Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской Армии
Шрифт:
…"Торопимся скорее исполнить последнюю волю нашего родного сыночка, Петиньки, — говорили рыжими чернилами написанные строки. — А была та последняя его воля — передать вам, что кланяется до самой сырой земли и благодарит вас, что дали ему спокойно, па родной земле умереть. А прожил он с нами всего три часочка. В пять привезли к нам, а в восемь преставился к Господу. Еще всем нам и сельчанам сказал, что не изменой он попал в плен, а был ранен. Пишем вам, отец и мать, что мы не пожалели, что отдали, его за Веру, Царя и Отечество"…
VIII.
Солдаты умирали на чужбине. В плену было тяжело. Безрадостные вести шли с Родины. Их не понимали на Родине. Но к ней они тянулись. Ее боялись посрамить.
В 1915 году в России вышел приказ, чтобы семьям военнопленных выдавать паек в половинном размере. Приказ этот дошел и до лагерей военнопленных.
В лагере Кинермец, в Венгрии, был барак, где содержались только одни подпрапорщики и унтер-офицеры. При обходе этого барака к сестре подошел один из подпрапорщиков.
— Мы слышали, — сказал он, — что вышел приказ, чтобы лишить паши семьи пайка. Мы сражались до конца. Мы были ранены и оставлены на поле сражения. Не по своей вине мы попали в плен. Мы и сейчас готовы здесь умереть и умрем все, была бы только победа. Мы просим вам похлопотать, чтобы жены наши не страдали безвинно.
— Напишите прошение, — сказала сестра. — Я еще пробуду часа два в лагере. Перед отъездом я зайду к вам за прощением. Я доставлю его, куда надо.
Когда сестра зашла в барак, ее встретил тот же подпрапорщик.
— Прошение мы, сестрица, написали, а только взяло нас сомнение, отдавать ли его или нет?
— Почему же нет?
— А что, увидит наше прошение австрийское правительство?
— Да, все бумаги у меня будут осматривать. Вы сами понимаете, что иначе нельзя.
— Так мы решили, что тогда и прошение порвать. Нам будет очень неудобно, если враги наши узнают, что Россия не заботится о женах тех, кто за нее же сражается. Нехорошо, если через нас или жен наших будут худо думать о России. Пускай и жены наши за Россию за одно с нами погибают.
IX. ДЛЯ СОЛДАТА ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИЯ — РОССИЯ БЫЛА ЕДИНАЯ
Широкое чувство любви и уважения к России было общим для всей массы русских солдат-военнопленных, без различия национальностей. Россия была действительно, а не на словах, — великая, единая и неделимая. Вся масса русских солдат составляла единую Императорскую Русскую Армию.
Австрийско-Германское командование, заинтересованное в раздроблении России и порождением розни между народами, составляющими Русскую Империю, тщательно выделяло в особые лагери поляков, украинцев и мусульман.
Когда сестра подъезжала к одному из таких лагерей, сопровождавший ее австрийский офицер спросил, говорит ли она по-польски?
— Я не знаю польских солдат. Я знаю только одну русскую армию, и в ней всякий солдат — русский солдат. Я буду здороваться по-русски.
Но вопрос этот смутил сестру. "Неужели, — думала она, — немцы успели так распропагандировать солдат, что они забыли Россию и отвернутся от меня, когда я им заговорю о России".
Во избежание чего-либо тяжелого для русского самолюбия, сестра решила быть
сдержанной и изменить форму своего обычного привета — поклона от Матушки-России.У лагеря, в строгом войсковом порядке, были выстроены солдаты. Они были чисто одеты. Все сохранили свои полковые погоны и боевые кресты и медали.
Когда сестра подошла к фронту, раздалась громкая команда:
— Смнр-рна… Равнение направо. Сотни голов повернулись на сестру.
— Вольно, — сказала сестра и пошла по фронту. Дойдя до середины строя, сестра остановилась и сказала:
— Я очень рада навестить вас и низко кланяюсь вам, так много пострадавшим. Вся ваша земля занята противником. Много горя выпало на долю ваших семей. Но Бог не без милости. Я верю, что скоро будет день и час, когда враг будет изгнан из родной нашей земли.
Сестра не успела договорить, как правый унтер-офицер громко крикнул:
— Государю Императору-ура!
По польскому лагерю загремело перекатами русское «ура» и сестра поняла, что опасения ее были неосновательны, что польских солдат не было, что перед нею были императорские русские солдаты.
Она шла по лагерю, расспрашивала солдат о их нуждах и, когда собралась уезжать, они все столпились вокруг нее.
— Хотя нас и заперли в польский лагерь, — говорили ей пленные, — «рекламации» нам давали, мы остались верными Царю и Родине. Мы очень счастливы, что вы нас навестили, и скажите в России, что мы своего долга, как русские солдаты, не забыли.
Император Вильгельм собрал всех пленных мусульман в отдельный мусульманский лагерь и, заискивая перед ними, построил им прекрасную каменную мечеть.
Я не помню, кто именно был приглашен в этот лагерь, кому хотели продемонстрировать нелюбовь мусульман к русскому «игу» и их довольство германским пленом. Но дело кончилось для германцев плачевно. По окончании осмотра образцово содержанного лагеря и мечети, на плацу было собрано несколько тысяч русских солдат мусульман.
— А теперь вы споете нам свою молитву, — сказало осматривающее лицо.
Вышли вперед муллы, пошептались с солдатами. Встрепенулись солдатские массы, подравнялись и тысячеголосый хор, под немецким небом, у стен только что отстроенной мечети дружно грянул:
— "Боже, Царя храни…"
Показывавший лагерь в отчаянии замахал на них руками. Солдаты по своему поняли его знак. Толпа опустилась на колени и трижды пропела русский гимн! Иной молитвы за Родину не было в сердцах этих чудных русских солдат.
Х. ОНИ СОБЛЮДАЛИ ПРИСЯГУ И ГОТОВЫ БЫЛИ НА СМЕРТНЫЕ МУКИ, НО НЕ ИЗМЕНЯЛИ НИ РОССИИ, НИ СОЮЗНИКАМ
Одно из самых тяжелых явлений жизни военнопленных было то, что вопреки женевским и иным конвенциям, пленных заставляли работать на заводах, изготовлявших военное снаряжение, рыть окопы, т. е. делать то, против чего до всей глубины возмущались души простых русских солдат.
В том же лагере Кинермец, где подпрапорщики и унтер-офицеры отказались писать прошение об улучшении судьбы своих жен, один подпрапорщик во время беседы сестры с пленными вдруг громко крикнул: