The Мечты. Весна по соседству

«Доброе утро!» - прошептал он, позабыв про любой дискомфорт, кроме того, что побуждал посетить санузел, и осторожно отпустил Женю, вытащив руку у нее из-под головы. Она и на это не дернулась. Он перевернулся на спину, с удовлетворением отмечая, что тело все же не болит так сильно, как могло бы после вчерашних боев без правил, что само по себе неплохо. И после своего умозаключения вдруг уткнулся взглядом в полочку прямо над своей головой. С этой самой полочки очень отчетливо виднелось крыло... самолета. Самолета, мать его!

Моджеевский подскочил и потянулся к крылу. Снял модель летательного аппарата с его места и внимательно осмотрел, чувствуя, как металл холодит пальцы, будто бы окончательно приводя в чувство и лишая иллюзий. Пьяджо Аванти. Тот, что она подарила ему на день рождения. Это точно была та же самая игрушка, от которой он пришел в восторг и которую не нашел, когда вернулся. Вернее, он и не искал. Он забыл. А между тем, Женя забрала из квартиры в «Золотом береге» только ее. Не драгоценности, не документы, не одежду. Она забрала то единственное, что по-настоящему связывала с ним, с их отношениями.

Роман растерянно держал самолет в руках и не понимал, что ему с этим открытием делать. Это все равно как... все равно как если бы сейчас Женя произнесла ему те самые слова, которые он когда-то ждал и которых не дождался. Потом Роман перевел свой оторопевший взгляд на спящую Жеку и пробормотал: «Ну как так...» - и поднял глаза, осматривая комнату, в которой ему уже приходилось бывать, но в которой он, кажется, никогда ничего и не видел раньше. А сейчас выхватывал одну за другой детали. Яркие. Говорящие. Кричащие о ней.

Светлые занавески на окне. Горшки с цветами на подоконнике. Большое зеркало, обмотанное гирляндой с маленькими-маленькими, похожими на капли росы светодиодными лампочками. Картинки на стене. Детские рисунки. Чьи? Ее? Юлькины?

Фотографии в рамках, ни на одной из которых не было ее портрета, все с Андреем Никитичем и сестрой. И ещё несколько – с красивой молодой женщиной. Наверное, с мамой.

И это он всерьез считал Женин поступок изменой? Подозревал в корысти?

Ее? Эту девочку?

Что ещё?

Ноутбук на столе.

Старенький ковер.

Несколько кукол – скорее всего, их с Юлькой.

Все такое незамысловатое, но наполнявшее уютом комнату, в которой она выросла, в которой жила, которой доверяла свои секретики. Больших секретов у нее, конечно, не было. Только такие вот... крошечные. Мечты о том, куда хочется отправиться именно ей, и куда ее в силу обстоятельств никто не возил никогда, потому что желания других оказывались важнее. Мечты о близком друге, с которым можно чем-то поделиться, и это вина и беда самого Романа, что он так и не сумел стать тем самым. Мечты о любви. Девочки мечтают же о любви. Неважно, сколько им лет, когда они мечтают. Женя была большим ребенком, и он всегда это знал. Всегда, как бы там ни было. Просто мир вокруг прогнил настолько, что он успел разочароваться во всех. Он получил такой колоссальный опыт разочарований, какой мало кому и снился.

К черту такой его опыт!

К черту такой мир!

Он попробует стать ее мечтой, потому что, оказывается, сам всегда мечтал о ней одной!

И пусть сегодня он не знает с чего начать, а ее беременность вносит свои коррективы, но он обязательно придумает. Потому что он Моджеевский. Он и землю способен перевернуть – не раз уже переворачивал.

Впрочем, земные проблемы возвестили о себе настойчивым нытьем в желудке. И Жене надо позавтракать. Потому, еще недолго покрутив в руках самолет, Роман вернул его на место и выполз из постели, отправившись на поиски стратегически важного в каждой квартире пункта. И интуитивно его найдя (поди не этаж в «Золотом береге», а допотопная трешка), совершил утренний моцион, разве что душ не приняв. А потом выбрался на кухню, оценивать последствия вчерашней бури.

Последствия были впечатляющими. Вся кухня засыпана осколками и укрыта напоминающим снег слоем сахара, весело поблёскивавшего под солнечными зайчиками, плясавшими по полу. Возможно, это и остановило бы его на пути к пропитанию (в конце концов, есть и альтернативные варианты где пожрать), но нынче Моджеевский был настроен на подвиги куда больше, чем еще накануне. Осторожно, чтобы не порезаться, прошлепав босыми ногами к мойке, он открыл ящик под ней, где и нашел совок с веником. Вот где веник находился в его собственной квартире, Моджеевский представлял себе слабо, а здесь – запросто. Как им управляться – припоминал с трудом. Обычно раньше квартирой занималась Лена Михална, теперь он заказывал клининговые услуги. Но опыт не пропьешь. В армии Роман даже унитазы драил, не то что полы. Потому сейчас принялся вдохновенно сметать сахар и осколки на совок и посреди своего порыва к чистоте и порядку не слышал, как открылась входная дверь.

А вот приближающиеся шаги слышать был должен. И уж безусловно услышал довольно суровый голос, прозвучавший посреди кухни.

– И что здесь произошло?

Моджеевский вздрогнул и резко разогнулся, глянув на Жениного отца, появившегося за его спиной. Сцена, должно быть, выглядела комично, и они потом, когда-нибудь после всего, обязательно посмеются, вспоминая ее, но прямо в эту минуту Роман только развел руками и прямо ответил:

– Посуду били.

– О твою физиономию?

– Да нет... о пол...

– А-а-а... А Женя где? – обеспокоенно спросил Андрей Никитич.

– Спит еще. Вчера был... непростой вечер.

Андрей Никитич молча обвел взглядом последствия этого самого непростого вечера, которые Роман не успел убрать до конца, а потом и очевидную причину бардака – олигарха с веником в руках, смотревшегося посреди кухни Маличей более чем экзотично. Не иначе как с целью получше рассмотреть такую экзотику Малич-старший нацепил на нос очки и, пристально глядя на гостя, строго спросил:

– Она знает, что ты здесь?

– Разумеется, - кивнул Моджеевский и тут же принялся объяснять те благородные мотивы, что привели его в дом Маличей: – Вчера Бухановы разводились, потом пришел этот аферист, ее биологический отец. Потом Женя рассердилась, что я во все это влез, вот и... Но я прибираюсь, как видите!

– Уваров опять приходил? – выхватил Андрей Никитич важное и в сердцах выдохнул: – Как же он мне надоел!

– Мне тоже, - поспешил поддакнуть Роман. – Но больше не придет, мы его из города выдавим, если по добру не свалит.

Малич прищурился, кивнул и развернулся, чтобы выйти, но замер на пороге и сказал:

– Пылесос в кладовке.

– Спасибо. Я собирался омлет делать, будете?

– Буду. Посмотрим на твой омлет, - с этими словами Андрей Никитич покинул помещение. Но еще некоторое время было слышно, как негромко открывались и закрывались двери. И можно было представить, как он заглядывает к Жене, проходит к себе, отправляется в ванную и снова шуршит в своей комнате. Потом этот шум сменился навязчивым ревом пылесоса, впрочем, не разбудившим самую беременную сову в этой допотопной трешке.