Тьма века сего

— Работает, — пожал плечами Бруно. — Наши служебные пути давно разошлись, и должен сказать, что в этом я частенько ему завидую. Курт-то по-прежнему решает дела прямо и просто. Впрочем, тебе-то это наверняка известно лучше многих.

— Не скрою, за работой майстера Гессе слежу давно и с интересом. Вы как, приняли к сведению версию Каспара? Считаете свое чадо провозвестником эпохи человеческого разума?

— Думаешь, в этой версии что-то есть? — скептически уточнил Бруно. — Как по мне, так это лишь одна из бредовых идей этого язычника. У них, знаешь, все на свете — символ, знамение, примета, эпохальное событие…

— У вас-то тем паче, — мягко заметил Косса.

Понтифик явно ждал реакции на это «у вас», и смотрящий под ноги майстер ректор всей кожей чувствовал на себе пристальный взгляд темных глаз.

— Ну все-таки не настолько, — возразил Бруно, наконец, легонько пнув попавшуюся под ногу ветку. — И ты уж не путай народную веру и каноничную. Да и не в нашем положении, знаешь ли, настолько верить всевозможным мистическим толкованиям: этак совсем в них погрязнем, расслабимся, потеряем бдительность… И тут-то мы и получим по голове каким-нибудь умельцем-каббалистом или Ангелом смерти.

— No, no, non c'`e bisogno [134] , — демонстративно обиженно возразил Косса. — Каббалист был мой, не спорю, а вот идейка с Ангелом — целиком Каспара с Мельхиором.

— А тварь, убившая стража в тюрьме?

Тот нахмурился, глядя с непониманием — кажется, вполне искренним — и Бруно пояснил:

— Страж. В тюрьме, из которой ты бежал в юности. Не от твоих же рук остались на его горле следы, как от медузьего щупальца, и не твои же слезы оставили мокрым пол в камере. Просто интереса ради: что это было?

134

Нет, нет, даже не пытайся (итал.).

— Ах вот ты о чем, — протянул Косса с наигранным равнодушием и, помедлив, усмехнулся: — Хорошо, я делаю шаг навстречу и раскрою один из своих секретов, дабы заверить в моем благорасположении. Это было… увлечение юности, так скажем. И оно едва не вышло мне боком. Посему после того… сотрудничества в тюрьме я решил к этим силам более не возвращаться. Старый добрый ад как-то привычней и ближе.

— И безопасней.

— Само собой. Посему — повторю: на то, что устроил Мельхиор, я бы никогда не подписался, зачем мне разрушенная Империя с издохшим населением и бродящей по ней отрыжкой Хаоса? Тогда я даже не мог явиться и красиво его распылить ради укрепления веры в великого себя — силы были не те.

— А сейчас те?

— Ты же знаешь, — дружелюбно улыбнулся Косса. — Потому я и до сих пор жив, здоров, председательствую на этом Соборе, мило секретничаю с Императором и курфюрстами и вот теперь столь же приятно общаюсь с тобой.

— И потому же вернешься в Италию единственным Папой, — подтвердил Бруно, кивнув. — Если мы придем к соглашению.

— Прямо и просто, да? — тихо засмеялся тот. — Долго же ты раскачивался. Ну давай побеседуем, наконец. Почти три недели назад я заявил, что сложу с себя папские полномочия добровольно, первым, не дожидаясь, пока это сделают те два старых идиота. Напомню, что это было сделано по твоей рекомендации. И я жду обещанного результата.

— По рекомендации Императора.

— Ma per favore [135] , — поморщился Косса. — Не надо иметь десятки шпионов в Империи, чтобы знать, кто управляет Рудольфом, а стало быть, и самой Империей. Уж сам факт того, что ты в курсе, какие рекомендации давал мне Рудольф на нашей с ним вроде как тайной встрече, говорит о многом.

— Вот в этом ваша главная ошибка, — сказал Бруно наставительно. — Слишком много влияния все вы приписываете Конгрегации и слишком недооцениваете старика.

135

Я тебя умоляю, да брось ты, да ладно (итал.).

— Отчего же, я не отрицаю его заслуг, и Рудольф уж точно не баран, живущий и действующий бездумно. Однако жизненно важные для Империи, судьбоносные, щекотливые вопросы — их он без вас не решает, а уж что может быть судьбоносней того, что решается на этом Соборе. К тому же, мой дорогой ректор, не зря же подле него неизменно увивается Висконти?.. К слову, как он? Смог полноценно заменить старого Гвидо, как я вижу.

— Парень неплохо вписался, — кивнул Бруно, — хотя, само собою, было жаль некоторых связей, которые со смертью Сфорцы оборвались. Но Антонио молодец, наладил новые, и все пошло своим чередом.

— А приятно все-таки знать, что все вот это, — Косса повел рукой вокруг, — сделано моим соотечественником. Все-таки есть у вас, немцев, этот самый пунктик «прямо и просто». Нет, я не спорю, порой только он и хорош, но нет у вас таланта или терпения применять что-то помимо него. Ваши политические споры и заговоры — это же просто-таки детские игры, читал донесения — много смеялся. Вот скажи честно: хватило бы у кого-то из вас фантазии и выдержки создать Конгрегацию из того хлама, которой была ваша Инквизиция?

— Даже и не стану пытаться защищать честь нации, — хмыкнул Бруно. — Нет, не хватило бы. В голове-то, быть может, и зрели бы какие-то мечты да планы, но планировать — одно, а суметь воплотить — другое. Но мы учимся, как видишь.

— Так возвратимся к нашим баранам, — напомнил Косса многозначительно. — Сейчас они ждут, что я это сделаю — заявлю теперь уже об отречении, и с каждым днем проволочки все более начинают подозревать неладное. Сколь мне ведомо, к тебе тоже являлись уже делегаты от различных чинов с вопросом, какого черта делает на Соборе Инквизиция, если от нее никакого проку и она даже не предлагает сковырнуть с папского престола еретика, развратника… и что там еще…

— И Антихриста, — подсказал Бруно серьезно; тот коротко рассмеялся:

— Точно. Как я мог забыть.

— Только не вздумай здесь выкинуть какой-нибудь фокус вроде того, что ты учинил в Риме, — жестко повелел Бруно. — Сейчас изображать из себя Божьего чудотворца не время и не место. Коли уж мы говорим открыто — скажу вот что. Я знаю, кем ты себя мнишь, Бальтазар, и по чести сказать — считаю это такой же блажью, как и Каспаровы фантазии о собственной избранности и всей этой чепухе о сражении двух эпох. Чем все кончилось? Пришел инквизитор, дал ему по голове, допросил, повесил, и никаких тебе богов. Чем кончится история потерявшего осторожность малефика, возомнившего себя Антихристом, я даже предсказать не возьмусь. Без обид.

— Какие обиды, — возразил Косса, — всецело согласен. Если тебя это успокоит — заверю: у меня и в мыслях не было склонять на свою сторону кого бы то ни было путем сотворения чудес или чего-то в подобном духе. Да и в Риме я напрасно это сделал, все равно все старания пропали втуне…

— Не совсем; все же тайные секты адептов великого Бальтазара в Риме обосновались. Золотая молодежь города, искренне верящая в грядущее царство Божьего оппонента… Сколько их сейчас, уже пара тысяч?

— Неплохая осведомленность, — одобрительно заметил Косса. — Да, не могу не согласиться, самолюбию это льстит. Не всякий при жизни ухитряется стать живым богом. Однако пользы с этих молодых барашков — ноль.