Том 30. Письма 1904. Надписи
Шрифт:
Появление Чехова на сцене было встречено громовыми и продолжительными аплодисментами всего зрительного зала.
Первую приветственную речь писателю произнес профессор А. Н. Веселовский от лица Общества любителей российской словесности…»
Вместе с Веселовским от Общества Любителей российской словесности Чехова приветствовали В. А. Гольцев и В. В. Каллаш. Адреса-приветствия читали: от «Русской мысли» — Гольцев, от «Детского чтения» и «Педагогического листка» — Д. И. Тихомиров, от Литературно-Художественного кружка — С. А. Иванцов. Адрес от «Русских ведомостей» прочитал А. П. Лукин, от «Новостей дня» выступил В. П. Преображенский, от газеты «Курьер» — И. Д. Новик. Редактор «Восточного обозрения» Петров в своей речи отметил, что «Чехова читают, любят, ценят и в далекой Сибири, и не только русские, но и инородцы». От Малого театра Чехова приветствовали:
В театре в этот вечер были С. В. Рахманинов, В. Я. Брюсов, Андрей Белый вместе с Н. И. Петровской, Д. В. Философов, М. Горький, В. С. Миролюбов, Ф. И. Шаляпин, М. В. Нестеров и др. Н. И. Петровская вспоминала: «В фойе — настоящий праздник искусства: вся литературная и артистическая Москва» ( ЛН, т. 85, стр. 780).
…не раньше масленицы наши актеры придут в себя и будут играть «Вишневый сад» не так растерянно… — Немирович-Данченко впоследствии вспоминал о спектакле «Вишневый сад» на премьере: «Успех Чехова был громадный, а успех спектакля был средний. Это нужно совершенно твердо сказать. Первое представление было 17 января, а на пятой неделе поста, когда мне прислали в Петербург отчеты о сборах, оказалось, что сборы на эту пьесу упали на 50%, — и это в разгар первого сезона!
Прошло 25 лет, и не только теперь, через 25 лет, а уже через несколько лет после премьеры „Вишневый сад“ стал первой пьесой в Художественном театре, самой первой. Куда бы мы ни приезжали — в Петербург ли, в Одессу, в Варшаву, в Берлин, в Вену, в Париж, в Нью-Йорк, во всех городах мира, где бы ни гастролировали, мы должны были играть „Вишневый сад“. „Чайка“ когда-то создала успех Художественного театра, но „Вишневый сад“ как будто вобрал в себя все, что мог дать лучшего для театра Чехов, и все, что мог лучшего сделать театр с произведением Чехова» («„Вишневый сад“ в Художественном театре». — Ежегодник МХТ, 1943, стр. 178).
Она теперь много работает… — Чехов имеет в виду работу Книппер над ролью Раневской в «Вишневом саде», т. к. в Художественном театре в начале января 1904 г. шел в основном «Юлий Цезарь» Шекспира. В этом спектакле Книппер не была занята.
4292. В. Н. ЛЬВОВУ
19 января 1904 г.
Печатается по автографу ( ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Чехов, Лит. архив, стр. 157–158.
Ответ на письмо В. Н. Львова от 14 января 1904 г. ( ГБЛ).
В самом деле ~ живу я высоко… — Львов писал: «Слышал, что Вы в Москве, и мечтал собраться с силами и побывать у Вас, но до сих пор не мог, да и навряд ли смогу, так как совсем не в состоянии теперь взобраться на высокую лестницу, а к Вам, говорят, надо преодолеть около 80-ти ступеней. При таких обстоятельствах хочется приветствовать Вас хоть письмом <…> Сам я нынешнюю зиму провожу гораздо лучше».
…всякий раз, когда взбираюсь, я испытываю настоящие мучения. — И. Н. Альтшуллер замечал в своих воспоминаниях: «И когда в другом письме (к жене), указывая на то, что во вновь снятой в Москве квартире на третьем этаже лестница высокая и лифта нету, и что ему трудно будет с его одышкой подниматься, он кончает словами: „Ну да ничего, как-нибудь взберусь“, то я, врач, не могу не думать о том, какое роковое влияние эта лестница должна была оказать на его и так уже ослабевшее сердце» («Еще о Чехове». — ЛН, т. 68, стр. 698).
