Том 6. Третий лишний
Шрифт:
Все время этого нашего разговора Нина Михайловна топталась в рубке и часто взглядывала на меня как-то вопросительно. Буфетчице не положено задерживаться в рубке на ходу судна. И я сказал ей об этом. Она сказала, что белье мне сменила и постелила вместо пододеяльника обыкновенную простыню — как я просил. Я поблагодарил ее, и она наконец ушла.
В протоке у острова Сухарного лоцман показал заводь, в которой живут лебеди. Оказывается, пайлоты уже много лет следят за лебединой парой, которая всегда прилетает на лето. Когда подошли ближе, в бинокль разобрали, что один лебедь большой, а другой совсем маленький — детеныш. Стали гадать, куда делся второй
Глядя на лебедей, приближенных биноклем, я с грустью и горечью вспомнил нашу дружбу с Юрой Ямкиным и его тоску по человеческой верности, когда выяснилось, что погорел он на валютных сложностях безнадежно…
Итак, лебеди в синих, рыловских, водах и голубых небесах подарили нам на выходе из Колымы несколько грустных, но прекрасных мгновений.
А чаек почти не видели.
Лоцман объяснил, что эти птицы продолжают позорить души погибших моряков, ибо в море за рыбой летать ленятся, — роются на мусорных свалках в поселках и так лупят клювами собак, что те и близко боятся подходить к свалкам.
Как бы и лебеди рано или поздно не привыкли копаться в отбросах, вместо того чтобы плавать в гордом одиночестве недоступных проток у острова Сухарного.
В 15.00 прошли Амбарчик, от Медвежьего легли на норд, сбавили до самого малого, поджидая зазевавшегося где-то малютку лоцбот «Иней», чтобы сдать лоцмана и совершить традиционный обратный ченч кинофильмами.
Солнце продолжало светить белым и горячим, но воздух над Восточно-Сибирским морем был ледяным.
Перешли на донные кингстоны.
Лоцман по собственной инициативе запросил с ледокола «Капитан Хлебников» для нас рекомендованные точки. Сыну этого Хлебникова, назвав его потом в книге «Соленый лед» Булкиным, я сдавал когда-то на «Воровском» техминимум в рейсе на Джорджес-банку и выслушал обаятельный рассказик о том, как старые капитаны в обязательном порядке экзаменовались на аттестат зрелости и писали сочинение про Таню Ларину.
К 16.00 В. В. поднялся на мостик — при полной форме и регалиях. И Митрофан был при параде, и лоцман. Один я смог ради торжественного момента расставания надеть лишь галстук при обыкновенном пиджаке.
Лоцман перебрался на «Иней», мы традиционно помахали сверху, а потом В. В. зашел в рубку, и сразу по ушам ударил протяжный мощный гудок «Колымалеса», затем еще гудок, и еще один — третий. В. В. отдавал маленькому лоцботу прощальную почесть. «Иней» три раза рявкнул в ответ. Это было трогательно. Редко нынче исполняются старые ритуалы. В. В. их спокойно чтит.
Хорошие мужчины работают здесь, работают с чувством собственного достоинства, спокойно, ибо знают свое дело; они подчеркнуто чистоплотны, они глубоко чувствуют свою ответственность — и лоцман Борис Александрович Василевский, и капитан «Инея» Виктор Петрович.
По радиотелефону мы еще пожелали им счастливо закончить навигацию, они нам — еще раз счастливого плавания.
Спать в чистом белье большое удовольствие, но плохо, когда прямо из чистого белья попадаешь на вахту в плавучий лед и полную тьму.
Всю ночную вахту мыкался на самом малом. Один раз уперся в осколок поля и даже на полном не смог его отпихнуть. Пришлось давать задний.
Митрофан проявляет трогательную заботливость
о моем питании:— Виктор Викторович, внизу котлета есть!
— Спасибо, очень приятно, поем, как сменюсь.
— За это время у нее, Виктор Викторович, ноги вырастут. При помощи нашей смены.
— Постарайтесь, чтобы не выросли…
К сожалению, ноги у котлеты выросли.
Около четырех начало светать. И можно было вырубить прожектора, от которых устают глаза. Сердце — тьфу-тьфу — не беспокоит, хотя высмолил за ночь пачку сигарет.
В свете прожекторов метались какие-то маленькие птички — мерцают, как ночные бабочки у дачного огня. Когда же я жил на даче последний раз?
Как ни трудно в это поверить, только в детстве.
АРКТИЧЕСКАЯ «КОМАРИНСКАЯ»
В Певек приплыли без приключений, но там опять плотно застопорились.
«08.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
09.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
10.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
11.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
12.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
13.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
14.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
15.09. 19.17. Несмотря на ранее установленную очередность, т/х „Прокопий Галушин“ был поставлен к причалу впереди нас. Диспетчер не смог объяснить причину нарушения очередности и отказался связать капитана с главным диспетчером для решения возникшей ситуации».
Невыносимость стояночной мути. Бесцельная бездеятельность.
Сутки за сутками. А ведь это дни нашей единственной жизни. И они летят псу под хвост.
Обнаружились семь номеров «Октября». Ощущение от чтения такое же мутное, как и от стоянки в ожидании причала и разгрузки на краю земли в Певеке.
Плавают за бортом взад-вперед грязные льдины. Слабый шум от них — как будто кто-то безнадежно усталый из последних сил наваливается на весла…
На Чукотском берегу такая мразь жизни, пьянство, очереди за вялым пивом и гнилыми папиросами, что и носа туда нет охоты высовывать.
А среди человеков встречаются, как и везде, самоцветы.
Эти самоцветы добывают где-то здесь, в вечной мерзлоте, обыкновенное золото.
Угодили в гости к горнякам.
И один из инженеров — Леонид Мурафа — подарил нам стихотворение, которое так и назвал: «Песня в подарок друзьям». Жарою летней дышит Ленинград, Нагреты докрасна дворцов ограды… Взять курс в прохладу Арктики вы рады Не ради денег, премий и наград. Вам плавать за границу надоело — Там нищета, там правит капитал, Там души продают за тот металл, Который тут предметом плана стал. Вам надоел валютный звон в кармане, И подставляет «Колымлес» бока Под звонкие удары льда, пока Джо Конрад не опишет все в романе…
«16.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки».
Эх, как Русь любит быструю езду на тройках и очереди!
Из спецпсихпособия: «Ностальгия — тоска по родине, дому — является крайним проявлением заболевания. Замечено, что моряки, которые чувствительны к монотонности, как правило, неуживчивы в семьях, трудны во взаимоотношениях в коллективе, — это так называемые экстраверты, стремящиеся к активному контакту с внешним миром. В условиях же отрыва от привычных раздражителей они-то и страдают прежде всего. Интроверты, привыкшие переносить тяготы и невзгоды в себе и редко делящиеся мыслями с окружающими, а порой и с друзьями, легче переносят длительные рейсы».