Точка сингулярности

Я не стал спорить, Мы уже помирились, да и не копенгаген я в военных самолетах.

Через час за мной прислали машину — потрепанную черную «Волгу» — и отвезли в нормальный гражданский аэропорт Толмачёво. Там меня ждал суетливый маленький человечек неопределенного возраста с добрыми и печальными глазами, представившийся Геннадием, бывшим сотрудником сибирского регионального отделения РИСКа, а ныне служащим налоговой полиции. С образом налогового полицейского он у меня никак не монтировался — ему бы заместителем главного редактора какой-нибудь газеты: обаятельный, вечно в движении и тыща слов в минуту в сочетании с убеждающим взглядом. В общем, я проникся к нему симпатией и даже сочувствием, он ко мне тоже, но вариант посидеть у него в конторе до выяснения обстоятельств казался крайне скучным. И поскольку Геннадий ни на чем не настаивал, а к тому же заверил, что здесь, в Новосибирске никакая опасность мне не угрожает, я и предпочел записать его телефон на всякий пожарный, после чего остаться наедине с самим собой.

– Нет, погодите, — вдруг с горячностью возразил мой новый соратник, — я все-таки должен знать, где вас найти в случае чего.

– Бог мой, но я же постоянно на связи! Неужели этого мало? Город у вас, конечно, большой, есть где помотаться, но с другой стороны — сколько времени потребуется, чтобы из любой его точки дотрюхать до аэропорта?

Геннадий задумался. Потом спросил:

– И все же, где вы думаете… мотаться?

– Ну, где? — замялся я. — По кабакам наверно. Просто по улицам, может, в музей какой-нибудь схожу, или в театр.

– А Горбовский говорил, что у вас в каждом крупном городе есть друзья или знакомые.

– Были, — согласился я. — И в Новосибирске был один, но лет пять назад рванул в Новую Зеландию, да так там и остался. Вот если бы этот фриц, кстати, его действительно звали Фриц, посадил меня в Томске…

– А Томск здесь недалеко, — с поистине сибирской небрежностью сообщил Геннадий.

И я решил, что он сейчас добавит: «Не больше тысячи километров». Но он ничего не добавил, и я был вынужден спросить:

– Недалеко — это сколько?

– Триста тридцать два километра, — ответил он с военной пунктуальностью.

– Действительно недалеко, — пробормотал я. — Берлин-Гамбург — двести девяносто семь километров, вот только дороги… А нельзя попросить тех летчиков меня на вертолете до Томска бросить?

– Исключено, — грустно помотал головой Геннадий. — Мы и так слишком сильно засветились. Горбовский сделал все возможное, чтобы избежать больших неприятностей, и потом… ему сейчас совершенно не до вас.

– Вот как? — я был просто тронут таким откровением. — Хорошо, поеду своим ходом.

– А если не секрет, вы в Томске к кому?

– Проверяете?

Геннадий пожал плечами:

– Скорее просто любопытствую.

– Что ж, никакого секрета нет. К Юрию Булкину поеду.

– А-а-а, — протянул он. — «Рок-малютка-Дженни-ролл», «Колокол», «Танцуй со мной»… Группа «Василиск».

– Да нет уже такой группы, — автоматически поправил я, а потом словно очнулся. — Так вы знаете Юрку?

– И даже очень люблю его песни. Булкина в Томске каждая собака знает. Да и в Новосибирске многие. Но я вообще-то сам томский.

– И лично знакомы? — оживился я.

– Ну, не близко, — признался Геннадий. — Несколько лет назад встречались по работе. Он же ещё и газетчик.

– Знаю, — кивнул я.

Разговор начал увядать. Геннадий почувствовал это.

– Кстати, тут до Томска микроавтобусы ходят. Довольно часто. И всего за пять часов. Счастливо, Сергей! Если что, обязательно звоните. И еще: имейте в виду, возможно, у вас совсем мало времени.

– А, — махнул я рукой, — об этом я всегда помню. Уже привык.

За последнюю неделю я действительно так привык куда-то ехать, спеша, опаздывая, попадая не тогда и не туда, что мне это даже начало нравиться. К рекомендации Тополя «Пей, гуляй» я добавлял теперь от себя рифмованную строчку: «Пей, гуляй / колеси, летай!»