…забегу к Вам на минутку… — Львов жил в доме Московского университета, кв. 2 (см. т. 17 Сочинений, стр. 187).
В Ялте зима отвратительная ~ Так пишут оттуда… — Об этом сообщали Чехову в письмах Г. М. Чехов от 14 января и В. К. Харкеевич от 15 января 1904 г. ( ГБЛ).
Быть может, поеду на Ривьеру. — В последний год жизни Чехов никак не мог определить для себя место отдыха за границей. С середины января 1903 г. он начал собираться на лето в Швейцарию, затем в мае этого года у него появилось желание поехать в Северную Италию на озеро Комо (см. т. 11 Писем). В письме к И. А. Бунину от 8 января 1904 г. он выражает надежду поехать в феврале в Ниццу. Всем этим желаниям не суждено было осуществиться.
Средин ~ мог бы и не обращать внимания на эту свою болезнь. — Ср. письмо 4294.
4293. И. М. КОНДРАТЬЕВУ
20 января 1904 г.
Печатается по автографу ( ЦГАЛИ, ф. 2097, оп. 2, ед. хр. 2225, л. 39). Впервые опубликовано: «Вопросы театра. 1966». М., 1966, стр. 303.
…выдайте следуемые мне деньги Александру Леонидовичу Вишневскому… — В материалах Общества русских драматических писателей и оперных композиторов сохранился расчетный лист № 8 от 20 января 1904 г., на котором имеется расписка А. Л. Вишневского: «Сто тринадцать руб. 05 к. по доверии А. П. Чехова подучил А. Вишневский 22 января 1904 г.» ( ЦГАЛИ, ф. 2097, оп. 2, ед. хр. 2146).
4294. Л. В. СРЕДИНУ
20 января 1904 г.
Печатается по автографу ( ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: с пропусками — Письма, собр. Бочкаревым, стр. 138; полностью — Письма, т. VI, стр. 354–355.
…кончилась у меня канитель с пьесой… — Чехов имеет в виду постановку «Вишневого сада» на сцене Московского Художественного театра 17 января. Скиталец, который был на премьере, вспоминал: «Театр был переполнен сверх всякой меры. „Вишневый сад“ поставили и сыграли изумительно, участвовали лучшие, давно уже ставшие знаменитостями артисты этой неповторимой и неподражаемой труппы, в которой нет плохих исполнителей, где каждый на своем месте прекрасен. Выступал „сам“ Станиславский, великолепна была Книппер, ярок Москвин.
Наконец, после третьего акта произошло чествование автора. На сцене стояла вся труппа с В. И. Немировичем-Данченко во главе. Вышел Чехов. Публика почтительно встала. Трогателен и вместе жалок был Чехов на сцене: вероятно, она ослепила его своими яркими огнями, безжалостно выдала живьем жадной, тысячеликой, глазастой толпе, с невольным разочарованием созерцавшей своего лучшего певца: высокий, худой, не знающий, куда девать руки, слетка горбившийся, с подогнутыми коленками, в куцой визитке и коротковатых брюках, со взъерошенной прической и седеющей бородкой клинышком, в пенсне, окруженный на сцене полукругом актерской толпы, он в этот момент походил на Дон Кихота перед Альдонсой или на бодлеровского „Альбатроса“ <…>
— Сядьте! — с состраданием сказал среди всеобщей тишины раздавшийся как бы с неба низкий, грудной бас <…> Но, видимо, страдавший душой от встречи с живыми читателями, крупнейший из художников своей эпохи чувствовал себя совершенно растерявшимся, не хотел садиться, да и не на что было сесть, — а следовало бы: вид у него был совсем больной и слабый. Казалось, что единственное, что он сделал бы с удовольствием, — это уйти поскорее со сцены, скрыться от тысяч любопытных глаз» ( Скиталец. Избранные произведения. М., 1955, стр. 556–558).