Пройти по тому же самому пути, по которому Стражи пришли туда из Железных Могил.

– Ты хочешь сказать… если мы доберемся до Железных Могил, то окажемся вне сферы влияния Велиала? Сможем связаться с Аликанте! – Ари в волнении прижала руки к груди. – Или же, если каким-то чудом Блэкторны наладят эти огненные сообщения, мы попросим подкрепления, и они встретят нас у выхода к Могилам…

– А потом, – подхватила Анна, – мы приведем армию Сумеречных охотников в Безмолвный город, а оттуда – прямо в Лондон.

Ари, охваченная восторгом, шагнула к Анне и поцеловала ее в губы. Потом откинула голову назад, наслаждаясь изумленным выражением лица Анны.

– Ты дьявольски умна. Ты умнее и хитрее всех.

Анна улыбнулась.

– Мои лучшие качества проявляются только в твоем присутствии, дорогая.

Позднее Джеймс много размышлял о об этом разговоре и пришел к выводу, что это был самый трудный момент в жизни Мэтью, и его друг проявил сверхъестественную выдержку и продемонстрировал недюжинную силу воли.

Но тогда он просто слушал. Мэтью не оправдывался, не пытался выставить себя в выгодном свете; он спокойным голосом рассказывал об оскорбительных намеках Алистера относительно матери, о посещении Сумеречного базара, о покупке зелья фэйри, о том, как он подлил его ничего не подозревающей Шарлотте. О том, что случилось потом с матерью, как она потеряла ребенка.

– Я помню это, – прошептал Джеймс.

Они помолчали, слушая, как воет ветер за стенами крепости.

– Помню, как твоя мать лишилась ребенка. Джем лечил ее…

– Джем знает, – сказал Мэтью. – Я отказался говорить с ним об этом, но он, наверное, прочел мои мысли. Я до сих пор помню его слова: «Я никому не расскажу. Но ты должен сделать это. Тайна, которую хранят слишком долго, постепенно разрушает душу». Хороший совет, – добавил Мэтью, – которому я, будучи глупцом, не последовал.

– Я все понимаю, – ответил Джеймс. – Ты не мог заставить себя сделать это. Рассказать о том, что произошло, означало заново пережить этот ужас.

– Возможно, так оно было для тебя, – заметил Мэтью. – Я видел твое лицо, когда ты говорил о браслете, о Грейс. Как будто снова открылась затянувшаяся рана. Но для меня… ведь не я страдал, Джеймс. Моя мать страдала. Моя семья. Из-за меня. Я был преступником, а не жертвой. – Он резко втянул воздух сквозь зубы. – По-моему, меня сейчас стошнит.

Джеймс ласково погладил Мэтью по голове.

– Постарайся сдержаться, иначе ты снова выплюнешь всю воду, – сказал он. – Мэт… то, что ты мне рассказал, – это не история преступления, а история ужасной ошибки. Ты был молод, и это была именно ошибка. Ты сделал это не нарочно, не по злобе, ты не желал причинить вред ни матери, ни кому бы то ни было еще. Ты поступил необдуманно и поверил тому, кого следовало остерегаться. Это не преступление.

– В моей жизни было множество неверных решений. Но ни одно из них не имело таких катастрофических последствий.

– Это потому, – сказал Джеймс, – что ты прикладываешь большие усилия, чтобы худшие последствия твоих решений обрушивались на тебя же самого.

Мэтью помолчал немного.

– Наверное, ты прав, – выдавил он.

– Твое неверное решение действительно имело непоправимые последствия, – продолжал Джеймс. – Но ты не дьявол во плоти, не Каин, приговоренный к вечным скитаниям. – Он помолчал и мягко произнес: – Представь меня в пятнадцать лет. Представь, что я пришел к тебе и рассказал такую историю, что я совершил подобную ошибку. Что бы ты мне ответил?

– Я бы посоветовал тебе простить себя, – прошептал Мэтью. – И открыть правду родным.

– Ты медленно убивал себя несколько лет, – сказал Джеймс. – А теперь попробуй быть добрым к себе – попробуй отнестись к себе так, как ты отнесся бы ко мне, если бы мы поменялись ролями. Помни, твое самое серьезное прегрешение заключается в молчании. Все это время ты отталкивал Шарлотту и Генри, и я знаю, чего тебе это стоило. Чего это стоило им. Мэтью, ты же их сын. Позволь им простить тебя.

– В ночь после того, как это случилось, – произнес Мэтью, – я стащил из буфета бутылку виски и выпил все. Потом мне было ужасно плохо, но в первые минуты, когда у меня спутались мысли, притупились чувства, я перестал казнить себя, и боль утихла. Ушла. На душе у меня стало легко, и с тех пор я каждый день искал это ощущение легкости и беззаботности, снова и снова. Я хотел, чтобы боль оставила меня.

– Ты всегда будешь искать забвения в алкоголе, – вздохнул Джеймс. – И тебе до конца жизни придется бороться с этим. – Он взял руку Мэтью и сжал его пальцы. – Но я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе.