Тогда ты услышал

С другой стороны, есть Стробо, которого ей иногда так не хватает по ночам, что она не может заснуть.

— Ну? И что ты думаешь о любви? — спросил Даннер настойчиво.

— Не знаю, — нерешительно ответила Берит. Она часто считала себя обязанной сказать что-то интересное, оригинальное, умное, что-то, что было бы достойно похвалы Даннера. — Я не знаю, — повторила она. И тут же, не задумываясь, спросила: — А что вы, собственно, хотите услышать?

Даннер не ответил. Берит разочаровала его. Она, как и все остальные, — милый, симпатичный, неопытный подросток. Ничего особенного, ничего необычного. Она — как все. Ей казалось, что именно это кроется в молчании Даннера, и внезапно в ней поднялся утихший гнев: она снова позволила собой манипулировать, снова перестала быть самой собой.

— Может быть, — услышала она свой голос, — вы слишком много думаете о любви. Может быть, вам следовало просто принимать Саскию такой, какая она есть, и любить ее такой. Может быть, вы слишком многого от нее ждали. Какой она должна быть, и какими должны быть ваши с ней отношения.

Да, так оно и есть. Он слишком многого ждал. Он думал, что любовь — это заданная величина, а не дитя фантазии, интерпретация чувства.

Даннер повернулся к ней, спрятав руки в карманы, и снова впился в нее взглядом. Вдруг Берит поняла, что он не слышал ни слова из того, что она сказала. Его взгляд изменился. Теперь в нем появилось что-то неприятное, неподвижное, казалось, что он вообще не видит ее. Страх волной накатил на нее, и на этот раз она испугалась сильнее, чем раньше. Мысли Берит смешались. Она убеждала себя, что Даннер ничего ей не сделает, по крайней мере не сейчас, не здесь, не среди бела дня, не в той ситуации, в какую он попал. И все же Берит хотелось вскочить и убежать, но пошевелиться она не могла.

— Настоящая любовь беспощадна, Берит. В этом ее божественность. Она не довольствуется тем, чтобы просто быть, чтобы ею наслаждались. Она и просит, и требует.

— Я считаю, что любовь должна прощать, — урок религиоведения, девятый класс, доктор Шильд: «Любовь терпелива и приветлива».

— Христианские бредни.

— Что?!

Так он еще никогда не разговаривал. Вообще Даннер редко использовал подобные выражения. Берит заерзала на скамейке. Оцепенение спало, теперь ей просто захотелось уйти. Но Даннер вскочил и забегал перед ней туда-сюда. Она еще никогда не видела его таким, настолько взбешенным.

— Саския была моей женой, а я — ее мужем. Мы притерлись друг к другу, но никогда не забывали о своей цели.

Это прозвучало не терпящим возражения тоном, как проповедь. Подул ветер, не такой сильный, как дул до этого, начал моросить дождь. Берит вздрогнула, но промолчала. Она поняла, что Даннер ее не отпустит. Он должен был выговориться — во что бы то ни стало.

— Каждому человеку определено его существование. Поэтому все встречи предопределены. Люди реагируют друг на друга как химические препараты — в зависимости от характера всегда одинаково. Эту неизбежность называют любовью. Или ненавистью. Или равнодушием. Когда как. Мы с Саскией испытали все возможные химические реакции.

Берит подумала о химии — предмете, по которому у нее, как и у большинства девушек, были плохие оценки. Вспомнила преподавателя — маленького толстенького человечка, и то, как он наливал жидкости в реторты, добиваясь при этом самых неожиданных эффектов.

Иногда появлялась пена, иногда происходило окрашивание содержимого в разные цвета, иногда выпадал осадок, иногда ничего не происходило. Это развлекало, но не более того. Ей никогда не удавалось установить взаимосвязь между этими феноменами и формулами на доске. Когда они вместе со Стробо, что происходит с химической точки зрения? Что-то вроде электрического разряда: все энергии сливаются и получается мегаэнергия. Белый свет, идущий наружу. Но это, скорее, физика. Растерянная, Берит молчала. Но Даннер говорил дальше, как будто ему было безразлично ее мнение.

