Точка перехода
Шрифт:
Нейрономика и ее сети
А теперь перейдём ко второму краеугольному принципу нейрономики. Когда действие становится единым, специализация сохраняется. Но теперь — не по предметам, а по функциям.
Что это такое? Это когда корпорация последовательно выбрасывает из себя различные функции. Держала уборщиков помещений — а теперь нанимает клининговую фирму со стороны. Был у нее юридический отдел — превратился в юридическую службу. Искала деньги сама — а теперь использует инвестиционные банки. И так далее и тому подобное. Процесс так называемого аутсорсинга начался давно, однако невиданно ускорился к концу ХХ века. Все идет по нарастающей. Была функция внутрикорпоративной проверки деятельности фирмы. Появился
Последняя стадия сего процесса наступила, когда корпорации сказали: а мы и производством теперь заниматься не будем. Как поступает метабизнес? Я найму производителя колёс вон в то стране, двигателестроителей — вот в этой, а вот там мне отштампуют корпуса. А сборку мне сделают вообще в третьей стране, где тепло, нет затрат на зимнее отопление, а рабочие вкалывают без отпусков и за какие-то гроши. Современный философ-практик Сергей Чернышев любит приводить в пример компьютерную корпорацию «Дэлл», одну из крупнейших в США:
— У «Дэлл» нет ни одного своего завода по производству компьютеров. У него нет своих бухгалтеров, складов, дилерской сети: все эти функции выполняют фирмы-подрядчики на условиях аутсорсинга, которые Дэллу не принадлежат. Его компания осталась с брэндом-торговой маркой, банковским счетом и залом для заседаний. Тем не менее, акции «Дэлл» стоят больше, чем акции российской РАО «ЕЭС» с сотнями электростанций. Почему? Потому что Дэлл владеет предпринимательской схемой производства товаров и услуг. В его собственности — не производства и не бизнес-сервисы (их он оставляет бизнесменам), а уникальная схема отношений между ними. Он, как маг или конструктор, использует бизнесменов и их фирмы как детали конструктора, выкладывая из них то одну, то другую оригинальную схему. Он похож на радиолюбителя, который берет изобретенные не им детали (диоды, триоды, резисторы) и паяет из них уникальную, только ему принадлежащую схему, получая на выходе совершенно новый продукт. Математику (в отличие от налогового инспектора), понятно: чистый предприниматель — не бизнесмен. Это — деятель уже постэкономического хозяйства…
Таким образом, крупные корпорации Запада, еще вчера похожие на советские министерства и главки, становятся сетевыми структурами, охватывающими весь Земной шар. Умирает когда-то пленивший воображение Сталина идеал огромных компаний вертикальной интеграции, в одни ворота которых въезжали составы с углем и сталью, а из других — выходили уже готовые автомобили и тракторы.
Каждая ячейка сети использует все: и экономику, и политику, и культуру. И рекламщик, и финансист, и инженер попали в паутину метадействия. Наступает пора продюсерской экономики. Сидит себе сбросившая все функции корпорация и только придумывает новые продукты, новые брэнды.
Таким образом, второй ключевой принцип новой эры — сетевая организация производства, сопряжённая с процессом обособления функций. Множество специализированных фирм выстраиваются в сообщества под конкретную программу, под достижение нужной цели. При этом одна и та же фирма способна входить в несколько таких союзов-сетей сразу.
Восхождение креаторов
А кто же все-таки выступает «нервными узлами» таких сетей? Кто устанавливает их соподчиненности, ранги и порядки взаимодействия? В производящей, творческой экономике такими узлами, появившимися в конце 1990-х годов, становятся креативные корпорации — совершенно новое явление жизни. Они выстраиваются вокруг личности создателя-креатора, который сделал что-то выдающееся.
