Тогда ты услышал

— Это, вообще, законно?

Бергхаммер, до сих пор молчавший, ответил:

— Конечно. Вы имеете право давать интервью, кому пожелаете.

Под глазами у Леманна темные круги. Как и Даннер, он сильно сдал за последние несколько дней.

— Не могу поверить, что Фелицитас способна на такое, — сказал он. — Я сам себе кажусь свиньей.

— Фелицитас Гербер нужна помощь, рассматривайте это так… — сказал Бергхаммер. — Она больной человек.

— Вы же этого не знаете наверняка.

— Знаем, — возразила Мона. — То, что она больна, мы знаем. Нам только не известно, насколько она больна и насколько опасна. Поэтому мы должны ее найти.

— А почему я должен вам помогать? У вас же есть свои методы поиска людей. Почему без меня у вас не получается?

— Конечно, мы не можем заставить вас, — сказал Бергхаммер. — Это будет ваше решение. Вы можете отказаться от встречи с журналистами. Это только ваше решение, — повторил он и с отеческой озабоченностью посмотрел на него. Бергхаммер был высоким и широкоплечим мужчиной, Леманн, стройный и подтянутый, казался рядом с ним подростком. — У вас есть возможность сотрудничать с нами. Пойдете ли вы на это, зависит только от вас.

— Что будет с Фелицитас, когда вы… поймаете ее?

— Пока она — свидетельница, не более того. С ней поговорят сотрудники отдела уголовной полиции. Проверят ее алиби. Может быть, она не имеет к этому делу никакого отношения. Посмотрим. Не бойтесь ничего. Вы и ваша семья в безопасности.

— Это значит, что ваши сотрудники будут находиться в нашем доме?

Мона ответила:

— Да. Мы как раз это обсуждали. Ваш телефон будет прослушиваться. Днем и ночью будут дежурить наши сотрудники. Вас будут охранять круглые сутки.

— Это меня совершенно не устраивает. Мою семью тоже.

— У нас не остается выбора. Вы в опасности, мы должны вас защитить.

— Но если все будут знать, что я — главный свидетель, если об этом будет написано в газетах, то убийца догадается, что меня охраняют.

— Верно, — согласился Бергхаммер. — Но мы должны пойти на этот риск. Чтобы в результате, так сказать, пуля пролетела мимо.

— Я покажу тебе дорогу, которую ты точно еще не знаешь, — сказал Даннер.

Он уже давно уверенно вел Берит через кустарник по «дикой» части берега.

— Но здесь же ничего нет! — возмутилась Берит.

В ее волосах запутались засохшие листья и веточки, руки у нее замерзли, потому что она не взяла с собой перчатки, а ноги она вообще перестала чувствовать. Совершенно непонятно, что она здесь делает. Почему она позволяет мужчине, которому не доверяет, вести ее через этот бурелом?

— Успокойся, мы почти пришли.

Но у Берит не получилось успокоиться. Внезапно у нее возникло чувство, что ей никогда не выйти из этих кустов. Однако в следующую секунду они оказались на открытом песчаном кусочке берега. Два столика с лавочками из сырой древесины вбиты в землю, рядом, на камнях, — примитивный гриль.

— Мало кто знает об этом месте, — сказал Даннер. — Здесь хотели сделать площадку для кемпинга, но предпринимателю не дали на это разрешения.

— Ага.

— А потом все заросло.

— Понятно.

— Мы часто бывали здесь с Саскией.

— М-м-м.

Берит присела на одну из лавочек и облокотилась на стол. Она перестала бояться. Впервые за несколько недель ей стало хорошо. К своему удивлению, она почувствовала благодарность к Даннеру.

Он присел рядом с ней, точно так же, как она, облокотившись на стол. Не глядя на нее, он сказал:

— Думаю, мы от них оторвались.

— От кого? — спросила Берит.

— От полицейских, — ответил Даннер. — Уже несколько недель за мной следят. Думают, я не замечаю.

Берит ничего на это не сказала, потому что Даннер об этом уже говорил. Причем дважды. Как обычно, слегка рисуясь, небрежно. За мной следят. Наступило непродолжительное, но очень неуютное молчание.

— Я хотел поговорить с тобой о Саскии, — внезапно сказал Даннер, и ей показалось, что ему нелегко далась эта фраза.

Но странно: вдруг Берит совершенно расхотелось слушать об этом. Вернулся страх, сначала в виде воспоминания о неприятном чувстве, которое, казалось, не вернется.

— Ты — единственная, кто может это понять.

Страх возрастал, свил себе гнездышко в животе у Берит, и она ощутила там спазм.

— Почему только я могу это понять?

— Ты боишься?

— Нет. — Но она знала, что это неправда.

— Нет, ты боишься. Ты догадываешься, что узнаешь о любви такое, чего не прочтешь ни в одной книге, не увидишь ни в одном фильме, потому что ни один писатель и ни один режиссер не решится освещать такую тему.

Берит ничего не сказала. Существует множество книг и фильмов о женщинах, которых избивали.

— Существует множество книг и фильмов о женщинах, которых избивали, я знаю. Зло всегда мужского рода. А я говорю о любви. Я любил Саскию.

Берит слегка отодвинулась от него. Внезапно Даннер показался ей очень сильным и высоким, как будто за последние секунды он как по волшебству вырос. Как будто он заполнил собой все вокруг, даже проник в ее мысли. Как будто он владел искусством подчинять себе даже мысли.

— Когда вы избили ее впервые? — Даже ее голос показался ей тоньше и слабее в его присутствии. Но она гордилась тем, что задала этот вопрос.

Даннер повернулся к ней. Наступило то мгновение, которого она боялась, потому что сейчас он мог одолеть ее. Но она не отвела взгляд. Лицо ее побледнело, ей казалось, что от холода из нее ушла жизнь, уши болели, губы дрожали.

— Я знаю, что моей любви не хватило. Это была жалкая попытка, но все же я пытался.

Даннер буквально впился взглядом в ее глаза. Впервые она заметила, что у него зеленые глаза. Зеленые, как молодой мох. Потом он взмахнул рукой и отвернулся от нее, как будто хотел этим сказать, что нет никакого смысла в их общении.

Этот прием она знала. Он часто поступал так, когда кто-то противоречил ему, и таким образом добивался того, что этот человек сам себе начинал казаться идиотом.

— Что вы пытались?

Даннер снова посмотрел на озеро. Из-за темных, низко висящих туч оно казалось почти черным.

— Забыть себя. Чтобы все, что делает меня собой, проросло в другом человеке. Отдать себя.

— Вот что вы понимаете под словом «любовь»!

— Конечно. А ты разве нет?

Берит не знала, что ответить на это. Если честно, она никогда особо не задумывалась о любви. В Иссинге можно было наблюдать скорее ее практический вариант. Были несколько пар, которые уже больше года вместе, но они не считаются. Они находились в своем обособленном мире, мире для двоих. Иногда можно было наблюдать, как они стоят, прижавшись друг к другу, на лестнице главного корпуса, и на вечеринках они танцевали только друг с другом. И они быстро становились никому не интересными. Если любовь — такая скука, то Берит она не интересует.