Тот, кто придет за тобой

– Стоп! Остановите кадр, укрупните. – Чалов впился глазами в экран ноутбука. – Екатерина, вы ее видите? Вы узнаете ее?

– Да, – Катя тоже не отрывала глаз от экрана. – Мне кажется... да нет, эту прическу... ее ни с кем не перепутаешь, это же Наталья Литте – невеста Гаврилова.

– И? – Чалов обернулся к ней, словно сомневался, не верил глазам своим и просил, требовал поддержки – вот сейчас, здесь, чтобы окончательно все связать, слепить воедино, понять...

– И... урожденная Наталья Прохорова – сестра Виталия Прохорова, – произнесла Катя громко. – Это она здесь на пленке с вашим дядей, Валерий Викентьевич.

Глава 42 БЛИЖЕ К ЗАКАТУ

В Ясногорском УВД, где и так не хватало сотрудников из-за сезона отпусков, весь личный состав вот уже сутки работал по убийству в больнице и убийству Платона Ковнацкого. Для маленького подмосковного района два убийства – это предел сил и средств. Здание УВД опустело, все разъехались, разошлись на задания. «Вычистили» даже кадровиков, отправив их отрабатывать дачный поселок у озера. В дежурной части после обеда за старшего остался помощник дежурного, в изоляторе – два сержанта.

В три часа истекал срок предварительного задержания Владимира Глотова, Марианны Ковнацкой и Гермеса – по паспорту Ивана Шурупова. Но то в документах. Ковнацкую до сих пор держали в больнице, и сотрудники ИВС и помощник дежурного по этому поводу особо не парились. Сложнее обстояли дела с Глотовым – он все еще находился в состоянии наркотического опьянения. Что-то молол, иногда выкрикивал военные команды, потом начинал всхлипывать, как ребенок, признаваться кому-то в любви «до смерти», материться сквозь зубы. Его пока так и оставили в камере – до окончательного вытрезвления.

А вот Гермес протрезвел – усилия врача-нарколога не пропали даром. В три часа истек срок его предварительного задержания, а на арест следователь прокуратуры Чалов не собрал достаточно документов. И не только суета с новым убийством на улице Гашека помешала – в дежурной части ясногорского УВД это хорошо понимали, а основания... Наркотиков у Гермеса так и не нашли, то, что наркотики обнаружились в крови, на арест не тянуло, да и дело по ним еще не возбуждалось. Пистолет лицензированный и тот изъяли у Глотова, в общем...

В дежурной части ждали приезда экспертов из экспертно-криминалистического управления, собиравшихся взять у Гермеса (опять же не принудительно, а на добровольной основе) мазок из полости рта на предмет анализа ДНК. Но эксперты задерживались.

В три, как того требовал закон о задержании, Гермеса «подняли» из ИВС в дежурную часть и... усадили на банкетку. Так, чтобы можно было приглядывать через стеклянную перегородку.

Он ни о чем не спрашивал, сидел сгорбившись – казался выжатым как лимон и таким же желтым, вялым после наркотического кайфа.

Пару минут помощник дежурного сурово наблюдал за ним через стекло, потом отвлекся, стал отвечать на телефонные звонки, спохватился, снова глянул – тут он, сидит...

А затем произошло вот это...

В коридоре, видимо от сильного сквозняка, оглушительно хлопнула дверь. И помощник дежурного услышал какое-то бормотание.

Он вышел, закрыв дверь дежурной части на магнитный замок, потом проверил ключи, покосился на Гермеса, скорчившегося на банкетке. И заглянул в коридор – пусто, и точно ветер гуляет... а вон та дверь распахнута настежь. Вроде ведь ее запирали... это же розыск, они там все всегда запирают.

Голоса... нет, голос... женский голос доносился из открытого кабинета. Кого там еще принесло? Кто-то по телефону служебному названивает?

Помощник дежурного оглянулся – Гермес на своей банкетке привалился к стене, казалось, дремал.

Тогда помощник дежурного быстро дошел до открытой двери:

– Вы что тут...

«...Отчего этот колодец не закрыли? Не забили совсем? Если никто сюда уже давно не приходит, и скот не поят из бетонных корыт и дорога сюда заросла травой, потерялась... Если все так боятся этого места, отчего колодец не закрыли, не замуровали? Крышка на земле валяется, и кругом истоптанная земля...

Ответь же мне! Ты там???»

В пустом кабинете на столе, свободном от бумаг и дел, работал старый кассетный магнитофон. Красный огонек мигал на панели, и пленка крутилась, шелестела, и женский голос... которого помощник дежурного никогда не слышал прежде, читал... нет, декламировал громко и монотонно и вдруг сорвался на визг...

Пленка запнулась, потом закрутилась быстрее, сминая, глотая слова и предложения.

Помощник дежурного смотрел на магнитофон, включившийся в пустой запертой... нет, открытой сквозняком комнате... служебном кабинете, где все всегда запирается и прячется в сейфы... И этот вот вещдок с дачи той убитой женщины, который забрали, чтобы прослушать какую-то кассету, и потом привезли, вернули сюда, в отдел, как и положено, на хранение и...

«...Тело на упущенной веревке рухнуло вниз. Его приняли с благодарностью, как манну небесную...»

Помощник дежурного, не сводя глаз с магнитофона, шагнул через порог, но пленка неожиданно остановилась. А со стороны дежурной части послышались мужские голоса.

Наконец-то приехали эксперты ЭКУ. Но когда помощник дежурного, не сразу найдя в связке ключей нужный ключ, запер дверь в этот кабинет и поспешно вернулся на свой пост, он увидел, что эксперты, явившиеся за сравнительным анализом ДНК, опоздали.

Банкетка – пуста, Гермес словно испарился.

День уже клонился к закату, и солнце...

Казалось, оно устало...

Оно тоже устало, как и люди...

А может, виной всему оказался смог, пригнанный ветром со стороны столицы, или же дым дальнего торфяного пожара где-нибудь в Шатуре...

Багровое солнце тяжело повисло над пыльной проселочной дорогой, над дальним лесом, травой, развалинами старой фермы.

И колодцем – серым, растрескавшимся, пышущим послеполуденным зноем, как жерло вулкана.

Никакой прохлады...

Черная смрадная вода там, на дне.

Порыв ветра поднял дорожную пыль и соткал из нее...

Тени... столбы пыли... смерчи... четыре... пять... вот снова четыре... пять... шесть...

Они окружили колодец в немом хороводе, словно пытаясь добраться... или выбраться... но порыв ветра ослаб, и они осыпались прахом...

Под неумолчный стрекот кузнечиков...

Под гул невидимого в небе авиалайнера...

Под чей-то то ли смех, то ли плач...

В тишине, убивающей наповал своим полным молчанием...