Том 6. Публицистика. Воспоминания

29. VII.41. Вторник.

Вчера купался. Зеленая, чистая, довольно крупная волна. И опять, опять изумление: ничего нигде во всем городе — куска хлеба не купишь. Выпил на голодный желудок крохотную бутылочку лимонного сока.

Вчера и сегодня все время читал первый том рассказов Алешки Толстого. Талантлив и в них, но часто городит чепуху, как пьяный. <…>

2. VIII.41.

Серо, ветер, после полудня дождь от времени до времени. <…>

Вере, с которой вчера дошел до Грасса, после Cannes было плохо. Худеет и стареет ужасно.

Опять, опять перечитал за последние 2 дня 1-й том «Войны и мира». Кажется, особенно удивительна первая часть этого тома.

3. VIII.41. Воскресенье.

Был с М. и Г. у Самойловых. Очень сытный завтрак. Ел с дикарской мыслью побольше наесться.

Читал i книгу «Тихого Дона» Шолохова. Талантлив, но нет словечка в простоте. И очень груб в реализме. Очень трудно читать от этого с вывертами языка, с множеством местных слов.

С утра хмурилось. Потом солнце, но с тучами. Было душно, чувствовал себя тупым и слабым.

В газетах все то же и вся та же брехня. <…>

6. VIII.41.

Сейчас 3 часа, очень горячее солнце. Юг неба в белесой дымке, над горами на востоке кремовые, розоватые облака, красивые и неясные, тоже в мути. Там всегда моя сладкая мука. <…>

7. VIII.41. Четверг.

С утра нечто похожее на утро начала русской осени — небольшая свежесть в воздухе, горьковатый запах дыма, легкий туман в долине.

Днем совсем распогодилось, но прохладный ветер.

Немецкая большая сводка: чудовищные потери русских людьми и военным материалом. «Полная победа» немцев.

10. VIII.41

Был с Б. в J. les Pins. Взял 1000 франков у Левина.

На солнце зной, в тени почти холодный ветер. Опять дивился красоте залива, цветистости всего.

По немецким сообщениям положение русских без меры ужасно.

Уже 2 воскресенья нет почты по утрам: воскресная доставка запрещена правительством.

3. был у Тюкова. Вернулся в восторге, в страшной бодрости. Ничего не поймешь I

Русские уже второй раз бомбардировали Берлин.

Что-то очень важное решается в Виши.

12.8.41.

Погода все последнее время все-таки неважная. Солнце, облака, ветер с востока. Печет — и прохладный ветер.

«Politique Bulgare. Mot d'ordre: lutter contre le bo^ichevis-me!» [49]

Страна за страной отличается в лживости, в холопстве. Двадцать четыре года не «боролись» — наконец-то продрали глаза. А когда ко мне прибежал на Belv'ed`ere сумасшедший Раскольников с беременной женой (бывший большевицкий посланник в Болгарии), она с восторгом рассказывала, как колыбель их первенца тонула в цветах от царя Бориса. <…>

49

Политика Болгарии. Лозунг: бороться против большевизма! (фр.)

Вести с русских фронтов продолжаю вырезывать и собирать.

Кончил «La porte 'etroite» Gide'a [50] . Начало понравилось, дальше пошло что-то удивительно длинное, скучнейшее, совершенно невразумительное. <…>

«Москва под ударом» Белого:

— За сквером просером пылел тротуар… — там алашали… — Пхамакал и пхымкал… — Протух в мерзи… — Рукач и глупач… — И так написана вся книга.

Да, не оглядывайся назад — превратишься в соляной столп! Не засматривайся в прошлое!

50

«За закрытой дверью» Жида (фр.)

Шестой (т. е. четвертый) час, ровно шумит дождь, сплошь серое небо уже слилось вдали с затуманенной долиной. И будто близки сумерки.

Семь часов, за окнами уже сплошное, ровное, серое, тихо и ровно шумит дождь. Уже надо было зажечь электричество.

22.8.41. Пятница.

В прошлую пятницу (15, католическое Успенье) был в Cannes. Уже не помню, купался ли. Возвратясь, шел домой, сидел, смотрел на горы над Ниццей — был прекраснейший вечер, горы были неясны, в своей вечной неподвижности и будто бы молчаливости, задумчивости, будто бы таящей в себе сон, воспоминания всего прошлого человеческой средиземной истории.

Прочел в этот вечер русское сообщение: «мы оставили Николаев». <…>

Рузвельт сказал, что, если будет нужно, война будет и в 44 году.

Сейчас (около полудня) газета: итальянские газеты пишут, что война будет длиться 10 лет! Идиотизм или запугивание? Да, Херсон взят (по немецкому сообщению), Гомель тоже (русское сообщение).

Война в России длится уже 62-й день (нынче).

Олеандры в нынешнем году цветут у нас (да и всюду) беднее — цвет мельче, реже. И уже множество цветов почернело, пожухло и свалилось.

Как нарочно, перечитываю 3-й том «Войны и мира», — Бородино, оставление Москвы.

Ветер с востока, за горами облака, дует, довольно прохладно в приоткрытые окна. Но в общем солнечно.

24.8.41. Воскресенье.

Вчера Cannes, купался. Никого не видал.

Юбочки, легкие, коротенькие, цветистые, по-старинному простые, женственные, которые носят нынешнее лето. Стучат деревянными сандалиями.

Немцы пишут, что убили русских уже более5 миллионов.

С неделю тому назад немцы объясняли невероятно ожесточенное сопротивление русских тем, что эта война не то что во Франции, в Бельгии и т. д., где имелось дело с людьми, имеющими «L'intelligence», — что в России война идет с дикарями, не дорожащими жизнью, бесчувственными к смерти. Румыны вчера объяснили иначе — тем, что «красные» идут на смерть «под револьверами жидов-комиссаров». Нынче румыны говорят, что, несмотря на все их победы, война будет «непредвиденнодолгая и жестокая».

Днем нынче было совершенно палящее солнце — настоящий провансальский день.

28.8.41. Четверг.

Был Andr'e Gide. Очень приятное впечатление. Тонок, умен — и вдруг: Tolstoy — asiatique. В восторге от Пастернака как от человека — «это он мне открыл глаза на настоящее положение в России»;, восхищался Сологубом.

Вечером известие, что Персия сдалась.

Вчера: ранен Лаваль (на записи волонтеров французов, идущих воевать с немцами на Россию). <…>