Креаторы выбрасывают в экономику революционные идеи и ноу-хау, а потом выстраивают вокруг них функции: денежную, конструкторскую, производственную, торговую и так далее. Все они работают на воплощение идеи, рожденной творцом-креатором. Креаторы создают стратегию и, словно маги, переводят идею из сферы бестелесной информации в мир реального производства, прибегая
для этого к метадействию, используя все инструменты для завоевания победы. Вот почему все это с полным правом можно назвать нейрономикой, порождением человеческих мысли и воли.Для подтверждения нашего вывода обратимся к одному из самых смелых умов нашего времени и настоящему визионеру Александру Неклессе. В одной из своих работ он пишет:
«Новые амбициозные корпорации в центры своей активности ставят некоторую материальную цель, серьезно понятую миссию, идею специфического типа развития. Если угодно — собственное оригинальное прочтение топологии реальности, горизонтов бытия. По заданной шкале меряются затем прочие виды корпоративной деятельности, которые концентрируются вокруг смыслового центра…
Решение же ряда частных рабочих схем — а порой и производства в целом — передается сопредельному организационному рою на условиях аутсорсинга.
В идеале действие подобного макрокорпоративного агломерата нацелено на оптимальное сочетание интенсивной поисковой активности, системности и экстенсивных пакетных действий в избранном направлении…
Однако, пожалуй, главный отличительный признак амбициозной корпорации — целенаправленное расширение пределов собственной компетенции, синтетический подход к человеческой деятельности, совмещение экономических, политических, культурных и идеологических задач «в одном флаконе», что позволяет решать каждую из них в отдельности гораздо более эффективно за счет достигаемого синергетического эффекта. Амбициозная корпорация в своих различных модификациях — это скорее социогуманитарная, нежели экономическое образование, причудливо объединяющее векторы разных направлений человеческой деятельности, а также представителей элиты, все чаще действующих вне привычных структур власти и во вполне транснациональном контексте.
Роль традиционного производства при этом фактически снижается, в тех или иных формах оно все чаще передается контрагентам … в периферийные географические и геоэкономические пространства. В центре же процесса, на полюсе геоэкономического универсума — оказывается своеобразный «высокотехнологичный Версаче», производство брэнда и правил игры, генеральной политики и ключевых решений — детальных моделей и лекал всемирной мастерской.
По прописям и лекалам этой сумрачной политики вычерчиваются эскизы футуристических миражей: мировой эмиссионной и налоговой системы, глобального долга, национальных и региональных систем страхования, лабиринтов планетарной безопасности, алгоритмов деятельного управления рисками, облекая земными покровами смутные до поры социополитические проекты и апокалиптические амбиции. При этом речь может идти о триллионах долларов, рутинно передвигаемых по глобальной шахматной доске в ту или иную сторону. В первую голову постсовременные «игроки в бисер» оперируют семантическими и смысловыми комбинациями, трансмутируя их в переливающуюся амальгаму правил Большой игры…»
Таинства «вертикальной экономики»
Но есть и у мира метадействия и третий контур. Как только мы переходим от сделки к делу, а от экономики — к нейрономике и метадействию, тут же изменяется характер людских взаимоотношений.
В основе старого бизнеса лежал в большей или меньшей степени эквивалентный обмен деятельностью на одних и тех же этажах мировой пирамиды (скажем, между США, Германией и Японией), и неэквивалентный обмен — если бизнес велся между ее высшими и низшими уровнями. Например, в торговле между Западом и слаборазвитыми сырьевыми странами вроде Нигерии, когда за электрочайник «Тефаль» нищих заставляли отдавать по полтонны отличной нефти.
А что же приходит на место старого порядка? «Слоёный» мир, где в каждом слое действуют свои, особые, законы.
Был такой гениальный русский экономист, Яременко, безвременно ушедший от нас в 1989 году. Будучи директором Института социально-экономического прогнозирования, он никогда не выступал ортодоксальным защитником социалистической экономики. Но зато пытался остановить ретивых российских рыночников, приговаривая: ребята, Вы мало и не то читали, халтурно сдавали экзамены, а лезете реформировать Россию!