Тьма века сего

— Но откуда вы это знаете? — чуть слышно спросил фон Вегерхоф. — Это написано в каких-то ваших книгах? Это рассказали какие-то ваши мудрецы? С чего вы взяли, что это правда?

— Это… просто известно нам, — почти с жалостью ответил Грегор. — Давно известно, так же как любому жителю Империи давно известно о существовании Иерусалима или земель Московского князя. Кое-кто из нас ушел туда, например.

— Грегор… — укоризненно произнес Харт, и Курт нахмурился:

— Id est?

— То есть, ушел, — явно недовольный обмолвкой сына, пояснил бауэр; помедлив, вздохнул и вяло махнул рукой: — Ну, что уж теперь, и без того я вам рассказал столько, что дома, если вернусь живым, меня наверняка славно поколотят за слишком длинный язык… Придется рассказывать все, дабы вы не наделали неверных выводов, которые нам же после и выйдут боком… Нейтралы были давно, майстер Гессе; ну, или те, кого после стали так называть. Я даже так скажу: прежде большинство одаренных были таковыми — наши предки пользовались своими умениями потихоньку, не вылезая на свет, не строя планов по подчинению себе народов и королей. Прежде и народов-то как таковых не было, если помните историю, и королей, были какие-то племена, сообщества, мелкие царьки, жрецы… Само собою, были в этих племенах и сообществах свои одаренные сверхобычными талантами, которые решали, что негоже им пользоваться крохами со столов смертных, но их быстро ставили на место. Тогда одаренных было немного, как и людей на земле. Были и те, кто пытались заглянуть в запретное, и кому-то это удавалось, и тогда оставались в преданиях легенды о сражениях с чудовищами и жестокими колдунами, о жрецах и богах… Но все это было редким, в большинстве тайным. И обладатели дара тогда были куда сплоченней и со временем — стали влиятельней. Тогда еще наши предки понимали, что дар этот дан им свыше не для удовлетворения суетных нужд и не для того, чтобы ставить его на службу земным царям. Не по всей земле, ясное дело, и единой церковью, как христианская, это никогда не было. Это было… что-то вроде негласного договора.

— А потом?

— А потом, майстер Бекер, мир стал сложнее. Государства — больше и многообразней, народы — старше, правители — притязательней. Одаренных — больше…

— И они стали не менее притязательными, чем правители, — хмуро договорил Курт.

— Можно сказать и так, — кивнул Харт. — Мир стал больше, разделившись при том сам в себе. Войны стали обширней и судьбоносней. Политика и дела людские сильней слились с делами небесными… И тогда нейтральных почти не осталось, почти каждый выбрал свою сторону. Обладатели дара по-прежнему не лезли в первые ряды и не стремились занять места правителей… по большей части… но оказывали помощь тем правителям, чье дело полагали верным. А потом… Потом все зашло настолько далеко, что скрываться и воздействовать тайно уже не удавалось, а тех, кто на волне всеобщего безумия решил, что пришло их время, стало слишком много, и проблему пришлось устранять.

— И появилась Инквизиция…

— Тогда еще нет, но позже — да, появились ваши, если так можно выразиться, духовные предки. И охотники.

— Охотники? Те самые? Уже тогда?

— Тогда это было обширное и серьезное братство, майстер Гессе, и создано оно было задолго до Инквизиции. В него входили и простые смертные, и одаренные, и они довольно споро разбирались с возникающими проблемами и теми, кто эти проблемы создавал. Можно сказать, это была сила над силами, орден блюстителей порядка и спокойствия.

— Стало быть… Выходит, охотники, которых мы знаем сейчас — это по сути выродившаяся первая Конгрегация?

— Плохое слово, — поморщился Харт. — Скорее постаревшая, утратившая частично память, усохшая… Но согласитесь, для братства, уходящего корнями в такую тьму веков, они неплохо сохранились.

— Не стану спорить, — серьезно кивнул Курт. — Ты сказал, что тогда свою сторону выбрали почти все.

— Те, кто не захотел выбирать — это о них я говорил, — ответил Грегор. — Они ушли. Но не только они.

— Ушли в один из… миров?

— Не в один, — возразил Харт. — Просто разбрелись кто куда. Кто-то решил выбрать себе мир, в котором можно было жить, как прежде — мирно, тихо, ни во что не вмешиваясь. Как сказал мой сын — изгоняя муравьев с грядок с помощью своих талантов. Кто-то просто бежал от побеждающей противной стороны, и им было все равно, куда. Кто-то… Кто-то решил, что здесь его таланты не имеют возможности для полноценного воплощения.

— И сейчас где-то в одном из миров на престоле сидит потомок какого-нибудь малефика?