В пустынном и достаточно заплеванном здании аэропорта Толмачёво, прошвырнувшись мимо ларьков, открытых через два на третий, я пригорюнился и пожалел, что отпустил Геннадия, ведь у меня совсем не оказалось рублей, а по местному было четыре утра — совершенно мертвое время для поисков обменного пункта в Новосибирске. Может, это было и не самое главное, но почему-то страшно захотелось вновь подержать в руках российскую неконвертируемую валюту и ею, родимой, расплачиваться за все товары и услуги, коих пока предлагали мне совсем немного.

Да, Россия встречала меня неласково. Почти как Гамбург.

Положение исправил милиционер, неожиданно по первой же просьбе обменявший мне на рубли восемьсот марок и не посчитавший это за серьезную проблему. У меня так вытащилось из кармана, а у него набралась эквивалентная сумма. Ничего так зарабатывают сибирские милиционеры в аэропортах! Взятки, что ли, берут с террористов за пронос пистолетов на самолет?

Однако дальше опять ждало огорчение. Пресловутый микроавтобус отправлялся в Томск лишь через два часа или около того. В Сибири точного расписания отродясь не было. Я ещё застал те времена, когда самолеты из Усть-Кута улетали не по часам, а как народ наберется, не говоря уже о теплоходах. И некоторые традиции в этом плане сохранялись. Провести два часа в аэровокзальном буфете (рестораном его назвать как-то язык не поворачивался) казалось мне полным безумием, да и аппетит отсутствовал напрочь из-за сонного времени суток и передряг последних часов. В общем, я начал поиски подходящего транспортного средства до Томска, летящего, плывущего, ползущего, какого угодно лишь бы сейчас, лишь бы не сидеть, а двигаться.

Средство подошло ко мне само в виде крепко сбитого мужичка лет пятидесяти в ушанке, по-северному натянутой на уши, и с ключами на пальце.

– Куда ехать, командир?

– В Томск.

– Триста.

Это было раза в четыре дороже микроавтобуса, но меня вполне устраивало.

– А если я скоро обратно поеду. Подождешь меня там?

– Нет проблем, командир, главное, чтоб сегодня же назад. У меня жена ревнивая. Туда и обратно — шестьсот тысяч.

Мужичок мой понял так, что я бизнесмен, что у меня дела и я очень спешу, в общем, он исполнил все, на что был способен. А способен он оказался на многое. Я получил массу удовольствия от этой поездки — по абсолютно заснеженному, льдистому, таежному, пустому, ночному шоссе меня мчал со скоростью сто двадцать, а то и сто тридцать бывший автогонщик-профессионал на простом сорок первом «москвиче». Что он творил на поворотах, одному Богу известно, но скорость практически не снижал. Вообще, торможения случались. Тоже весьма эффектные, вплоть до «полицейских разворотов», а вот встречных машин на трассе попалось нам всего три и ещё пять довелось обойти по ходу этой гонки. Мы покрыли расстояние действительно со скоростью поезда «ДБ» Берлин-Гамбург — трех часов не прошло, — но все равно в Томске уже начало светать.

День выдался прекрасный солнечный, мороз, правда, от этого солнца не слабел — вот чертовщина! Конец ноября, а у них все снегом завалено по самые уши и почти минус тридцать.

Между прочим, зимой я впервые попал в Сибирь. И оно впечатляло. Я вспоминал свои прошлые приезды сюда. Ну, не совсем сюда, а под Красноярск, на шабашку, это было в восемьдесят втором… Я вздрогнул. Вспомнилась вдруг пресловутая Бомбейская конференция, которая, по словам Чиньо, дала окончательное решение важнейшей проблемы современности. Восемьдесят второй год. И тогда же — убийство Маши Чистяковой. И тогда же Сергей Малин знакомится с Фернандо Базотти. Что за год такой?

Когда-то я был химиком, и очень серьезно относился к числу 82. Порядковый номер свинца в таблице Менделеева. На нем заканчиваются все естественные радиоактивные ряды. Далекому от науки человеку это, конечно, мало что говорит, но уж вы мне поверьте, из двузначных чисел в природе нет ни одного более примечательного. Тогда, студентом, я принялся коллекционировать всякие ипостаси этого загадочного числа. Возраст Льва Толстого и Мао Цзедуна, численность бравой команды Фиделя, высадившейся на Кубе… Я ждал своего 82-го года, как Малин ждал 84-го, и в отличие от его обманутых ожиданий, у меня таки случилось кое-что.