Точка опоры

– Что же дальше?.. Не околевать же нам, сложа руки?..

– Что, говоришь, делать? А вот читай. Неграмотный? Так слушай.

И шелестели в руках листовки. В укромных закутках читали "Искру". Там находили слова о банкротстве э к о н о м и ч е с к о й политики царизма.

Агенты "Искры" узнавали - статья Владимира Ильича.

Для своего спасения царь, растерявшийся банкрот, решил прибегнуть к чрезвычайным мерам: на доброй трети империи ввел "усиленную охрану". При ней вольготнее хватать, пороть и ссылать. Тюремное начальство запасалось розгами: телесные наказания возобновились даже там, где о них не слышали полтора десятка лет.

Негодующий народ переполнял улицы, и то тут, то там светилось зарницей красное полотнище с белыми, как молния, грозными словами: "Долой самодержавие!"

Пройдет десяток лет, и Ленин, вспоминая начало века, скажет: в те годы этот лозунг стал популярной народной поговоркой.

3

На столе Серебряковой пофыркивал самовар. Крутобокий, с четырьмя оттиснутыми медалями. И чайник на нем крутобокий, с махровой розой. И чашки под стать - как бочоночки.

Анна Егоровна, когда оставалась одна, любила пить чай из блюдца, поддерживая его кончиками всех пяти пальцев. Как купчиха!

Выпила чашку - налила другую. И тут вспомнила, что еще не развертывала утренних газет. Начинала она всегда с "Московских ведомостей". Потом брала самую реакционную газету "Гражданин" князя Мещерского, подпольщикам, забегавшим к ней, обычно говаривала: "Замыслы врагов надо знать и разгадывать". Под конец принималась за либеральные: "Посмотрим, что у межеумков... Какая-нибудь болтовня..."

Сегодня, развернув "Россию", она чуть не ахнула от неожиданности: широко разлегся фельетон с подозрительным названием "Господа Обмановы". А может, это только с первого взгляда? Может, нет ничего подозрительного? Может, показалось ей?..

Читала торопливо и с каждой строкой все больше и больше раскалялась яростью. Не ошиблась она. Тут что ни слово, то намек. И самый бессовестный. Будто автор тычет пальцем в мертвых и живых, начиная с прадеда Обмановых. Самый недогадливый и тот поймет: "Это же про... про их императорские величества".

Пальцы разжались, и газета упала на стол. Анна Егоровна недоумевающими глазами обвела пустую комнату, будто искала, у кого бы спросить.

– Да что же это такое?.. Господи!.. Не наважденье ли?.. В глазах рябит... Даже не верится, что не во сне...

Под фельетоном стояла подпись Old Gentleman. Но кто же не знает, что Старый Джентльмен - сам Амфитеатров, недавно основавший эту либеральную газету. В постыдном фельетоне - родословная дворянской семьи из поместья Большие Головотяпы. Портреты будто отраженье в зеркале. Прадед Никандр Обманов "бравый майор в отставке, с громовым голосом, со страшными усищами и глазами навыкате, с зубодробильным кулаком". Его сын Алексей - двоеженец с грустными голубыми глазами. Внук, благодетель дворянства, великан с тяжелыми холодными глазами, "высоко знамя держал-с" и сына своего Нику-Милушу воспитал в такой строгости, что у молодого Обманова, старавшегося подражать прадеду, в голове была каша.

"Как же это... Да возможно ли?..
– Анна Егоровна еще раз обвела комнату блуждающим взглядом и простонала: - Господи!.. Самодержца российского... каким-то Никой-Милушей!.. Что он сейчас переживает, бедный?.."

Снова взглянув на заглавие фельетона, Анна Егоровна почувствовала, что у нее сводит скулы от ярости, и она стала рвать газету в клочья. Мелкие обрывки падали по обе стороны ног и устилали пол.

Чай успел остыть. Анна Егоровна выплеснула его в полоскательницу и налила свежего, крепкого. Но кейфовать, наслаждаясь ароматом блаженного напитка, она теперь уже не могла, - пила прямо из чашки.

Взглянув на пол, сцепила пальцы рук в тугой замок и потрясла ими:

"Боже мой!.. А если в эту минуту явится кто-нибудь из них?.. Увидит изорвана газета с таким фельетоном!.. Тут, пожалуй, не сразу и найдешься, что ответить... Подозрительно! Они же все теперь восторгаются. Наверно, готовы этого Амфитеатрова на руках носить..."

И Анна Егоровна, переломившись в поясе, стала впопыхах собирать обрывки. Вот так-то лучше... И теперь уже всякого, кто заглянет к ней, она сможет встретить не только с полным спокойствием на лице, а даже с торжествующей улыбкой:

– Вы успели прочитать в "России"? Какое у него острое перо! Какая смелость!.. Представляю себе переполох в Зимнем! Они же, несомненно, все узнали себя. И этот Ника-Милуша - посмешище!.. А Амфитеатрову-то, - как вы думаете?
– пожалуй, следовало бы скрыться за границу, пока не поздно.

Анна Егоровна отнесла обрывки в кухню, бросила в печь на горящие дрова.

"А некоторых можно и разыграть: "Нет, не читала. И ничего не слышала. Что там такое? Да не может быть! Так и в заголовке "Господа Романовы"?! "Обмановы"?! Ну, это все равно. Для всех прозрачно. Так что же там?.." Пусть посетители выложат себя до конца, вывернут душонку... Потом все Сергею Васильевичу".

А что же с фельетонщиком? Неужели погуливает на воле?.. Да таких надо вешать!

И Анна Егоровна с нетерпением ждала очередной встречи с шефом.

Он вошел с добродушной улыбкой на холеном лице, словно и не было постыдного фельетона. Когда упомянула о газете, шевельнул кистью руки:

– Дело уже прошлое. Государь повелел: газету закрыть, автора - в Сибирь.

– Мало. Поверьте, Сергей Васильевич, для меня этот фельетон как личное оскорбление. Того и гляди, в "Искре" перепечатают - пойдет звон по всей Руси.

– "Искре" уже недолго тлеть!

Анна Егоровна приподнялась: не ослышалась ли она? Зубатов подтвердил:

– Совсем недолго. Петр Иванович Рачковский* не зря слывет одним из богатырей разведки: Ульянова выследили! В Мюнхене он!

_______________

* П. И. Рачковский около двух десятилетий ведал в Париже царской заграничной агентурой.

– А я говорила: "Если Елизариха колесит по Германии, то..."

– Скоро доставят голубчика в Петербург. А мы в пре делах империи соберем всех агентов пресловутой "Искры". Из Киева мои "летучие" докладывают о богатых проследках. Намечается ликвидация.
– Зубатов дунул изо всей силы легких, будто перед ним горела свечка.
– Вот и все! Кошмарная память об "Искре" останется только в годовых "Обзорах важнейших дознаний".

В тот вечер Зубатов спешил поделиться с Мамочкой главной новостью его план шествия рабочих к памятнику "царю-освободителю" одобрен великим князем.

– Вы не сомневаетесь в моем успехе?
– спросил, не гася улыбки на губах.

– Нисколько. У вас всегда сбывается задуманное. Но это, правда, нелегко. Так сразу...

– Не сразу. Слепов и его помощники ведут беседы на заводах и фабриках. Священники в церквах читают проповеди. На заводах уже собирают деньги на венок: кто жертвует гривенник, кто - пятиалтынный. Открою секрет: после шествия все через хозяев возместим жертвователям. Вот так, милейшая!