Тоня из Семеновки (сборник)

– Так это же Ран пришел, - воскликнул Владик.
– Понимаете, слон! Неужели вы не видите?

– Я ничего не вижу, кроме того, что вы бегаете по классу! решительно заявила Кулькина.
– И почему слон? Какой слон? Какой Ран? Что вы говорите? Не морочьте мне голову!

Видимо, никто не заметил слона. Опять! Как на улице! И Кулькина не заметила. Или у нее глаз нет? А как-то еще говорила, что будет учительницей!

Кулькина смутилась, но вдруг взяла себя в руки:

– Соблюдайте правила уличного движения! Итак, вы, Строганов! Что вы хотели нам сообщить?

– Молодцы! Молодцы!
– вскочил Вася Строганов.
– Я хотел сказать "молодцы"!

И он почему-то покосился на последнюю парту, где сидел Ран.

– Почему вы хотели сказать именно это слово "молодцы"?
– спросила Кулькина, напуская на себя серьезный вид учительницы.
– Объясните классу, Строганов!

– Потому что слово это стало международным. Мы тут долбим, например, немецкий. Другие долбят французский, английский. Говорят, даже испанский долбят в школах и хинди. И я слышал, еще урду. Может быть, и урду. Это тоже индийский.
– И Строганов опять покосился на Рана, к полному удовольствию Владика, который отметил про себя: "Хоть этот молодец!" - А "молодцы", - продолжал Строганов, - на всех международных встречах по хоккею, особенно...

– Почему "особенно", Кулькина?
– заявила во всеуслышание Нина Стрельцова.
– И почему вы, Кулькина, затираете женщин? Я же вместе со Строгановым просилась отвечать. А у нас даже, если помните, женский день сделан нерабочим. Восьмое марта! Я, например, женщина!

– Продолжайте, Стрельцова, - виновато сказала Кулькина.
– Садитесь, Строганов!

"Нет, Строганов все же не заметил Рана, - подумал Владик.
– А я-то..."

– Особенно, - довольно продолжала Нина Стрельцова фразу Строганова, после блистательной победы наших хоккеистов в Вене, прошедших...

– Вы, Строганов и Стрельцова, отлично выручили своих товарищей по команде, - перебила их Кулькина.
– И все же, Хвостиков, выйдите, пожалуйста. Здесь вам будет удобнее...

Владик лежал в постели, ему было вполне удобно, и потому он переспросил:

– Где мне может быть удобнее?

– У доски, Хвостиков, - пояснила Кулькина.
– Конечно, у доски вам именно удобнее. Вы никогда никого не подводили в классе.

Не хотелось Владику подниматься с уютной теплой постели, но он сказал:

– Пожалуйста...

А сам подумал: "О чем же, собственно, говорить? О группе, клонящейся к упадку? Или о трупах, которые сохранили нам в течение тысячелетий сибирские льды? Но ведь об этом Кулькина мне не дала сказать, хотя я хотел..."

– Ну?
– цыкнула Кулькина.

– Пожалуйста, - повторил Хвостиков, не зная еще, что он будет говорить.

– А почему, собственно, пожалуйста?
– поинтересовалась Кулькина.

– Потому что Иннокентий Григорьевич старше нас, - бодро сказал Владик.
– Всех старших мы должны уважать, а это значит, что нужно говорить "пожалуйста", "спасибо" и еще здороваться в коридоре. Так мы должны говорить!

– Ну, Хвостиков, продолжайте!
– попросила Кулькина.

– Кроме Иннокентия Григорьевича, - сказал Владик, - есть Иннокентий Смоктуновский, который снимается в кино...

– Отлично, - похвалила Кулькина.
– И еще в кино есть Инна Макарова, а в поэзии - Инна Кашежева и Инна Лиснянская.

– Верно, - согласился Владик.
– Это по "Маяку" передавали. А фотографии Смоктуновского и Кашежевой были в "Литературной России".

– Не знаю, что такое "Литературная Россия", но по "Маяку" передают самые лучшие передачи. Хвостиков, - заметила Кулькина.
– Продолжайте...

