Том 23. Письма 1892-1894
Шрифт:
Наша поездка на Волгу в конце концов оказалась довольно странной * . Я и Потапенко поехали в Ярославль, чтобы оттуда плыть до Царицына, потом в Калач, отсюда по Дону в Таганрог. Путь от Ярославля до Нижнего красив, но я раньше уже видел его. К тому же в каюте было очень жарко, а на палубе по физиономии хлестал ветер. Публика неинтеллигентная, раздражающая своим присутствием. В Нижнем нас встретил Сергеенко, друг Льва Толстого * . От жары, сухого ветра, ярмарочного шума и от разговоров Сергеенка мне вдруг стало душно, нудно и тошно, я взял свой чемодан и позорно бежал… на вокзал. За мной Потапенко. Поехали обратно в Москву. Но было стыдно возвращаться не солоно хлебавши, и мы решили
Проезжая мимо Лопасни, получил я пакет со счетами из магазина. В счетах я заметил один неверный итог, несогласие с прежними счетами, также пропуски. Например, пропущены 400 р., которые Вы уплатили в «Сев<ерный> вестник» г-же Гуревич. Кое-что неясно. Так:
«Выдано из С. П. Б. магазина «Нового времени» согласно расчета на 9 июля 1894 г. — 10 668 р.».
«Выдано из С. П. Б. магазина 2244 р.».
Но ведь и вторая сумма выдана тоже «согласно расчета», зачем же ее выделять? (Замечу в скобках, что с февраля 1892 г. до июля сего года, если не считать помянутых 400 р., я не брал ни копейки и всё то, что «выдано», пошло в погашение долга.)
Как бы ни было, долг мой с августа прошлого года увеличился больше чем вдвое. По сохранившимся у меня прошлогодним счетам, к 13 авг. 1893 г. я состоял должным 5159 р.; надлежало мне выдать 1669 р. Если вычесть 1669 из 5159, то останется 3490 р. Вот что я был должен год назад. Но прошел год, было продано немало моих книг, взято мной было только 300 р. (не считаю 400, не попавших в счет), а к долгу прибавилось 4077 рублей!! Стало быть, с 1892 г., когда я взял 5000 р. на покупку имения, я успел погасить только 600 р.! В самом деле: в 1892 г. был я должен 8170 р., а теперь должен 7567 р. * Другими словами, с февраля 1892 г. книги дали мне только 600 р. дохода. Всё сие пишу я Вам в надежде, что бухгалтерия ошиблась и что мои денежные дела не так уж плохи. Не разрушайте этой моей смутной надежды до моего приезда к Вам, когда мы вместе рассмотрим счета и познаем вместе истину. Во всяком случае не смущайте бухгалтера выражением недоверия, так как я не крепко уверен в ошибке, бухгалтер же Ваш новый человек.
Ну-с, Псёл великолепен. Это такая поэзия, что хоть отбавляй. Тепло, просторно, масса воды и зелени и прекрасные люди. Прожили мы у Псла 6 дней, ели, пили, гуляли и ничего не делали. Мой идеал счастья, как Вам известно, праздность. Теперь я опять в Лопасне, в Мелихове… Холодный дождь… Свинцовое небо… Грязь. Получено из Таганрога грустное письмо * . Дядя, по-видимому, безнадежен. Надо ехать к нему и к его семье, чтобы лечить и утешать.
Из Таганрога я приеду к Вам, но с условием, что Вы не повезете меня в гости к Айвазовскому * . Напишите в Таганрог, какая у Вас погода. Впрочем, не пишите, мы обменяемся телеграммами.