— У нас была фаза страсти, фаза отрезвления, фаза борьбы, фаза разочарования. Наши отношения становились пресными.

— И вы не выдержали этого.

— Верно, — согласился Даннер. Он снова сел рядом с Берит, подняв лицо с закрытыми глазами к небу, как будто загорал. — Никто не может этого выдержать, тебе это тоже предстоит.

— И поэтому вы ее… — она не смогла закончить фразу.

— Говорят, никто не может быть для другого всем. Но я этого требую, понимаешь, Берит? Тот, кто со мной, должен быть со мной весь, без остатка. Я был целиком с Саскией. Ни разу не ходил налево за все годы. А она постоянно отдалялась.

— Но оставалась с вами, — возразила Берит.

— Она внутренне ушла далеко-далеко. Она никогда не рассказывала мне о том, что творилось в ее душе.

— Может быть, она боялась.

Даннер быстро покачал головой.

— Чего она должна была бояться, скажи на милость?

И вдруг Берит показалось, что она поняла. Все очень просто. У Даннера было свое представление о ней: свободолюбивая, понимающая, толерантная. Он верил в это. А Саския знала другого мужа, который приходил в ярость, когда она позволяла себе проявление свободы, который, несмотря на свои красивые теории, не мог держать себя в руках.

— Почему вы били Саскию?

— Я не бил ее. Иногда у меня поднималась на нее рука.

Берит ничего не сказала. Она знала, что это неправда, и Даннер знал, что она знала. Она же видела: его лицо без всякого выражения, глаза, глядящие в никуда, его яростные удары. Даннер повернулся и молниеносно схватил ее за оба запястья. Берит хотела вырваться, но он был намного сильнее.

— У нас с Саскией были особенные отношения. И не наша вина, что под конец они стали пресными. Мы прошли все стадии реакции. Все закончилось.

Берит стала ощущать что-то странное, возможно, к ней пришло понимание, но ей не хотелось ничего говорить. Она начала безудержно дрожать. Сколько они сидят здесь? Десять минут? Два часа?

— Мы оба чувствовали это, но не говорили об этом. Дело было исключительно в том, как это произойдет.

Берит попыталась посмотреть на часы, но циферблат оказался под пальцами Даннера, костяшки пальцев побелели — так крепко он схватил ее. Он впился в нее взглядом, и она, как зачарованная, смотрела в его глаза. У него длинные ресницы, немного веснушек, чуть заметный прыщик на левом виске. Зрачки маленькие, как дробинки.

— Мы должны были развестись. Об этом мы договорились.

Ей было уже все равно, который час, — она поняла, что не уйдет отсюда. Даннер выскажет ей все, и этого она не переживет. Ему теперь, в общем-то, нечего было терять. Его жена умерла, работы нет. У него нет будущего, нет друзей, никого нет. Ему, скорее всего, все равно, что случится потом. Он свободен, в определенном смысле. И все же он пленник, так или иначе.

— Таков ход вещей. Умирай и рождайся, умирай и рождайся. Это всеобщий закон, и в первую очередь он действителен для отношений между людьми.

Умереть. Впервые в жизни Берит задумалась о смерти как о чем-то реальном, без всякого романтического ореола. Однажды она видела мертвеца, после автокатастрофы, из машины родителей — они медленно проезжали мимо места происшествия. Это был молодой человек, он лежал рядом с совершенно разбитым красным «гольфом», наполовину укрытый брезентом. Как будто о нем забыли суетящиеся вокруг полицейские, санитары, пожарные. С тех пор она знает, как на самом деле выглядит смерть. Не как в фильме, когда кадры сопровождает драматическая, грустная музыка. Реальность жесткая и банальная. Только что был человек со своими воспоминаниями, страстями, планами. И вот уже это просто телесная оболочка со стертым жестким диском вместо мозга. Ни на что больше не годный. Даже как мусор.