Террористическая война в России 1878-1881 гг.

Может, это немного скучно и я слишком много цитирую И. Киреевского, но надеюсь, - преодолевая трудности понимания, какой-нибудь молодой читатель сделает с усилием шаг вперед и немного поднимется выше в своём развитии. Это, конечно, - труднее, тяжелее чем орать на улицах простые лозунги и дурить неграмотных пролетариев, но поверьте - это стоит этого труда.

Бесспорно, Иван Киреевский - философ мировой величины! Что сделал Киреевский?
– он продолжил философию Гегеля и закрыл её в национальном характере, использовав православный исихазм. Точно такую же попытку продолжить философию и таким же способом предпринял в наши дни, в девяностые годы нашего столетия, наш ведущий философовед - С. С. Хоружий.

В принципе продолжить философию Киреевского и его великих предшественников нельзя, то есть её невозможно объяснить-продолжить на бумаге или на пальцах, её можно только продолжить-прожить, пережить. Любое продолжение - это философия жизни и жизнью. Ведь исихазм - это уже мистика, это мистическая практика и правда.

Таким образом, русская философия, благодаря Ивану Киреевскому, с первой же попытки достигла максимума в философии индивидуума, с первой попытки, сразу на старте, она закончила философию индивидуума. Киреевский был уверен, что, достигнув в жизни глубин мистической философии, человек способен понять многое и очень многое; человек при этом входит в стадию как бы сверхчеловека, человека максимально совершенного - вникните в слова Киреевского:

“Находясь на этой высшей степени мышления, православный верующий легко и безвредно может понять все системы мышления, исходящие из низших степеней разума, и видеть их ограниченность и вместе относительную истинность… Но покуда он верит сердцем, для него логическое рассуждение безопасно.… Но для мышления, находящегося на низшей ступени, высшая непонятна и представляется неразумием. Таков закон человеческого ума вообще”. Слава этому великому русскому мыслителю!!!

Что там осталось неисследованного русскими к середине 19-го века из западной мудрости? Ф. М. Достоевский, рассуждая о славянофилах и “европейцах” - западниках, подчеркнул огромную историческую и идеологическую роль славянофилов в российском обществе:

“Это был хоть и русский, но уже и “европейский” русский, только начавший свой европеизм не с просвещения, а с разврата, как и многие, чрезвычайно многие начинали. Да-с, этот разврат не раз принимался у нас за самый верный способ переделать русских людей в европейцев. Ведь сын такого фельдъегеря будет, может быть, профессором, то есть патентованным уж европейцем. Итак, не говорите о понимании ими сути народной.

Нужно было Пушкина, Хомяковых, Самариных, Аксаковых, чтоб начать толковать о настоящей сути народной. (До них хоть и толковали об ней, но как-то классически и театрально.) И когда они начали толковать об “народной правде”, все смотрели на них как на эпилептиков и идиотов, имеющих в идеале - “есть редьку и писать донесения”. Да, донесения! Они до того всех удивили на первых порах своим появлением и своими мнениями, что либералы начали даже сомневаться: не хотят ли де они писать на них донесения? Решите сами: далеко или нет от этого глупенького взгляда на славянофилов ушли многие современные либералы?”

В этот период истории России над темами, над которыми не успели задуматься первые русские философы, задумались наши писатели, литераторы-философы. Один из самых выдающихся из них - М. Е. Салтыков-Щедрин (1826-1889).

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

У М. Е. Салтыкова-Щедрина критический взгляд на действительность, на жизнь по своей остроте был точно не хуже чем у Белинского или Герцена, но его угол зрения оказался совершенно другим, он обратил внимание на совсем другое. И, несмотря на то, что власть молодого Салтыкова-Щедрина вроде обидела, - за повести “Противоречия” и “Запутанное дело” в 1848 году 22-летнего писателя отправили в ссылку в Вятку, но он не додумался, в отличие от Герцена и Огарева, с проклятиями покинуть Россию и её издалека хулить, а даже дослужился до должности вице-губернатора.

Вспомните вторую часть предыдущей главы, когда мы рассматривали отмену российским императором многих ограничений евреям, бурное развитие еврейского общества в России и связанные с этим тенденции, в том числе и негативные, вспомните “недоразумения” и “трения” еврейского сообщества с российскими властями, - тогда поймете: почему этой тематике уделил внимание Салтыков-Щедрин, о чём хотел предупредить и уберечь в повести “Пропала совесть”.

Евреи уже около 40 лет жили в русских городах и стали обычным и неотъемлемым элементом его нового пейзажа, привычной частью его нового колорита. В обществе сложился даже некий стереотип еврейской семьи - интеллигентной, обеспеченной и тихой, живущей в полном согласии с местными властями. О чужеродцах и пришельцах было уже не принято говорить - ведь уже рождалось и подрастало на русской земле новое поколение евреев с русскими фамилиями. Это были уже свои евреи, наши евреи. Вот как эту идиллию, обычную бытовую картину середины XIX века, описывал наш великий мыслитель М. Е. Салтыков-Щедрин:

“Самуил Давыдович Бжоцкий сидел за обеденным столом, окруженный всем своим семейством. Подле него помещался десятилетний сын Рувим Самуилович и совершал в уме банкирские операции.

–  А сто, папаса, если я этот золотой, который ты мне подарил, буду отдавать в рост под двадцать процентов в месяц, сколько к концу года у меня денег будет?
– спрашивал он.

–  А какой процент: простой или слозный?
– спросил в свою очередь Самуил Давыдович.

–  Разумеется, папаса, слозный!

–  Если слозный и с уцелением дробей, то будет сорок пять рублей и семьдесят девять копеек!

–  Так я, папаса, отдам!

–  Отдай, мой друг, только надо благонадёзный залог брать!”

А вот как описал Михаил Евграфович стереотип отношений с властями:

“Самуил Давыдович вспомнил, что он давно обещал сделать какоенибудь пожертвование в некоторое благотворительное учреждение, состоящее в ведении одного знакомого ему генерала, но дело это почему-то изо дня в день всё откладывалось. Задумано - сделано.

–  Зелаю, васе превосходительство, позертвование сделать!
– сказал он, кладя на стол пакет перед обрадованным генералом.

–  Чтож-с! Это похвально!
– ответил генерал, - я всегда это знал, что вы… как еврей - и по закону Давидову…

Генерал запутался, ибо не знал наверное, точно ли Давид издавал законы или кто другой.

–  Тоцно так-с; только какие зе мы евреи, васе превосходительство!
– заспешил Самуил Давидович, уже совсем облегчённый, - только с виду мы евреи, а в дусе совсем - русские!

–  Благодарю!
– сказал генерал, - об одном только сожалею… как христианин… от чего бы вам, например?

–  Васе превосходительство, …мы только с виду… поверти цести, только с виду…”

Как видим, - Салтыков-Щедрин, как А. Пушкин и Гоголь, обратил внимание на опасность развивающейся тенденции культа “золотого тельца”, корысти, обогащения любыми способами, даже в ущерб нравственности.

Стоит ли здесь судить и винить в чём-то Самуила Давыдовича?
– Конечно, нет! Он поступал как патриот своей семьи и хотел как лучше…