Иногда бывает: идешь мимо буфета III класса, видишь холодную, давно жаренную рыбу и равнодушно думаешь: кому нужна эта неаппетитная рыба? Между тем, несомненно, рыба эта нужна и ее едят, и есть люди, которые находят ее вкусной. То же самое можно сказать о произведениях Баранцевича * . Это буржуазный писатель, пишущий для чистой публики, ездящей в III классе. Для этой публики Толстой и Тургенев слишком роскошны, аристократичны, немножко чужды и неудобоваримы. Публика, которая с наслаждением ест солонину с хреном и не признает артишоков и спаржи. Станьте на ее точку зрения, вообразите серый, скучный двор, интеллигентных дам, похожих на кухарок, запах керосинки, скудость интересов и вкусов — и Вы поймете Баранцевича и его читателей. Он неколоритен; это отчасти потому, что жизнь, которую он рисует, неколоритна. Он фальшив («хорошие книжки») * , потому что буржуазные писатели не могут
быть не фальшивы. Это усовершенствованные бульварные писатели. Бульварные грешат вместе со своей публикой, а буржуазные лицемерят с ней вместе и льстят ее узенькой добродетели.Одначе, до свиданья, ваше превосходительство, будьте здоровы. Анне Ивановне передайте нижайший поклон и пожелание всех благ.
Ваш А. Чехов.
Откуда Вы взяли, что я пью много водки? Я не в состоянии выпить зараз больше 3 рюмок.
Гольцеву В. А., 4 сентября 1894 *
1442. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
4 сентября 1894 г. Феодосия.
4 сент.
Обращаюсь к тебе, милый Виктор Александрович, с двумя просьбами:
1) Если у тебя есть оттиск твоей лекции обо мне * , то пошли его по адресу: г. Таганрог, в Таганрогскую городскую библиотеку. Если напишешь «от автора В. Гольцева», то мои почтенные сограждане будут весьма польщены и тронуты.
2) Скажи в телефон, чтобы мне прислали оттиск двух последних, цензурою не пропущенных глав «Сахалина» * по адресу: г. Феодосия, А. П. Чехову. Я хочу дать их Суворину. Сей последний советует жаловаться в Главное управление и затем, если из Управления придет отказ, в Сенат.
Был я в Таганроге, где лечил дядю. Теперь я в Феодосии, где лечу Суворина * и стражду от холода. Дует норд-ост, дуют сквозные ветры. На море буря.
Учусь нюхать табак.
Соскучился по милым москвичам. Должно быть, через неделю поеду домой, а дней через десять буду в Москве. Денег — ни<…>!!!
Если черкнешь мне хоть две строчки, то премного меня одолжишь. Прошу о том же Вукола и Потапенку * .
Обнимаю и крепко жму руку.
Твой А. Чехов.
Кигну (Дедлову) В. Л., 5 сентября 1894 *
1443. В. Л. КИГНУ (ДЕДЛОВУ)
5 сентября 1894 г. Феодосия.
Феодосия, д. Суворина, 94 5/IX
Многоуважаемый Владимир Людвигович, наконец письмо Ваше я получил. Начинается оно «милостивым государем» и подписано двумя буквами, так что я не сразу догадался, что оно от Вас. Помнится, раньше в своих письмах мы не называли друг друга милостивыми государями. Но как бы ни было, сердечно Вас благодарю за память и низко Вам кланяюсь. Отвечаю по пунктам:
1) Да, Ваша матушка писала ко мне из Гурзуфа * ; она дала мне именно те сведения, какие мне были нужны, и я был рад и бесконечно благодарен ей. Но в Гурзуф я не попал, и мне не удалось познакомиться с ней и поговорить о Вас, о Вашем житье-бытье, о Довске. Дело в том, что весь март просидел я в Ялте, в гостинице «Россия»; погода была холодная, туманная, слякотная, шел то дождь, то снег и не хотелось выходить на улицу. Да и заболел я кстати перебоями сердца. Сидел-сидел я в Ялте, ожидая солнца, чтобы ехать в Гурзуф, ждал-ждал и в конце концов махнул рукой и бежал восвояси.
2) Николай Степанович к Вашим услугам * . Он читал Ваши вещи в «Неделе» с превеликим интересом и ждет дальнейших подвигов Вашей музы. Он находит, что в художественномотношении вторая половина «Варвара» выше первой, ибо первая написана несколько холодно; герой, похожий на Баранова * , написан слишком густо, с подчеркиваниями, отчего первая половина (по мнению Николая Степановича) вышла не только холодна, но и субъективна. Финал великолепен. Николаю Степановичу не нравится, что Вы мало пишете. Это во-первых. Во-вторых, он советует Вам попробовать написать пьесу, ибо у Вас великолепный разговорный язык.