— Или он сам. Или не в одном мире. Ушли тогда многие…

— Но как? — хмуро спросил Курт. — Тот, кто позволил мне когда-то увидеть Древо и мог бы, подозреваю, позволить пройтись по нему, явно не мог помочь им в этом.

— В этом помогают такие, как Грегор.

Три пары глаз сместились на притихшего у огня проводника, и тот неловко улыбнулся:

— Это в теории. То есть, мой талант находить пути — он может, если над ним поработать, вывести меня и кого-то со мной на другую ветвь.

— В теории.

— В теории, — повторил Грегор. — В теории — на земле полным-полно мест, в которых можно нащупать тропинку в один из этих миров, но я не могу этого сделать.

— Не можешь, — уточнил Курт, уловив едва заметную заминку в голосе проводника, и тот, переглянувшись с отцом, вздохнул:

— Я пробовал. У меня это получилось в детстве, один раз, и потом пару раз почти получалось, но именно почти. Когда мне было лет семь, я вышел… куда-то. И вернулся. У нас дома лежит засушенный цветок оттуда, мы таких никогда не видели, и только он не дает мне решить однажды, что мне это просто привиделось. Потом я пытался и даже чувствовал, что уже вот-вот… что почти… Но стоит об этом подумать — и всё обрывается. Знаете, это как сон. Когда засыпаешь и чувствуешь этот момент — стоит подумать «о, я засыпаю!», и разум встряхивается, и сон уходит. Здесь что-то похожее. Я пока не понял, как… настроить себя, чтобы не терять нить. Почувствовать открытые пути я, наверное, смогу, но не более. А мои далекие предки смогли бы и почувствовать, и уйти, и возвратиться.

— То есть… — негромко проронил Мартин, — там… где-то… десятки миров, в которых… все иначе? И даже миры, в которых правят силы, с которыми мы пытаемся бороться здесь?

— Не десятки, майстер Бекер. Сотни тысяч. Может, миллионы. Десятки миллионов. И да, в них может быть что угодно.

— Значит, все зря… — чуть слышно произнес фон Вегерхоф, и бауэр нахмурился:

— Что зря?

— Все то, что мы делаем. Мы затыкаем пальцами дыры в плотине…

— Ничего подобного! — горячо возразил Грегор. — В этих мирах миллионы, сотни миллионов людей! Разных людей, простых смертных и нет, и где-то есть свой Курт Гессе, пусть и с другим именем, есть… Есть люди! Вы что же, настолько не верите Создателю? Он-то поверил, вручив человечеству столь великое множество миров. Он-то решил, что человек может…

— …человек может всё, — тихо договорил Мартин в один голос с ним, и Грегор кивнул, расплывшись в улыбке:

— Вот именно! В этом мире, в нашем мире, есть мы. И не только мы. Есть… Есть же вы! Есть охотники. Есть еще множество людей, выбравших своим путем сохранение его от гибели. И в каждом мире есть такие люди!

— Мой сын слишком оптимистичен, — вздохнул Харт. — Хотя и в главном прав.

— И все же, — возразил Мартин сумрачно, — отчасти прав и Александер. Мы можем хоть построить здесь Рай на земле, но… Где-то во вселенной по-прежнему будет непочатый край работы. Она и здесь-то бесконечна, но мысль о том, что все дыры не залатать, все миры не очистить, всех людей не спасти — она…

— Удручает, — согласился Харт понимающе. — Но такова жизнь, майстер Бекер.

— Жизнь… — повторил Мартин, глядя в огонь. — Короткая и никчемная вспышка. Всего не успеть. Всё не сделать. За всем не угнаться. Мир недолог и хрупок, сегодня он есть, а завтра разрушен, а война… выходит, война никогда не кончается.

— Слушайте, так нельзя, — почти с отчаянием произнес Грегор. — Это я так могу говорить, а вы не должны. Вы же инквизитор, в конце концов, вы должны полагаться на победу разума и веры, должны вселять эту веру в других, а не предаваться унынию, майстер Бекер!

— Это всё внезапность, — через силу улыбнулся тот, все так же глядя в костер. — Когда все это уляжется в моей голове и душе, я снова натяну маску самоуверенности и пойду дальше по своему пути, потому что кто, если не я… Но смотреть на мир, как смотрел прежде, уже не смогу.

— Мир велик, а жизнь мала, майстер Бекер, — негромко подтвердил Харт. — Но и еще в одном Грегор прав: людей — множество. Вспомните хоть бы и Конгрегацию. Она не появилась в один день, и уверен, что ее создатели так же страдали при мысли о том, что их жизни не хватит на все свершения, все победы, все деяния, каковые должны быть совершены. Посмотрите на Империю, сколько поколений она строилась?