Том 19. Посмертные претензии

Ева подняла бокал и принялась его болтать. На этот раз она выпила все сразу и тихо поставила бокал на стол. В голосе ее появились ноты ржавого железа.

— Естественно, когда Джон начал что-то соображать, то подле него всегда была верная Эйприл, я же превратилась в смутное видение, которое то появлялось, то исчезало. Он не задумывался над этим. Конечно, у такого тяжелого больного просто нет возможности рассуждать. Я это знаю. Но Джон — это особый случай. Понимаете, мистер э… Брендстеттер?

Она подняла дугою бровь.

— Да, понимаю. Фамилия скандинавская. Означает «дочь Бренда». Забавно, правда?

— Почему забавно?

Она улыбнулась, но улыбка у нее была какая-то скупая, голодная.

— Вы определенно не похожи на чью-то дочь, мистер Брендстеттер.

— Внешность может быть обманчивой, — возразил он.

— Ха!

Она чуть насмешливо взглянула на Норвуда.

— Несмотря на ограниченные возможности, я вес же умею распознавать настоящего мужчину, когда вижу его.

— Джон, — напомнил он, — был «особым» случаем.

— Да, он никогда прежде не болел. Ни разу. И поэтому не знал, как справиться со своей немощью. Ох, жизнь не была к нему особенно благосклонной. С ним случались несчастья… Но, понимаете, я всегда была рядом, возле него, чтобы помочь ему пережить эти неудачи. И он знал, что на меня можно опереться. Иногда он все разбивал, я подбирала осколки. Но на этот раз я была бессильна что-либо сделать. Ему могли помочь только врачи и сестры. А он этого не понимал и посчитал изменой с моей стороны, хотя я-то чувствовала себя такой же беспомощной, как и он… А он возненавидел меня за это.

Она снова выпила.

— Мисс Стэннард тоже не могла ему помочь.

— В этом вы правы.

На губах у нее появилось что-то вроде скорбной гримасы.

— Абсолютно правы. Только он-то этого не сознавал. То, что она все время была рядом, имело огромное значение.

Руки у нее приподнялись и упали.

— Один Бог знает, что творится в голове романтика. Я никогда не была в состоянии это уразуметь. Он говорил, что она его любила.

Ева с отвращением выплюнула два последних слова.

— А я нет. Боже милостивый, где найти логику? Может, вы мне скажете?

— Поскольку это было все, что в данном случае можно было сделать, и она это делала, возможно, этого было достаточно.

Дэйв поднялся.

— Не можете ли вы мне подсказать, где я должен искать Питера?

— Ваша торопливость ставит меня в тупик.

Она подняла руку; чтобы поправить абажур и убрать свет со своего лица.

— Я что-то не слыхала, чтобы страховые компании проявляли столько рвения для того, чтобы обнаружить человека, которому они должны вручить деньги.

— Правильно. Я же вам не все рассказал.

И он рассказал.

— Серьезно?

Она засмеялась и покачала головой, взяла свой бокал и допила мартини.

— А я-то посчитала вас интересным человеком, хотя все так банально. Если он убил своего отца, компании не нужно выплачивать эти деньги… Вы правы: наружность — ненадежный ориентир.

— Более нелепой вещи в жизни своей не слышал!

Норвуд поднялся и отправился со своим бокалом в полумрак к письменному столу.

— Питер дружил с отцом.

— Дружба распадается. Пример: миссис Оутс и ее муж.

— Ах, — покачала она головой, — мы с Джоном никогда не были друзьями. Он зависел от меня в отношении здравомыслия и опоры. Я зависела от него… ну, он был красив и обаятелен. Делайте собственные выводы.

Она снова попала в круг света, наливая выпивку.

— Но Джона и Питера можно было с полным основанием назвать двойняшками. Они одинаково думали, одинаково двигались, одинаково разговаривали, выглядели одинаково. Им нравились одинаковые вещи. Они были — не знаю, как это высказать, — погружены друг в друга, если вы понимаете, что я имею в виду. Как мне кажется, они были единственной парой людей, которые прожили вместе двадцать лет и совершенно искренне наслаждались каждой проведенной минутой.

— И объединились против вас, как мне сказали, — добавил Дэйв.

Когда она повернулась к Дэйву, ее улыбка была насмешливой.

— И поэтому стали в два раза слабее. Понимаете, они обладали не только одинаковыми достоинствами, но и слабости у них были одинаковые. Вот почему я считаю ваше предположение абсурдным. Ни у одного из них не нашлось бы достаточно силы духа, чтобы кого-то убить… Кроме, конечно, самих себя. Джон делал это. С помощью морфия. Это записано в отчете врача-эксперта. Он был наркоманом.

— Ему вводили морфий из-за нестерпимых болей, — сказал Дэйв.

Она покачала головой.

— Боли давно прошли. Справьтесь у доктора де Калба.

Вернулся Норвуд и сел в кресло.

— Джон мог утопиться. Он был страшно напуган, что рубцы и ожоги оттолкнут от него людей. Ведь он всегда так гордился своей внешностью.

— Эйприл не обращала внимания на рубцы и шрамы. Она время от времени работала. Они что-то ели. У них была крыша над головами. Она была его будущим.

— Не Эйприл, а Питер, — упрямо заявила Ева.

— Нет. Это показывает его намерение изменить страховой полис. Питер его бросил. Не знаю, по какой причине, но они рассорились.

— Весьма сомнительно! — произнесла Ева. — Стремление сэкономить деньги для компании совсем замутило ваши мозги. Если Питер убил своего отца ради страховки, почему же он не попытался ее получить? Чем он сейчас занят?

— Где-то дрожит от страха, — ответил с усмешкой Дэйв. — Некоторые люди так расплачиваются за убийство. Одно дело — убить человека. Другое дело — ждать и жить с осознанием собственной вины… Благодарю за мартини. — И он пошел к выходу через пол утемный коридор.

6

Вечер застал его во внутреннем дворе. Он посмотрел на часы: 6.10. Ему следовало позвонить раньше. Ну, что же, придется это сделать сейчас. Есть ли поблизости телефон?

Автомат ждал на темном углу, как ребенок из давно позабытой игры в прятки. Будка была старая деревянная, с решетчатыми окнами, с трех сторон полускрытая разросшимся ивняком. Когда он вошел внутрь, с трудом закрыл дверь и даже включил свет, то подумал, что отростки все того же ивняка, пробившиеся в трещину в полу, напоминают корни растений, которым любой гроб не представляет преграды. Ни один человек не отважится в такой будке на долгий разговор, даже если ему некуда спешить. Где-то снаружи часы пробили четверть.