– А еще у нас во дворе есть шофер Иннокентий Николаевич, старенький такой, - вспомнил Владик.
– Он ездит на черной "Волге" и страшно боится за нее. Все нас просит, чтобы мы к ней не подходили с руками...

– Почему с руками?

– От рук следы остаются.

– Дальше Хвостиков, продолжайте...

Владик не знал, что продолжать. Больше Иннокентиев и Инн он не знал, а о хоботных Кулькина почему-то не спрашивала.

Хвостиков посмотрел на Рана, который мирно сидел на последней парте и лизал столовую соль, потом на Симу:

– А о хоботных можно?

– О хвостиковых?

– Нет, о хоботных!

– Да, вы правы, Хвостиков!
– сказала Кулькина.
– Пожалуйста, о хоботных.

Владик приободрился и начал:

– Музыканты заиграли национальный гимн; мы отошли в сторону, чтобы пропустить процессию мимо себя. За трубачами шел отряд сиамских музыкантов, одетых с головы до ног в алые одежды, с тамтамами, раковинами и другими неблагозвучными инструментами. Затем государственные слоны, три самых больших впереди, с золотыми чепраками, которые, в противоположность их матовой коже, сверкали и блестели на солнце; на спине у них были богато украшенные и позолоченные носилки. Затем несколько лейб-гвардейцев короля, герольды, камергеры и другие чиновники, потом Его Величество, которого несли на богато позолоченном и выложенном перламутром великолепном стуле, на котором он сидел, скрестив ноги, защищенный от палящих лучей солнца большим позолоченным зонтиком. За Его Величеством следовали пажи и слуги с блестящими золотыми сосудами для бетеля, вазами для чая и подарками для народа и особенно духовенства в честь счастливого события... Затем явился окруженный принцами и должностными лицами дядя короля и министр северной части Сиама и Лао, на плечах которого лежало все бремя приготовлений к приему белого слона. Наконец явился и герой дня, сам белый слон в обществе трех других...

Кажется, класс заинтересовался. И Ран перестал лизать соль, а сосредоточенно смотрел на Владика.

И только Сима Кулькина не выдержала и наконец взорвалась:

– Кто "мы", Хвостиков? Какие Его Величества? Вы что? Что вы рассказываете? С кем и когда это было?

– Это было с господином Боком в Бангкоке в одна тысяча восемьсот восемьдесят первом году, - пояснил Хвостиков.
– А дальше...

– Пусть продолжает! Давай, Хвостиков! Еще, еще! Рассказывай! завопил класс, а Ран, как показалось Владику, улыбнулся и покачал в знак поддержки хоботом.

– Продолжайте, Хвостиков, - зло сказала Сима Кулькина.

– Пожалуйста, - произнес Владик.
– Итак... Удивительное животное было отведено в специально построенное помещение, где оставалось около двух месяцев, чтобы наконец, хорошо подготовившись и освободившись от всех злых духов, занять место в королевском дворце. Его сначала привязали веревкой за заднюю ногу к белому столбу на возвышенном помосте и повесили около него красную доску со следующей золотой надписью в буквальном переводе: "Слон прекрасного цвета: волосы, копыта и глаза белы. Совершенство формы со всеми знаками действительной принадлежности к высокому семейству. Цвет кожи - цвет лотоса. Потомок ангела браминов. Приобретен в собственность могуществом и славой короля для служения ему. Подобен кристаллу высочайшей цены. Принадлежит к высочайшему семейству слонов из всех существующих. Источник силы привлечения дождя..."

Как видите, - продолжал Хвостиков, - слон только кажется неуклюжим, в действительности же он очень ловок. Обыкновенно он ходит спокойным, ровным шагом, как верблюд и жирафа, причем проходит по четыре - шесть километров в час, но этот спокойный шаг может быть настолько ускорен, что слон пробегает по пятнадцать - двадцать километров, по-видимому не очень торопясь. Если не слишком жарко, то, подгоняемый вожаком, слон короткое время может бежать так быстро, что в час пробегал бы двадцать - двадцать пять километров, если бы мог этот темп выдержать долго...